Адгур Харазия. О народных обычаях абхазов.
Свет абхазских ангелов
Автор: Ольга Корчагина
Наш читатель наверняка помнит рассказ Адгура Харазия о том, как в годы войны Абхазии и Грузии он пробрался в родное прифронтовое село, но на подходе к дому дорогу ему преградил любимый конь. И как ни пытался хозяин его отогнать или обойти– животное упорно не пускало. Позже Адгур узнал, что в доме была засада, и, получается, преданный конь не дал нашему герою погибнуть.
Все это время я мечтала попасть в родовое гнездо Адгура, участника той войны, а ныне председателя комитета республиканского парламента. Еще тогда, в нашу первую встречу, кроме истории своего спасения, Адгур рассказал мне другую– историю жизни своего деда-долгожителя. Но для того, чтобы пересказать ее тебе, читатель, мне не хватало непосредственного впечатления и личного ощущения от того кусочка Абхазии, где красиво прожил и красиво умер Кирим Харазия.
И вот я здесь, в этом белом теплом доме, окруженном виноградниками, гранатовыми и мандариновыми деревьями. Враспахнутые двери то и дело заглядывают любопытные лошади. Они бы по старой привычке и рады войти в комнату, но сегодня их не пускают. Чуть позже пришли не менее любопытные соседки, которым Адгур и его сестра Хцыз, чье имя переводится как «золотая птица», очень рады. Женщины каждый день навещают их маму, которая суетясь по хозяйству, умудрилась сломать себе руку, скрашивают своими посиделками ее одиночество.
–Абхазы всегда первый тост поднимают за Всевышнего,– это мы уже сидим за столом, и Адгур поднял первую стопку. Он пьет чачу, впервые в жизни попробовала ее и я. Не буду лукавить– понравилась. Тем более что свою чачу на своем «самочачном» заводике Адгур, чуть ли не единственный в мире, делает не из виноградной выжимки, а из чистого виноградного сока. По технологии деда. Ивот этот напиток каким-то удивительным образом придал лиричность и стройность нашей беседе.
–Не было в Абхазии ни одного долгожителя, который бы утром не пил стопку чачи. Имой дед всегда день начинал именно с нее, пил натощак, грамм пятьдесят-семьдесят.
–Слышала, что абхазцы ее давали даже детям.
–Грамм десять– и только если ребенок заболел, ею малыша растирали и при простуде. А вот вино… его разбавляли пополам с водой и давали лет с трех. Чачу вот так, за столом, старики никогда не пили. Ну, может быть, вначале застолья, и не более ста граммов. Исторически так сложилось: выпьют чачу за Всевышнего– а дальше только вино.
–Каждая семья делала свою чачу?
–Да, и делали все. В оставшийся после отжатия сока жмых добавляли воду и перегоняли…
Сахара раньше не было, да он и не нужен был. Любимый сорт винограда абхазцев– акачича, в нем 28 процентов сахара. В лучших французских виноградах его максимально 24 процента. Эти тонкости я, естественно, узнала от Адгура, удивительного знатока и абхазского виноделия, и абхазских традиций. И нынешней абхазской политической кухни. В республике– он один из самых авторитетных политиков. И это не мое мнение, хотя я его полностью разделяю. Правда, за столом мы о политике никогда не говорим, Харазия очень тактично, чтобы не обидеть, уходит от этой темы, несмотря на все мои журналистские хитрости.
–И какой градус был в домашней абхазской чаче?
–Все делали ее по-разному. Но та, что пили по утрам, должна быть не меньше 70 градусов. А ту, что за столом,– градусов пятьдесят-шестьдесят, ее разбавляли родниковой водой.
–Получается, секрет абхазского долголетия заключается в местной чаче?
–Это один из факторов. Но самый главный– это МИРОВОЗЗРЕНИЕ.
–Опа,– только и смогла произнести я.
–Я хорошо помню: дед всегда считал, что он молод, что он все может. К нему, даже незадолго до смерти, приезжали со всего мира– из Америки, Канады, Японии– и спрашивали: а вы на лошадь можете сесть? И он тут же начинал гарцевать на большой кабардинской лошади. Спрашивали: а как у вас с женщинами? И он отвечал: а вы оставьте свою жену со мной, утром она вам расскажет. Вот это убеждение– я молод, я все могу– на мой взгляд, играло наиважнейшую роль в долголетии. Они, долгожители, повторяю, считали, что все могут, всегда молоды, сильны.
У Кирима было восемь детей. Пятерых он пережил, уйдя в мир иной в 1981 году, когда ему было 120 лет.
Как он жил?
– Дед вставал и сразу выпивал рюмку чачи. Потом 2-3 часа работал. В 10-11 часов завтракал. В пять-шесть – ужин. Обычно абхазцы ели только два раза в день, очень плотно. Но постоянно были в движении, много на лошадях ездили, поэтому даже не знали, что такое простатит...
Мясо абхазы употребляли далеко не каждый день, налегая больше на коровий сыр. А овечий использовали как лекарство. Также лекарством был овечий жир. Ну и самое главное: пища никогда не оставалась «на завтра». Все, что не съедалось, шло на корм животным. Вновь разогревать пищу никому и в голову не приходило. Да и то мясо с сегодняшним не сравнить. Нагулянное на высокогорных альпийских лугах, без холестерина – оно по целебным свойствам мало уступало растительной пище. И уж ни в какое сравнение не шло с замороженным и брикетированным. Во многих абхазских кафешках сегодня подают именно такое и хорошо, если честно отвечают на соответствующий вопрос. То же самое и с вином. Наши абхазские друзья его сначала нюхали, потом внимательно смотрели на официанта – и зачастую он без лишних слов уносил графин.
– А вообще, – говорит Харазия, – мы потеряли понятие кухни. Едим что попало. Потеряно главное – то, что сегодня называется «сочетанием продуктов». Мясо всегда ели с аджикой и обязательно запивали мацони. Аджика убивала микробы, мацони нейтрализовало остроту. Вот такие сочетания забыты, а в старину их неукоснительно придерживались. Кстати, «до отвала» никто не ел, хотя за столом сидели долго. И только, если на столе было мясо жертвенного животного – оно съедалось полностью, а кости закапывались в особых местах.
На нашем столе нет жертвенных животных, но нам и так хорошо у него дома под присмотром мамы и соседок. Увы, абхазские женщины за стол не садятся. Хотя много мяса, но мы налегаем на кукурузную мамалыгу, макая ее в жгучую подливу, от которой выступают на глазах слезы и уже кажется не так крепка семидесятидвухградусная чача. Адгур прерывает свое повествование тостами, и мы чувствуем, что они от души. Я вообще уверена, что в родительском доме, рядом с матерью, на фоне этих прекрасных гор можно говорить только то, что идет от сердца.
Кстати, это сегодня за абхазским столом можно увидеть «соревнование» кто больше съест и выпьет. А раньше – кто больше произнесет красивых тостов, кто лучше станцует и споет. И кто дольше усидит за столом. Сидели по два-три дня, и уснуть было позором. И встать из-за стола, даже по «нужде», было нельзя. Если не выдерживал и вставал – то обратно сесть уже не мог. Кстати, молодежь, а молодыми были все до сорока лет, за стол никогда не садилась, если за ним сидели старики, можно было только стоять рядом, прислуживая. А старший мог заостренным концом своей палки проткнуть ступню юноши – и тот не должен был подать вида, что ему больно.
– Кроме пищи, важным фактором долголетия, – продолжал свой рассказ Харазия, – было то, что мужчины каждый год летом уходили на месяц в горы. Они там отдыхали на альпийских лугах. И пили нарзан.
Я уже знаю: на тех лугах, куда ходил его дед и куда ходит ежегодно сам Адгур, совершенно необычный нарзан. Который пьют даже лошади и коровы, предпочитая его ледниковой, самой вкусной, воде. В сочетании с определенной диетой (брали с собой только кукурузную муку, сыр и мацони делали на месте), нарзанная или ледниковая вода, горный воздух, постоянная охота, а значит, движение по горам, творили со здоровьем чудеса. И раньше, перед тем как жениться, абхазский мужчина обязательно на месяц уходил в горы – очищаться. Кстати, вино в горах никогда не пили, только чачу.
– В те времена придерживались правила: если хозяин видел, что животных в стаде стало слишком много, часть их он заводил подальше в лес и оставлял. Как жертвоприношение Богу. И на охоте никто не имел права убить больше, чем может сам донести. Нельзя было убивать вожака, убивать животное, на шкуре которого были пятна, – в голосе Адгура мне слышится печаль. Я его понимаю, сейчас многое изменилось и в худшую сторону.
– И нельзя было убивать мать с детенышем? – спрашиваю очевидное.
– Нельзя. И что интересно: было правило, если в семье рождалась девочка, ловили молодую косулю, и она воспитывалась вместе с ребенком. Считалось, тогда и девочка росла такая же красивая и стройная, как косуля. Кстати, при замужестве семья мужа меняла ей имя.
– А мальчики не воспитывались с медведями или с волками? – на полном серьезе задаю вопрос.
– Нет, такого не было. Мальчик становился другом отца, и отец его воспитывал, водил на охоту, учил стрелять. И всегда первый выстрел был за младшим, даже если охотился десяток взрослых людей.
Сам Адгур своего сына повел на охоту, когда тому было семь лет. А в старину ребенок еще ходить не умел, а его сажали в корзину, навьюченную на лошадь, и везли в горы. В том числе и на охоту. Так и взрослели, так и мужали абхазские мальчики, одни из лучших воинов во все времена.
А еще их учили поклоняться Всевышнему, у которого в Абхазии семь мест поклонения, семь святилищ. На территорию которых не может зайти никто, даже животные обходят их стороной. И один-два раза в год над этими местами все видят огненные шары, которые с хлопком уходят в землю. Рядом с этими местами находятся башни, в которые также никто не смеет зайти, зная, что его обязательно постигнет несчастье. До сих пор жива в памяти история советской научной экспедиции, члены которой и проводник, побывавшие в святилище, потом один за другим погибли или стали инвалидами. И техника здесь не может работать, горит, сваливается в обрывы. Святилища находятся на возвышенности, и люди молятся у подножия.
– И собираются все вместе в этих местах поклонения тогда, когда надо решить большие общие проблемы. В 1992 году началась война, и наш народ во главе с президентом Владиславом Ардзимба собрался в одном из таких святилищ. Все вместе помолились и попросили помощи у Всевышнего.
И Он помог. Ибо по всем военным раскладам, по численности, по вооружению абхазцы проигрывали грузинской армии.
Харазия продолжал рассказывать о святилищах, и вдруг упомянул, что, кажется, есть одно исключение, куда можно приходить всем. Выяснилось, что четыре года назад я была там. Это храм Георгия Победоносца, где мироточат почти все иконы и где под главным куполом, куда меня поставил священник, я смогла простоять меньше минуты – насколько силен и пронзителен был очищающий поток идущей сверху энергии.
И вновь мы слушаем Адгура, совершенно ясно представляя то, о чем он рассказывает.
…Дед позвал отца Адгура Харазия и сказал ему: я сегодня умру, собери всех. И все приехали. Старший сын привез врача. Который осмотрел Кирима и однозначно сказал: здоров и жить еще будет немало. И почти все близкие родственники успокоенные покинули дом. А вечером дед велел постелить ему в зале на втором этаже. Раньше во всех абхазских домах как раз на втором этаже была самая большая комната, в которой и собиралась, в том числе по причине смерти близких, многочисленная родня.
В восемь вечера дед заснул. Адгур, которому было двадцать лет, сидел внизу с соседями. В двенадцать ночи дед проснулся и попросил мацони. Ему принесли. Адгур вместе с оставшимися родственниками, соседями поднялся наверх. Дед стал пристально и долго смотреть в глаза каждому. Когда дошла очередь до него, Адгур физически ощутил, как этот взгляд прошел насквозь и дед отчетливо что-то увидел за головой внука. А потом Кирим лег, отвернулся и спокойно заснул. И в пять часов отошел в мир иной.
– Все время думаю: что же увидел во мне, или за мной мой дед. Не знаю. Но однажды, лет через пять после его смерти, я проснулся от ясного ощущения, что дед находится в комнате. Я мало чего боюсь по жизни, но тут испугался. И утром рассказал все родителям. Отец сказал: возьми чачу, пойди на кладбище и там вылей ее на могилу.
Адгур пошел к месту захоронения деда. Увидел, как в одну из колонн могильной ограды вползает огромная змея. Адгур струхнул, вернулся домой, и отец сказал: возьми ружье и убей гадину. Хотя ни на кладбище, ни в доме по традиции змей убивать нельзя, можно только отогнать. Адгур вернулся и застрелил рептилию. Он не целился, но абхазцы уверены, даже если ты стреляешь мимо, змея притянет заряд на себя. И тут же Харазия почувствовал, что сделал что-то не то. Когда рассказал про этот случай старикам, они отругали его и сказали: это твой дед хотел передать свои знания тебе. Если бы ты не убил змею, каждый день к тебе приходили бы его великие знания.
– Вот так в своей жизни я упустил дар деда. И больше никогда он ко мне во сне не приходил. Хотя я и был самым любимым, хоть и предпоследним из тридцати его внуков. Почему? Только в честь моего рождения он стрелял из ружья и устроил пир.
Потрясенная рассказом Адгура, я поняла, что меня непреодолимо тянет наверх, туда, где прощался со своими близкими Кирим. Я встала из-за стола и по уличной лестнице поднялась на второй этаж. В тот зал, где умер Кирим Харазия – великий абхазский целитель и костоправ, к которому ехали за помощью за тысячи километров, и который никогда не брал за лечение ни копейки.
И который так и не сумел после смерти передать свой Дар любимому внуку.
…Уже в сумерках мы отъехали от родного дома Адгура. Машина петляла между деревьями, мы молчали, каждый думая о своем. И вдруг Харазия, ведя машину и не отрывая взгляд от дороги, заговорил. Понимаю, что не совсем и не всем будут понятны его слова, в них мало земной логики, но, тем не менее, передаю их так, как услышала и записала.
– Я всю жизнь буду помнить тот взгляд деда перед смертью. А еще понял во время войны: тот солдат, которому судьба предначертала смерть, тоже пристально смотрит в глаза. И после двух-трех месяцев военных действий я уже безошибочно мог распознать человека, который скоро погибнет.
Есть две категории людей: одни – это люди бездуховные. Хотя неправильное слово «бездуховные», эти люди пошли в бой за родину. Наверное, это люди более низкого божественного плана. Они начинают взглядом цепляться за жизнь, и их глаза преследуют тебя очень долго. В бой идешь, они рядом, не убегают, но их души уже на небесах, и в бой идет только тело. И они взглядом ищут спасение.
И есть другая категория – это очень близкие к Богу люди. Они перед смертью прячут взгляд, никому в глаза не смотрят. У меня был друг, перед боем мы разговаривали с ним всю ночь, и он ни разу не посмотрел мне в глаза. Это был настоящий светлый и чистый человек, и той ночью я уже знал, что завтра он погибнет. Его убили в атаке. У меня в отряде было несколько людей – поэтов, ученых, высоко духовных людей. И по тому, что накануне я не мог заглянуть им в глаза – я уже знал их завтрашнюю печальную судьбу.
Мы были потрясены. А Адгур продолжал:
– Да, во время войны много возникает видений и чудес. Моему отряду был дан приказ встать возле одной речки. И ночью часовой разбудил меня, сказав, что слышит какой-то странный шум. Мы, человек сто, вышли на берег. И услышали, как над бегущей внизу водой плывет старинная абхазская песня. То а капелла пели души наших матерей. Несколько часов в оцепенении весь отряд стоял и слушал их пение.
Он на минуту замолчал, а потом, сказал то, что, я уверена, он мало кому говорил:
– Однажды утром, неосознанно, будто по наитию, я сел на попутку и поехал в Новый Афон. Машинально снял обувь и босиком поднялся на Иверскую гору. Как только я там оказался, почувствовал, что стою не на земле, а парю, что у меня под ногами какой-то энергетический ковер. Хотя на горе есть старая часовня – я оказался в гроте, что вырыт в скале, древнейшем месте молитв наших предков. Стал молиться. И вдруг отчетливо понял, что очень скоро произойдет что-то невероятное. А через пять дней мы взяли Сухум, и война закончилась. И так как меня, мусульманина, потянуло именно к христианским святыням и там произошло это чудо, – сразу после войны я принял обряд крещения...
Весь путь до Сухума мы молчали. А дорогу нам, ярче автомобильных фар, освещал молочный, чуть мерцающий свет абхазских ангелов.
http://www.vlast4.ru/n18_adgur.htm