ХАРИЗМАТИЧЕСКИЙ САН И АДМИНИСТРАТИВНАЯ ДОЛЖНОСТЬ. Священник Глеб Якунин, церковный историк Лев Регельсон
К итогам Киевского собора АПЦ
18.10.2013 г. в Киеве состоялся Собор «Объединения православных общин апостольской традиции», кратко именуемого как АПЦ (Апостольская Православная Церковь). Этот Собор принял важнейшие, принципиальные решения канонического характера, возвращающие церковный строй к его раннехристианским, доимперским, соборным основам. Суть этих постановлений: четкое различение понятий харизматического церковного сана и административной церковной должности. В качестве практического вывода принято решение о временном характере должностей предстоятеля и митрополита, избираемых Собором на срок 4 года, в отличие от пожизненного сана диакона, священника или епископа. Это решение, ввиду своей кажущейся новизны, нуждается в историко-каноническом и богословском обосновании.
В древней Церкви все служения были харизматическими, то есть связанными с особыми благодатными дарами, сообщаемыми через Иисуса Христа, присутствующего во всей полноте на каждом евхаристическом собрании. С течением времени особое, исключительное значение приобрело служение Епископа, в лице которого сосредоточилась та совокупность харизм, без которых Церковь не может существовать: харизмы тайносовершительная, управленческая и учительская. Кандидат в Епископы избирался церковной общиной, и получал свой сан в особом таинстве хиротонии, совершаемой другими Епископами. Наряду с этим утвердились также служения священника и диакона, которые также избирались общиной и получали благодатные дары в таинстве рукоположения. Но они имели эти дары в меньшем объеме и могли действовать только от имени своего Епископа.
Однако, еще в доимперскую эпоху, по мере того как число общин стало возрастать, возникла необходимость согласования действий Епископов в решении общецерковных вопросов. Для выполнения этой функции стал избираться «первый епископ», который, в отличие от Епископа, не имел самостоятельной харизмы управления, но был выразителем соборной воли всех Епископов и епископальных общин данной области или страны. В дальнейшем первый епископ области стал именоваться митрополитом, а первый епископ страны – патриархом или папой (в Риме и Александрии). В отличие от Епископа, избрание первого епископа никогда не сопровождалось каким-либо особым таинством: все его полномочия просто делегировались ему собором.
Это различие между харизматическим саном Епископа и административной должностью Первого Епископа для церковного сознания является базовым, фундаментальным. Всякое «замазывание» этого различия затрудняет осознание Церковью своей Богочеловеческой природы.
Такая структура церковного организма без принципиальных изменений пережила имперскую эпоху и сохранилась вплоть до настоящего времени. В этой структуре мы должны различать благодатную, харизматическую основу в виде трехчастной иерархии священных санов (диакон, священник, епископ) и административную надстройку в виде иерархии управленческих должностей: митрополит, экзарх, член синода, патриарх. Высшим администратором Церкви, координирующим действия уже не только епископов, но митрополитов и патриархов – стал Император, без воли которого не мог совершиться ни один Вселенский Собор. Только он обладал политическими, силовыми рычагами власти для окончательного утверждения и проведения в жизнь решений общецерковного характера. В Римской Церкви, ввиду слабости императорской власти, силовые аспекты управления были постепенно усвоены Папе (теория и практика «двух мечей»).
В наше время необходимо заново осознать, что административная надстройка, хотя и оказалась необходимой для выживания Церкви в трудных обстоятельствах Ее истории, сама по себе выражением природы Церкви не является.
Онтологическое различие между харизматической структурой Церкви и структурой административной особенно четко выявилось в Российской Церкви послепетровского периода, когда главным администратором Церкви стал уже не сам Государь, но всего лишь назначенный им чиновник: «Обер-прокурор Священного Синода». Чисто бюрократический характер церковного управления нарочито подчеркивался в самих названиях правящих органов: таких как «синодальная канцелярия» и областные «синодальные конторы».
После падения Монархии были изменены внешние атрибуты церковного управления: главным администратором Церкви вместо обер-прокурора стал избранный Собором Патриарх, синодальная канцелярия стала именоваться «патриаршей канцелярией», а местные синодальные конторы стали называться «епархиальными управлениями». Церковь была формально отделена от государства, но суть дела от этого не изменилась: по-прежнему церковный строй определялся взаимодействием двух разных иерархий – административной и харизматической. При этом епископ-администратор оказывался членом той и другой иерархии одновременно.
Так было в тексте Конституции, однако на практике церковь от государства в советский период не была отделена. Не была ликвидирована и должность обер-прокурора, она лишь изменила свое название. После создания в 1943 году новой организационной структуры под названием «Русская Православная Церковь» (вместо прежнего: «Православная Российская»), тот же обер-прокурор стал называться «Председателем совета по делам религий при совете министров СССР». Наконец, после крушения Советского Союза и принятия формально демократической Конституции – Патриарх стал независимым от государства главой церковной администрации.
Хотя административная надстройка сыграла свою необходимую роль в сохранении Богочеловеческого организма Церкви на протяжении всего имперского периода, однако всевластие этой надстройки привело к изгнанию из Церкви соборного начала и в итоге – к охлаждению и даже омертвению духовной жизни. В постимперскую эпоху административная система власти в том виде, как она сложилась, стала неадекватна новым реалиям политической и общественной жизни. Эта отжившая свой век система управления отняла у Церкви духовную энергию роста и развития, превратила ее в маргинальную, окаменевшую структуру, неуклонно теряющую свой авторитет и влияние в народе. Становится все более явным плачевное моральное состояние российского епископата, хотя формирование его состава определяется уже не волей государственных органов, но волей Патриарха и Синода. Церковный народ («царственное священство», по новозаветному определению) как в эпоху Империи, так и теперь, не имеет никакого отношения к выдвижению кандидатов в Епископы. Отсутствие Божественной энергии (харизмы) управления у церковной администрации компенсируется греховной энергией похоти – беспредельной похоти власти.
Как утверждал канонизированный в АПЦ в 2007 году святитель Ермоген (Голубев), Епископ, не избранный церковным народом, лишается связи с ним и не может быть его представителем на церковном соборе – архиерейском или поместном. Когда власть оказывается в руках назначенных сверху, не избранных народом Епископов, то тем самым разрушается вероучительный принцип соборности Церкви. Собор таких Епископов не является выразителем воли Церкви, но оказывается лишь выразителем воли того начальства, которое их назначило – будь то начальство мирское (обер-прокурор, совет по делам религий) или начальство церковное (патриарх со свои синодом). Сам святитель Ермоген (Голубев), вопреки воле церковного и мирского начальства, сумел восстановить разрушенную связь архиерея со своим церковным народом и реализовать на практике могущественную Архиерейскую харизму. Именно это дало ему такую силу противостояния мирским гонителям Церкви, что в управляемых им Епархиях он не позволил закрыть ни одного храма, в тот период, когда в целом по стране число действующих храмов было сокращено вдвое. Но он оказался бессилен против сложившейся церковной системы власти: не мирское, но именно церковное начальство (тогда это был патриарх Алексий I) отстранило его от служения и уволило за штат. Глубоко «въевшееся» в церковное сознание отождествление Церкви с Ее административным аппаратом не позволило архиепископу Ермогену перейти к более решительному шагу – к реализации своей харизматической архиерейской власти независимо от воли церковного начальства. Да и сам церковный народ в то время был еще не готов к подобным действиям своего Архиерея. Ибо в то время неучастие в административной структуре церковной власти воспринималось как «уход из Церкви», как «раскол»! Только на этом предрассудке держится все мнимое «могущество» административной власти в Церкви – она, будучи лишь конвенциональной, договорной по своей природе, не имеет никакой силы за рамками добровольного согласия тех, кто ей решил подчиняться.
Настоящий, не придуманный, трагический раскол происходит в сознании и сердце Епископа. В таинстве Хиротонии он получает всю полноту благодатных даров для управления объединившимся вокруг него церковным народом. Но в то же время он, назначенный сверху и всецело зависимый от тех, кто его назначил, становится всего лишь бесправным бюрократическим функционером. Всякое проявление самостоятельности Епископа, даже в пределах его епархии (в которой он, по смыслу таинства Хиротонии, имеет всю полноту харизматической власти) пресекается церковным начальством. Сначала такого не в меру самостоятельного и активного Епископа «перебрасывают» на второстепенную, удаленную и бедную епархию, а затем просто «выбрасывают» за штат. Остальные видят это и делают соответствующие выводы. Свое бесправие, свой комплекс неполноценности Епископ вымещает на подчиненном ему «младшем офицерском составе» – приходском духовенстве. Как показал канонизированный на этом же Киевском соборе исповедник и учитель Церкви иерей Павел Адельгейм, все нестроения Церкви, вся внутренняя порочность нынешней церковной системы власти концентрируются на приходском духовенстве – на котором практически держится вся церковная жизнь. По самому своему положению священник сближается с церковным народом, становится «сердцем» своего прихода, духовным отцом приходской общины, Таких священников тысячи – одним из самых ярких, общеизвестных примеров стал убиенный иерей Александр Мень, с канонизацией которого было связано само возникновение АПЦ. Все остальные его служения были связаны с главного делом его жизни – созданием полнокровной церковной общины, возрождением в церковном народе новозаветного самосознания «царственного священства».
В своей главной книге «Догмат о Церкви в канонах и практике» о. Павел Адельгейм, близкий друг о. Александра Меня и ученик вл. Ермогена (Голубева), на примере драматической истории собственного служения показал, какое яростное противодействие вызывает подобная активность приходского священника у церковного начальства. Главным гонителем в его случае оказался местный Епископ, который проявил себя не как носитель «дара любви» – благодатного архиерейского дара церковного управления, но как ревностный и озлобленный функционер бюрократической церковной системы.
Благодаря своей всенародной и даже мировой известности такие священники как о.Александр и о.Павел могли как-то противостоять беспределу церковной администрации, но тысячи и тысячи скромных приходских священников оказываются совершенно беззащитными перед этим властным произволом. Примеры «расправы» с десятками самоотверженных и ревностных иереев служат «холодным душем», которым гасится духовный энтузиазм тысяч других священников и сложившихся вокруг них приходских общин. С горечью о.Павел констатирует убийственный для Церкви факт: «Комиссары в Церкви больше не нужны, комиссарами стали сами епископы».
Такое положение вещей, противоречащее самой природе Церкви как Тела Христова, как Богочеловеческого организма, вечно продолжаться не может. Церковь – это сердце человечества, и, хотя это сердце бьется все слабее, Всемогущий Бог не позволит ему окончательно остановиться. Иногда Господь ведет нас к спасению неожиданными, трагическими путями, смысл которых трудно охватить человеческим разумом.
Есть все основания предполагать, что крушение православной Империи в России, происшедшее в момент ее величайшего могущества, в период ее стремительного развития и роста (экономического, политического и культурного) произошло лишь потому, что с нее была снята промыслительная «Божественная санкция». Империя стремительно обновлялась и была вполне жизнеспособной в новых условиях бытия человечества. Но во всех критических, неопределенных ситуациях, на всех развилках истории, кажущееся «случайным» стечение обстоятельств неизменно стало складываться против Империи. Причину пережитой исторической катастрофы можно усмотреть в том, что Империя, духовный смысл существования которой был в защите и распространении Православия – не только допустила глубокое извращение природы Церкви, но и сама немало способствовала развитию и консервации этого извращения. Возможно, гибель Православной Империи была попущена Богом прежде всего для того, чтобы Церковь, которая под покровом этой Империи превратилась из соборного организма в «синодальную контору» – потеряла внешнюю, государственную опору своего бытия в такой патологической форме.
Не случайно первые практические шаги к восстановлению изначальных, базовых принципов соборной церковной организации, могли быть сделаны только после падения Монархии, на Поместном Соборе 1917-18 гг. Несмотря на вынужденное политическими обстоятельствами быстрое прекращение своей работы, Собор успел сделать многое. В частности, было восстановлено понятие прихода как церковной общины, установлена выборность кандидатов на рукоположение в священный сан, и, самое главное, был утвержден принцип соборноправия: высшая власть в Церкви принадлежит Поместному Собору, который должен был стать представительным, регулярным и достаточно частым. Решением Собора прекращалась порочная практика «переброски» епископов с епархии на епархию, связь епископа со своей епархией признавалась пожизненной и нерасторжимой. Тем самым восстанавливалось полнота харизматической власти Епископа в пределах его епархии.
Наконец, была восстановлена должность Первого Епископа страны, по традиции именуемого Патриархом – при нем создавался постоянно действующий орган административного управления – Высший церковный совет. Содержание и объем этой власти определялись древней традицией, выраженной в 33-м апостольском правиле. Смысл этого основополагающего правила можно кратко выразить так: никакой Епископ не должен делать ничего, выходящего за пределы его власти (имеется в виду харизматическая власть, полученная в таинстве хиротонии). без согласования с Первым Епископом области или страны, а Первый Епископ не должен делать ничего без согласования со всеми Епископами области или страны. Всероссийский церковно-поместный собор установил власть Предстоятеля не как единоличную и «монархическую», но скорее как «совещательную»: Патриарх призван был исполнять роль выразителя соборной воли Церкви. Правильность такого понимания соборной воли подтверждается тем, что именно так, в непрерывном «совещании» с епископатом, духовенством и церковным народом – управлял Церковью Патриарх Тихон. Именно он глубже и последовательнее всех понимал и на практике реализовал смысл соборного решения о восстановлении патриаршества.
Это были только первые шаги в реформе церковного управления, но вектор изменений был задан. Начавшиеся гонения на Церковь, активное и враждебное вмешательство новой власти во внутрицерковные дела поставили Ее соборный разум перед острой необходимостью принятия дальнейших творческих (в церковном смысле – пророческих) решений, прежде всего по главному, решающему вопросу церковного управления. Так возник первый в постимперскую эпоху прецедент установления "епископальной автокефалии". Хотя этот прецедент возник в чрезвычайных обстоятельствах, но он имеет универсальное каноническое и догматическое значение. Когда Патриарх Тихон был арестован, сменивший его в должности Первого Епископа митрополит Агафангел (Преображенский) выпустил историческое по своему значению Послание к архипастырям Православной Российской Церкви от 5/18 июня 1922 г. Главное положение Послания которого гласило: "Лишенные на время высшего руководства, вы управляете теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге". Хотя в Послании было оговорено, что такая форма самоорганизации должна иметь место лишь временно, до восстановления "высшей церковной власти", однако этот прецедент показал, что такая форма церковной организации в принципе ВОЗМОЖНА, вполне канонична и ни в коем случае не выводит такого "автокефального епископа" из состава Православной Церкви. В Послании митрополита Агафангела, как и в более раннем Постановлении Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. за № 362, самоуправляемым Епископам рекомендовалось по возможности и при необходимости объединяться для координации своих церковных действий. Такая "новая", а, по существу, древнейшая форма организации Церкви, как существование в одной стране и на одной территории одновременно множества Епископальных общин и Епископальных объединений, административно независимых друг от друга, практически реализовалась в эти годы. В дальнейшем «автокефалия Епископов с их общинами» стала главной формой самоорганизации Катакомбной Церкви в СССР. Такая гибкая, внутренне свободная форма церковного единства позволила Церкви выжить в условиях жесточайших гонений и показала перспективу возрождения полнокровной церковной жизни в будущем. http://www.apocalyptism.ru/Innokenty-Pavlov.htm
Однако главным препятствием к доведению до конца реформы церковного управления после падения Империи оказалась непроясненность экклезиологического сознания. В развернувшейся драматической внутрицерковной борьбе, в которую были вовлечено не только духовенство, но и весь церковный народ – центральным стал вопрос о природе власти Первого Епископа. Несомненные проявления личной харизмы, которой Господь наделил таких выдающихся носителей этой власти, как патриарх Тихон и затем митрополиты Агафангел, Петр и Кирилл – производили ошибочное впечатление, что такой харизмой наделена сама должность Предстоятеля. Именно так мыслили церковные оппоненты митрополита Сергия (Страгородского).
Обвиняя митр. Сергия в узурпации власти, митр. Кирилл писал:
«Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного светолучения не имеют».
Образ "светолучения" Первосвятительской власти служит здесь ярким выражением широко распространившегося, но ошибочного представления о харизматической, благодатной природе должности Первого Епископа.
Такой взгляд неявно заключал в себе богословское предположение (теологумен) о том, что в наступившую историческую эпоху Господь превращает, трансформирует административную должность Предстоятеля Поместной Церкви – в новый, неизвестный ранее харизматический сан «Первосвятителя». Если бы это было верно, то это означало бы, что традиционная «трехчастная» иерархия священных санов заменяется «четырехчастной» (диакон, иерей, епископ, предстоятель), Казалось, что проблема была только в выяснении условий, при которых совершается это небывалое прежде таинство посвящения в харизматический сан Первого Епископа страны. Такое выяснение было жизненно необходимым: факт узурпации церковной власти обновленцами, григорианами, а затем – митрополитом Сергием, во всех своих разрушительных для Церкви последствиях, был очевиден для всех верующих, обладавших чуткой церковной совестью. Но было очень трудно аргументировать обвинение в узурпации власти без принятия идеи о том, что должность Первого Епископа страны отныне стала харизматической. Сам митрополит Сергий такое предположение категорически отрицал, так как иначе его самозванство становилось очевидным и несомненным.
Такое отрицание было созвучно всем его прежним представлениям о чисто административном, нехаризматическом, но при этом абсолютном и непререкаемом характере церковной власти. Уже во времена его борьбы с Имяславием начинает складываться его ложное учение об абсолютном доминировании административного начала над харизматическим – лжеучение, которое по свои масштабам и разрушительным последствиям может быть названо «ересью церковного бюрократизма». Вот, например, что он писал еще в 1912 году:
"Отказ от повиновения противоречит самому существу церковной правительственной иерархии. Епархиальный епископ несомненно занимает известную степень в ряду правящих органов, из коих одни стоят выше, а другие ниже его. К высшим он обязан и почтением и повиновением, а низшие, в свою очередь, – ему обязаны тем же... Проявление произвола в этой области граничит с обструкцией и анархией, а потому решительно не может найти извинения... В порядке управления, по общему правилу, следовательно, принципиально неповиновение совершенно немыслимо, и начальнику ничего не остается делать, как лишить непокорного вверенной ему должности и, следовательно, отчислить от занимаемого места. Здесь не может быть выбора: или слушайся, или уходи" ("Прибавл. к Церк.Вед."1912 №1, стр. 322-323) http://www.apocalyptism.ru/TRC-3-3.htm
Предположение об установлении нового священного сана – Предстоятеля или Патриарха – было не только неслыханно новым, противоречащим всей церковной традиции, оно на практике таило в себе большую опасность. Могло сложиться впечатление, что при соблюдении всех условий – прежде всего полноты и свободы соборного избрания – такой, якобы харизматический сан Первого Епископа становится принципом не только церковного единства, но и самой ПРИНАДЛЕЖНОСТИ к Церкви. При таком подходе непризнание Патриарха своим высшим администратором кем-либо из Епископов – автоматически означало «раскол», понимаемый как выход за пределы Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Абсурдность такого вывода становится очевидным благодаря факту существования многих, административно независимых, но евхаристически полноценных церковных объединений (во времена Катакомбной церкви и в наше время). Все это служит практическим, жизненным доказательством того, что сама идея «первосвятительской харизмы» является ошибочной.
Надо отметить, что руководители нынешней, «сергианской» по духу и мировоззрению, Московской Патриархии ведут очень лукавую, двусмысленную политику в этом решающем вопросе. С одной стороны, как адепты и последователи митрополита Сергия, они признают чисто административный, нехаризматический характер должности Патриарха. В то же время они вынуждены идти навстречу монархическому сознанию церковного народа, который хочет видеть в Патриархе не просто главного администратора, но «Божьего Помазанника». Только этим церковный народ обусловливает свое послушание Патриарху, как в имперскую эпоху народ принимал Монарха именно как «Помазанника». Кардинальное различие состоит в том, что Церковь установила для Монарха таинство «помазания на Царство», тогда как такого таинства для Патриарха никогда не было и нет.
Отсутствие таинства помазания церковная власть пытается подменить необычайной пышностью и торжественностью одеяний, церемоний и обрядов, связанных с патриаршим служением. В психологическом плане этот прием вполне успешно «срабатывает». А для того, чтобы ввести в заблуждение церковное сознание, вводится длинная «иерархическая лестница»: иподиакон, диакон, архидиакон, иерей, протоиерей, митрофорный протоиерей, протопресвитер, благочинный, игумен, архимандрит, епископ, архиепископ, митрополит, экэарх, патриарх…
Ложность этой «лествицы восхождения» заключается в том, что в ней механически, искусственно объединены две онтологически различных иерархии: лестница священных санов (диакон, священник, епископ) и лестница административных должностей (благочинный, митрополит, экзарх, патриарх). Почетные приставки к именованию священного сана (архи-, прото- и т.п.) служат именно для того, чтобы затемнить в церковном сознании это фундаментальное, онтологическое различие двух иерархий.
Киевский Собор АПЦ сделал важные шаги для восстановления изначального богочеловеческого, соборного строя церкви. Мы верим, что главный труд новопрославленного отца Павла «Догмат о Церкви» и весь трагический опыт его служения станет началом интенсивной соборной работы по выходу Православия из многовекового кризиса.
18.10.2013 г. в Киеве состоялся Собор «Объединения православных общин апостольской традиции», кратко именуемого как АПЦ (Апостольская Православная Церковь). Этот Собор принял важнейшие, принципиальные решения канонического характера, возвращающие церковный строй к его раннехристианским, доимперским, соборным основам. Суть этих постановлений: четкое различение понятий харизматического церковного сана и административной церковной должности. В качестве практического вывода принято решение о временном характере должностей предстоятеля и митрополита, избираемых Собором на срок 4 года, в отличие от пожизненного сана диакона, священника или епископа. Это решение, ввиду своей кажущейся новизны, нуждается в историко-каноническом и богословском обосновании.
В древней Церкви все служения были харизматическими, то есть связанными с особыми благодатными дарами, сообщаемыми через Иисуса Христа, присутствующего во всей полноте на каждом евхаристическом собрании. С течением времени особое, исключительное значение приобрело служение Епископа, в лице которого сосредоточилась та совокупность харизм, без которых Церковь не может существовать: харизмы тайносовершительная, управленческая и учительская. Кандидат в Епископы избирался церковной общиной, и получал свой сан в особом таинстве хиротонии, совершаемой другими Епископами. Наряду с этим утвердились также служения священника и диакона, которые также избирались общиной и получали благодатные дары в таинстве рукоположения. Но они имели эти дары в меньшем объеме и могли действовать только от имени своего Епископа.
Однако, еще в доимперскую эпоху, по мере того как число общин стало возрастать, возникла необходимость согласования действий Епископов в решении общецерковных вопросов. Для выполнения этой функции стал избираться «первый епископ», который, в отличие от Епископа, не имел самостоятельной харизмы управления, но был выразителем соборной воли всех Епископов и епископальных общин данной области или страны. В дальнейшем первый епископ области стал именоваться митрополитом, а первый епископ страны – патриархом или папой (в Риме и Александрии). В отличие от Епископа, избрание первого епископа никогда не сопровождалось каким-либо особым таинством: все его полномочия просто делегировались ему собором.
Это различие между харизматическим саном Епископа и административной должностью Первого Епископа для церковного сознания является базовым, фундаментальным. Всякое «замазывание» этого различия затрудняет осознание Церковью своей Богочеловеческой природы.
Такая структура церковного организма без принципиальных изменений пережила имперскую эпоху и сохранилась вплоть до настоящего времени. В этой структуре мы должны различать благодатную, харизматическую основу в виде трехчастной иерархии священных санов (диакон, священник, епископ) и административную надстройку в виде иерархии управленческих должностей: митрополит, экзарх, член синода, патриарх. Высшим администратором Церкви, координирующим действия уже не только епископов, но митрополитов и патриархов – стал Император, без воли которого не мог совершиться ни один Вселенский Собор. Только он обладал политическими, силовыми рычагами власти для окончательного утверждения и проведения в жизнь решений общецерковного характера. В Римской Церкви, ввиду слабости императорской власти, силовые аспекты управления были постепенно усвоены Папе (теория и практика «двух мечей»).
В наше время необходимо заново осознать, что административная надстройка, хотя и оказалась необходимой для выживания Церкви в трудных обстоятельствах Ее истории, сама по себе выражением природы Церкви не является.
Онтологическое различие между харизматической структурой Церкви и структурой административной особенно четко выявилось в Российской Церкви послепетровского периода, когда главным администратором Церкви стал уже не сам Государь, но всего лишь назначенный им чиновник: «Обер-прокурор Священного Синода». Чисто бюрократический характер церковного управления нарочито подчеркивался в самих названиях правящих органов: таких как «синодальная канцелярия» и областные «синодальные конторы».
После падения Монархии были изменены внешние атрибуты церковного управления: главным администратором Церкви вместо обер-прокурора стал избранный Собором Патриарх, синодальная канцелярия стала именоваться «патриаршей канцелярией», а местные синодальные конторы стали называться «епархиальными управлениями». Церковь была формально отделена от государства, но суть дела от этого не изменилась: по-прежнему церковный строй определялся взаимодействием двух разных иерархий – административной и харизматической. При этом епископ-администратор оказывался членом той и другой иерархии одновременно.
Так было в тексте Конституции, однако на практике церковь от государства в советский период не была отделена. Не была ликвидирована и должность обер-прокурора, она лишь изменила свое название. После создания в 1943 году новой организационной структуры под названием «Русская Православная Церковь» (вместо прежнего: «Православная Российская»), тот же обер-прокурор стал называться «Председателем совета по делам религий при совете министров СССР». Наконец, после крушения Советского Союза и принятия формально демократической Конституции – Патриарх стал независимым от государства главой церковной администрации.
Хотя административная надстройка сыграла свою необходимую роль в сохранении Богочеловеческого организма Церкви на протяжении всего имперского периода, однако всевластие этой надстройки привело к изгнанию из Церкви соборного начала и в итоге – к охлаждению и даже омертвению духовной жизни. В постимперскую эпоху административная система власти в том виде, как она сложилась, стала неадекватна новым реалиям политической и общественной жизни. Эта отжившая свой век система управления отняла у Церкви духовную энергию роста и развития, превратила ее в маргинальную, окаменевшую структуру, неуклонно теряющую свой авторитет и влияние в народе. Становится все более явным плачевное моральное состояние российского епископата, хотя формирование его состава определяется уже не волей государственных органов, но волей Патриарха и Синода. Церковный народ («царственное священство», по новозаветному определению) как в эпоху Империи, так и теперь, не имеет никакого отношения к выдвижению кандидатов в Епископы. Отсутствие Божественной энергии (харизмы) управления у церковной администрации компенсируется греховной энергией похоти – беспредельной похоти власти.
Как утверждал канонизированный в АПЦ в 2007 году святитель Ермоген (Голубев), Епископ, не избранный церковным народом, лишается связи с ним и не может быть его представителем на церковном соборе – архиерейском или поместном. Когда власть оказывается в руках назначенных сверху, не избранных народом Епископов, то тем самым разрушается вероучительный принцип соборности Церкви. Собор таких Епископов не является выразителем воли Церкви, но оказывается лишь выразителем воли того начальства, которое их назначило – будь то начальство мирское (обер-прокурор, совет по делам религий) или начальство церковное (патриарх со свои синодом). Сам святитель Ермоген (Голубев), вопреки воле церковного и мирского начальства, сумел восстановить разрушенную связь архиерея со своим церковным народом и реализовать на практике могущественную Архиерейскую харизму. Именно это дало ему такую силу противостояния мирским гонителям Церкви, что в управляемых им Епархиях он не позволил закрыть ни одного храма, в тот период, когда в целом по стране число действующих храмов было сокращено вдвое. Но он оказался бессилен против сложившейся церковной системы власти: не мирское, но именно церковное начальство (тогда это был патриарх Алексий I) отстранило его от служения и уволило за штат. Глубоко «въевшееся» в церковное сознание отождествление Церкви с Ее административным аппаратом не позволило архиепископу Ермогену перейти к более решительному шагу – к реализации своей харизматической архиерейской власти независимо от воли церковного начальства. Да и сам церковный народ в то время был еще не готов к подобным действиям своего Архиерея. Ибо в то время неучастие в административной структуре церковной власти воспринималось как «уход из Церкви», как «раскол»! Только на этом предрассудке держится все мнимое «могущество» административной власти в Церкви – она, будучи лишь конвенциональной, договорной по своей природе, не имеет никакой силы за рамками добровольного согласия тех, кто ей решил подчиняться.
Настоящий, не придуманный, трагический раскол происходит в сознании и сердце Епископа. В таинстве Хиротонии он получает всю полноту благодатных даров для управления объединившимся вокруг него церковным народом. Но в то же время он, назначенный сверху и всецело зависимый от тех, кто его назначил, становится всего лишь бесправным бюрократическим функционером. Всякое проявление самостоятельности Епископа, даже в пределах его епархии (в которой он, по смыслу таинства Хиротонии, имеет всю полноту харизматической власти) пресекается церковным начальством. Сначала такого не в меру самостоятельного и активного Епископа «перебрасывают» на второстепенную, удаленную и бедную епархию, а затем просто «выбрасывают» за штат. Остальные видят это и делают соответствующие выводы. Свое бесправие, свой комплекс неполноценности Епископ вымещает на подчиненном ему «младшем офицерском составе» – приходском духовенстве. Как показал канонизированный на этом же Киевском соборе исповедник и учитель Церкви иерей Павел Адельгейм, все нестроения Церкви, вся внутренняя порочность нынешней церковной системы власти концентрируются на приходском духовенстве – на котором практически держится вся церковная жизнь. По самому своему положению священник сближается с церковным народом, становится «сердцем» своего прихода, духовным отцом приходской общины, Таких священников тысячи – одним из самых ярких, общеизвестных примеров стал убиенный иерей Александр Мень, с канонизацией которого было связано само возникновение АПЦ. Все остальные его служения были связаны с главного делом его жизни – созданием полнокровной церковной общины, возрождением в церковном народе новозаветного самосознания «царственного священства».
В своей главной книге «Догмат о Церкви в канонах и практике» о. Павел Адельгейм, близкий друг о. Александра Меня и ученик вл. Ермогена (Голубева), на примере драматической истории собственного служения показал, какое яростное противодействие вызывает подобная активность приходского священника у церковного начальства. Главным гонителем в его случае оказался местный Епископ, который проявил себя не как носитель «дара любви» – благодатного архиерейского дара церковного управления, но как ревностный и озлобленный функционер бюрократической церковной системы.
Благодаря своей всенародной и даже мировой известности такие священники как о.Александр и о.Павел могли как-то противостоять беспределу церковной администрации, но тысячи и тысячи скромных приходских священников оказываются совершенно беззащитными перед этим властным произволом. Примеры «расправы» с десятками самоотверженных и ревностных иереев служат «холодным душем», которым гасится духовный энтузиазм тысяч других священников и сложившихся вокруг них приходских общин. С горечью о.Павел констатирует убийственный для Церкви факт: «Комиссары в Церкви больше не нужны, комиссарами стали сами епископы».
Такое положение вещей, противоречащее самой природе Церкви как Тела Христова, как Богочеловеческого организма, вечно продолжаться не может. Церковь – это сердце человечества, и, хотя это сердце бьется все слабее, Всемогущий Бог не позволит ему окончательно остановиться. Иногда Господь ведет нас к спасению неожиданными, трагическими путями, смысл которых трудно охватить человеческим разумом.
Есть все основания предполагать, что крушение православной Империи в России, происшедшее в момент ее величайшего могущества, в период ее стремительного развития и роста (экономического, политического и культурного) произошло лишь потому, что с нее была снята промыслительная «Божественная санкция». Империя стремительно обновлялась и была вполне жизнеспособной в новых условиях бытия человечества. Но во всех критических, неопределенных ситуациях, на всех развилках истории, кажущееся «случайным» стечение обстоятельств неизменно стало складываться против Империи. Причину пережитой исторической катастрофы можно усмотреть в том, что Империя, духовный смысл существования которой был в защите и распространении Православия – не только допустила глубокое извращение природы Церкви, но и сама немало способствовала развитию и консервации этого извращения. Возможно, гибель Православной Империи была попущена Богом прежде всего для того, чтобы Церковь, которая под покровом этой Империи превратилась из соборного организма в «синодальную контору» – потеряла внешнюю, государственную опору своего бытия в такой патологической форме.
Не случайно первые практические шаги к восстановлению изначальных, базовых принципов соборной церковной организации, могли быть сделаны только после падения Монархии, на Поместном Соборе 1917-18 гг. Несмотря на вынужденное политическими обстоятельствами быстрое прекращение своей работы, Собор успел сделать многое. В частности, было восстановлено понятие прихода как церковной общины, установлена выборность кандидатов на рукоположение в священный сан, и, самое главное, был утвержден принцип соборноправия: высшая власть в Церкви принадлежит Поместному Собору, который должен был стать представительным, регулярным и достаточно частым. Решением Собора прекращалась порочная практика «переброски» епископов с епархии на епархию, связь епископа со своей епархией признавалась пожизненной и нерасторжимой. Тем самым восстанавливалось полнота харизматической власти Епископа в пределах его епархии.
Наконец, была восстановлена должность Первого Епископа страны, по традиции именуемого Патриархом – при нем создавался постоянно действующий орган административного управления – Высший церковный совет. Содержание и объем этой власти определялись древней традицией, выраженной в 33-м апостольском правиле. Смысл этого основополагающего правила можно кратко выразить так: никакой Епископ не должен делать ничего, выходящего за пределы его власти (имеется в виду харизматическая власть, полученная в таинстве хиротонии). без согласования с Первым Епископом области или страны, а Первый Епископ не должен делать ничего без согласования со всеми Епископами области или страны. Всероссийский церковно-поместный собор установил власть Предстоятеля не как единоличную и «монархическую», но скорее как «совещательную»: Патриарх призван был исполнять роль выразителя соборной воли Церкви. Правильность такого понимания соборной воли подтверждается тем, что именно так, в непрерывном «совещании» с епископатом, духовенством и церковным народом – управлял Церковью Патриарх Тихон. Именно он глубже и последовательнее всех понимал и на практике реализовал смысл соборного решения о восстановлении патриаршества.
Это были только первые шаги в реформе церковного управления, но вектор изменений был задан. Начавшиеся гонения на Церковь, активное и враждебное вмешательство новой власти во внутрицерковные дела поставили Ее соборный разум перед острой необходимостью принятия дальнейших творческих (в церковном смысле – пророческих) решений, прежде всего по главному, решающему вопросу церковного управления. Так возник первый в постимперскую эпоху прецедент установления "епископальной автокефалии". Хотя этот прецедент возник в чрезвычайных обстоятельствах, но он имеет универсальное каноническое и догматическое значение. Когда Патриарх Тихон был арестован, сменивший его в должности Первого Епископа митрополит Агафангел (Преображенский) выпустил историческое по своему значению Послание к архипастырям Православной Российской Церкви от 5/18 июня 1922 г. Главное положение Послания которого гласило: "Лишенные на время высшего руководства, вы управляете теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге". Хотя в Послании было оговорено, что такая форма самоорганизации должна иметь место лишь временно, до восстановления "высшей церковной власти", однако этот прецедент показал, что такая форма церковной организации в принципе ВОЗМОЖНА, вполне канонична и ни в коем случае не выводит такого "автокефального епископа" из состава Православной Церкви. В Послании митрополита Агафангела, как и в более раннем Постановлении Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. за № 362, самоуправляемым Епископам рекомендовалось по возможности и при необходимости объединяться для координации своих церковных действий. Такая "новая", а, по существу, древнейшая форма организации Церкви, как существование в одной стране и на одной территории одновременно множества Епископальных общин и Епископальных объединений, административно независимых друг от друга, практически реализовалась в эти годы. В дальнейшем «автокефалия Епископов с их общинами» стала главной формой самоорганизации Катакомбной Церкви в СССР. Такая гибкая, внутренне свободная форма церковного единства позволила Церкви выжить в условиях жесточайших гонений и показала перспективу возрождения полнокровной церковной жизни в будущем. http://www.apocalyptism.ru/Innokenty-Pavlov.htm
Однако главным препятствием к доведению до конца реформы церковного управления после падения Империи оказалась непроясненность экклезиологического сознания. В развернувшейся драматической внутрицерковной борьбе, в которую были вовлечено не только духовенство, но и весь церковный народ – центральным стал вопрос о природе власти Первого Епископа. Несомненные проявления личной харизмы, которой Господь наделил таких выдающихся носителей этой власти, как патриарх Тихон и затем митрополиты Агафангел, Петр и Кирилл – производили ошибочное впечатление, что такой харизмой наделена сама должность Предстоятеля. Именно так мыслили церковные оппоненты митрополита Сергия (Страгородского).
Обвиняя митр. Сергия в узурпации власти, митр. Кирилл писал:
«Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного светолучения не имеют».
Образ "светолучения" Первосвятительской власти служит здесь ярким выражением широко распространившегося, но ошибочного представления о харизматической, благодатной природе должности Первого Епископа.
Такой взгляд неявно заключал в себе богословское предположение (теологумен) о том, что в наступившую историческую эпоху Господь превращает, трансформирует административную должность Предстоятеля Поместной Церкви – в новый, неизвестный ранее харизматический сан «Первосвятителя». Если бы это было верно, то это означало бы, что традиционная «трехчастная» иерархия священных санов заменяется «четырехчастной» (диакон, иерей, епископ, предстоятель), Казалось, что проблема была только в выяснении условий, при которых совершается это небывалое прежде таинство посвящения в харизматический сан Первого Епископа страны. Такое выяснение было жизненно необходимым: факт узурпации церковной власти обновленцами, григорианами, а затем – митрополитом Сергием, во всех своих разрушительных для Церкви последствиях, был очевиден для всех верующих, обладавших чуткой церковной совестью. Но было очень трудно аргументировать обвинение в узурпации власти без принятия идеи о том, что должность Первого Епископа страны отныне стала харизматической. Сам митрополит Сергий такое предположение категорически отрицал, так как иначе его самозванство становилось очевидным и несомненным.
Такое отрицание было созвучно всем его прежним представлениям о чисто административном, нехаризматическом, но при этом абсолютном и непререкаемом характере церковной власти. Уже во времена его борьбы с Имяславием начинает складываться его ложное учение об абсолютном доминировании административного начала над харизматическим – лжеучение, которое по свои масштабам и разрушительным последствиям может быть названо «ересью церковного бюрократизма». Вот, например, что он писал еще в 1912 году:
"Отказ от повиновения противоречит самому существу церковной правительственной иерархии. Епархиальный епископ несомненно занимает известную степень в ряду правящих органов, из коих одни стоят выше, а другие ниже его. К высшим он обязан и почтением и повиновением, а низшие, в свою очередь, – ему обязаны тем же... Проявление произвола в этой области граничит с обструкцией и анархией, а потому решительно не может найти извинения... В порядке управления, по общему правилу, следовательно, принципиально неповиновение совершенно немыслимо, и начальнику ничего не остается делать, как лишить непокорного вверенной ему должности и, следовательно, отчислить от занимаемого места. Здесь не может быть выбора: или слушайся, или уходи" ("Прибавл. к Церк.Вед."1912 №1, стр. 322-323) http://www.apocalyptism.ru/TRC-3-3.htm
Предположение об установлении нового священного сана – Предстоятеля или Патриарха – было не только неслыханно новым, противоречащим всей церковной традиции, оно на практике таило в себе большую опасность. Могло сложиться впечатление, что при соблюдении всех условий – прежде всего полноты и свободы соборного избрания – такой, якобы харизматический сан Первого Епископа становится принципом не только церковного единства, но и самой ПРИНАДЛЕЖНОСТИ к Церкви. При таком подходе непризнание Патриарха своим высшим администратором кем-либо из Епископов – автоматически означало «раскол», понимаемый как выход за пределы Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Абсурдность такого вывода становится очевидным благодаря факту существования многих, административно независимых, но евхаристически полноценных церковных объединений (во времена Катакомбной церкви и в наше время). Все это служит практическим, жизненным доказательством того, что сама идея «первосвятительской харизмы» является ошибочной.
Надо отметить, что руководители нынешней, «сергианской» по духу и мировоззрению, Московской Патриархии ведут очень лукавую, двусмысленную политику в этом решающем вопросе. С одной стороны, как адепты и последователи митрополита Сергия, они признают чисто административный, нехаризматический характер должности Патриарха. В то же время они вынуждены идти навстречу монархическому сознанию церковного народа, который хочет видеть в Патриархе не просто главного администратора, но «Божьего Помазанника». Только этим церковный народ обусловливает свое послушание Патриарху, как в имперскую эпоху народ принимал Монарха именно как «Помазанника». Кардинальное различие состоит в том, что Церковь установила для Монарха таинство «помазания на Царство», тогда как такого таинства для Патриарха никогда не было и нет.
Отсутствие таинства помазания церковная власть пытается подменить необычайной пышностью и торжественностью одеяний, церемоний и обрядов, связанных с патриаршим служением. В психологическом плане этот прием вполне успешно «срабатывает». А для того, чтобы ввести в заблуждение церковное сознание, вводится длинная «иерархическая лестница»: иподиакон, диакон, архидиакон, иерей, протоиерей, митрофорный протоиерей, протопресвитер, благочинный, игумен, архимандрит, епископ, архиепископ, митрополит, экэарх, патриарх…
Ложность этой «лествицы восхождения» заключается в том, что в ней механически, искусственно объединены две онтологически различных иерархии: лестница священных санов (диакон, священник, епископ) и лестница административных должностей (благочинный, митрополит, экзарх, патриарх). Почетные приставки к именованию священного сана (архи-, прото- и т.п.) служат именно для того, чтобы затемнить в церковном сознании это фундаментальное, онтологическое различие двух иерархий.
Киевский Собор АПЦ сделал важные шаги для восстановления изначального богочеловеческого, соборного строя церкви. Мы верим, что главный труд новопрославленного отца Павла «Догмат о Церкви» и весь трагический опыт его служения станет началом интенсивной соборной работы по выходу Православия из многовекового кризиса.