10. Адам – человек

 

 

 

Во всех толкованиях книги «Бытие», где повествуется о творении мира и человека, о грехопадении человека, можно выделить некий инвариант. Авторов толкований, несмотря на разные позиции, объединяет молчаливое признание некоей основы. Попытаемся изложить общепринятую в христианской традиции концепцию библейского сказания.

Бог творит мир. Создаёт рай посреди земли. Рай представляет собой своего рода духовно-материальную сферу. Бог творит человека в раю и для жизни в раю. Человек создан по образу и подобию Божиему, то есть обладает полнотой благости. Вместе с тем, человек является по-детски невинным и наивным существом. Посреди рая Богом насаждаются Дерево Жизни и Дерево Познания добра и зла. Бог разрешает человеку питаться от всех дерев, кроме плодов Дерева Познания добра и зла.

Человек предназначен для вечной жизни в раю, к вечному пребыванию в том состоянии, в котором он создан. Человек призван уподобиться Богу, любовь к Богу основана на бескорыстном наивном доверии к Творцу. Человеку заповедано: «…плодитесь и размножайтесь…» (Быт. 1, 22).

В целом назначение человека видится совершенно пассивным. Приведём типичный пример описания миссии человека в святоотеческой литературе:

«Сотворивший нас Бог не желал, чтобы мы заботились и суетились относительно многого, – ни того, чтоб мы пеклись и промышляли о своей жизни… Бог желал, чтобы мы были такими же бесстрастными, как Он… Бог желал, чтобы мы были и свободными от забот, имеющими одно дело, дело ангелов: неусыпно и непрестанно воспевать хвалы Творцу и наслаждаться Его созерцанием, и на Бога возлагать свою заботу» (св. Иоанн Дамаскин).

Ряд авторов не сомневается, что единственная задача человека на земле – буквальное следование заповеди: плодитесь и размножайтесь.

Сатана в образе змея искушает человека, предлагая Еве вкусить плод запретного Дерева Познания добра и зла. Адам и Ева нарушили запрет Бога и вкусили плода от Дерева Познания. Грех Перволюдей заключается в непослушании Творцу, сознательном и умышленном противопоставлении себя Богу. Адам и Ева нарушили повеление Бога потому, что хотели поставить себя на место Бога и, зная, что есть добро и зло, быть единственными владыками собственной судьбы. Это бунт против Бога, отказ далее зависеть от Того, Кто их сотворил. Со вкушением запретного плода Адам и Ева потеряли милость Божию, первоначальное целомудрие, невинность и стали греховны.

Природа греха обычно толкуется в двух смыслах. Одни авторы утверждают, что грехопадение произошло, прежде всего, в области пола. Греховный плод пробудил у перволюдей похоть плоти, люди познали плотские наслаждения и оказались в их плену. В этой традиции женщина рассматривается как источник и носитель злого начала, искушающего собственно человеческую – мужскую природу. Это влияние древних иудаистских представлений, оформленных в Каббале, где говорится о том, что падение Евы состояло в совокуплении её со змеем. Из русских богословов эту традицию развивают прот. Сергий Булгаков и Владимир Лосский, хотя к другим проблемам у них разные подходы.

Другие авторы считают, что грехопадение совершилось в области человеческого познания. Со вкушением плодов от Дерева Познания человек утратил первоначальное невинное, целостное созерцание Бога. Утеряв интуитивное, непосредственное знание, он впал в соблазн аналитического, рационального расчленения бытия. Греховное познание отъединяет от истины, делает сознание фрагментарным, частичным. С помощью такого знания человек приобретает всё большую власть над предметами, но теряет непосредственную, глубокую внутреннюю связь с космосом. Стремление к ненасытному интеллектуальному обладанию ведёт к разрушению природы и порабощению человека. Подобной позиции придерживался Лев Шестов.

Общим для обеих традиций является убеждение, что земной путь человечества есть результат изначального греховного падения перволюдей. Через плод Дерева Познания людям открылось то, что должно было быть от них навсегда скрыто, и это открытие превратило их невинную природу в греховную. С первородным грехом люди потеряли изначальное целомудрие, которым они были наделены Творцом.

За нарушение Божественного запрета Адам и Ева изгнаны из рая на землю, где в поте лица вынуждены добывать свой хлеб. Вместо беззаботного райского существования они обречены на тягостный безблагодатный труд. На земле люди становятся смертными, ибо Бог для того и изгнал их из рая, чтобы греховные люди не вкусили ещё и от Дерева Жизни и не стали жить вечно.

Адам и Ева становятся прародителями всего человечества. Души людей создаются Богом в момент зачатия. Первородный грех – последствие грехопадения Адама и Евы распространяется на всех людей и передаётся как бы по наследству. Назначение людей на земле состоит в том, чтобы искупить первородный грех, прожить земную жизнь так, чтобы она открыла возможность душе после земной смерти человека вернуться в райские сферы – в первоначальное состояние невинности, в котором и были созданы Адам и Ева.

В качестве дополнения к сказанному и иллюстрации общепринятого толкования можно привести статью А.И. Покровского «Грехопадение прародителей» из «Православной богословской энциклопедии» (под редакцией А.П. Лопухина, СПб., 1903 г.):

«Печальный факт грехопадения первых людей… красной нитью проходит через всю историю не только ветхозаветной, но и новозаветной религии, являясь тем основным узлом, около которого сосредоточивается и развивается вся драма мировой истории. Подлинный смысл этого безыскусственного повествования совершенно прост и ясен и кратко может быть передан в следующих немногих словах. Первозданная чета наслаждалась в раю полным блаженством и бессмертием. Сам Бог являлся им и руководил их духовно-нравственным развитием, даровав им для этой цели, а равно для испытания их благодарности к Нему и послушания Его святой воле, особую, весьма легкую заповедь о невкушении плодов с одного из множества райских деревьев. Такому невозмутимому блаженству прародителей позавидовал диавол и решился погубить их. Для этой цели он вошёл в змия и приступил с искусительной беседой к Еве, в которой он сначала поколебал уверенность её в непреложности заповеди, затем поселил чувство недоверия к Богу, затем возбудил горделивое желание сравняться с Богом, и, наконец, воздействием на её внешние чувства окончательно склонил её волю к нарушению заповеди. Согрешивши сама, Ева к тому же увлекла и своего мужа Адама. Так пали прародители человечества, а в лице их и всё будущее их потомство, то есть весь человеческий род. Общей причиной грехопадения прародителей послужило, по смыслу Библии, злоупотребление с их стороны свободой своей воли, более частной – преступное желание жены выйти из подчинения Богу и сравняться с Ним; наконец, поводом ко всему этому явился соблазн, приражённый жене извне, от диавола».

Дальше и пойдёт речь о том, что подлинный смысл события, около которого сосредоточивается и развивается вся драма мировой истории, не может быть совершенно прост и ясен.

 

Можно заметить, что общепринятое толкование преисполнено противоречий, которые невозможно разрешить, если находиться в рамках его представлений. Обычно противоречия эти не замечаются или же попытки их решения наивны и носят, как правило, натуралистический характер.

Прежде всего, происходит полное смешение духовного и натуралистического планов. Описываемые события являются основополагающими в бытии. Речь идёт о метафизических – неземных, духовных явлениях и процессах. Вместе с тем, язык толкования натуралистический. Вершатся судьбы бытия в целом, но всё описывается в образах бытовых сценок, частных психологических мотивировок, инфантильных эмоций и страстей. Общий фон – среда и тон, манера, характер, стиль толкования несоразмерны трагическому событию, которое лежит в основе бытия. При таком подходе непонятно, как эти камерные сцены смогли определить жизнь вселенной, её смысл, общечеловеческое назначение.

Для иллюстрации можно привести эпизод из толкования грехопадения прот. Сергием Булгаковым. Этот пример тем более характерен, что гениальный богослов в этом вопросе решился только повторить устоявшийся взгляд:

«…И вместо того, чтобы прекратить разговор, Ева унизилась до беседы со змеем о Боге и Его правде. Дело было, конечно, не в том, что она разговаривала с животным, – напротив, в общении с животными было священное преимущество безгрешного человека. Предосудителен был предмет разговора, и одним уже этим фактом ослаблялась животворная связь Евы с Адамом. Обманно втянутая в роковой круг первого отъединения, – от мужа, Ева становилась одинокой, слабой, лишённой его защиты. Такова была первая измена Евы. Вторая же её измена состояла в отпадении от любви Божией и родившемся от него неверии, которое, конечно, немедленно стало искать в свою пользу “аргументов”. Уже тем, что Ева услышала вопрос змея и на него ответила, она засвидетельствовала, что находится, по крайней мере, в тот момент вне любви Божией, и Бог для неё есть лишь чуждый повелитель, “хозяин”, которого она пыталась в меру своего умения защитить и оправдать в его образе действий. Тогда змей, видя, что жертва попала в его сети, смелее их разворачивает. Он уже прямо лжет… и клевещет, приписывая Ему (Богу) зависть к людям и боязнь сотрудничества…».

Этот подход иллюстрирует, насколько непреодолимыми оказываются устоявшиеся предрассудки в решении проблемы проблем.

Язык традиционных толкований грехопадения как бы продолжает язык библейского сказания. Но одно дело мифологический язык Библии, который в житейских образах повествует о событиях вселенских и метафизических. И другое дело – современный натурализованный язык, описывающий эмпирические явления. Толкование библейского сказания требует богословского углубления в проблему. Подобно тому, как для создания христианского Символа Веры понадобилась разработка богословских категорий, которых изначально не было в Новом Завете, так и решение проблем «творения и грехопадения» должно быть перенесено в план богословского осмысления.

 

Каковы основные внутренние противоречия традиционной концепции? Райское состояние человека определяется как невинное, целомудренное, даже детское, и, вместе с тем, человек богоподобен, что значит – обладает полнотой бытия, является законченным сам в себе. Если человек незавершён, то он не богоподобен, если же он окончательно завершён, то непонятно, как и куда он должен развиваться, в чём состоит его рост? Указание некоторых авторов на то, что человек сотворён только по образу Божиему, а подобие Божие он должен приобрести сам, не разрешает этого противоречия. Ибо ни в одной из концепций не дана характеристика онтологического различия между образом и подобием, а без качественного различения не может быть развития от одного состояния к другому, – нет параметров роста. Кроме того, текст сказания даёт мало оснований для выделения такого принципиального различения между этими понятиями.

Непонятно, зачем человек должен стремиться преобразить мир сей, если он попал сюда случайно, по своей греховности, а не послан в мир с благой миссией. Или миссия преображения даётся ему «вдогонку», уже после падения?! Как бы попутно с возвращением в первозданное состояние Творцом даётся вселенское задание: спасти и преобразить всё творение Божие. К этой бессмысленной формуле по сути и сводится трактовка творения и грехопадения.

До конца не осмыслен запрет на вкушение плода от Древа Познания добра и зла. Почему богоподобному существу, венцу творения Господь налагает совершенно не мотивированный для него запрет. Бог поступает с человеком несоразмерно статусу отношения Творца и Его подобия. Из того, как традиционно описывается мотивировка запрета, решающего судьбу человека и мира, возникает образ наивного и безответственного, ещё невменяемого человека, с одной стороны, и капризного, эгоистического и жёстокого Бога – с другой. И это есть дурная антропоморфизация – человекоуподобление, когда о Боге и Первочеловеке судят не по высшим, а по низшим качествам человеческой природы.

 

В рамках традиционного толкования не осмыслена концепция рая. С одной стороны, всё, что создано Богом – не только небо и рай, но и земля, – «хорошо весьма» (Быт. 1, 31). Но, с другой – остаётся необъяснимым их явное сущностное противопоставление актом изгнания грешных людей из рая на землю. Если рай духовно-материален, то какова природа земли? В чём принципиальное онтологическое различие рая и земли?

Откуда и куда по существу изгоняются перволюди после грехопадения? Есть ли это переход из одного состояния бытия в другое, – и если да, то из какого в какое? Или, как утверждают многие авторы, человек изгнан из рая, который находился на земле в буквальном смысле, – где-то между Тигром и Евфратом? Если так, то куда исчезает рай с земли после изгнания людей? Если бы было возможно такое событие, меняющее облик бытия, то оно было бы настолько катастрофическим либо творческим явлением, что не могло пройти бесследно для космической эволюции и духовного знания человечества. Между тем, следов этого началополагающего явления нет ни в природе, ни в Библии. И где тот рай, в котором обретали перволюди, сейчас? Какова его природа? Как соотносится предвечный рай Адама и Евы с тем раем, в который после смерти возносятся души праведников? Если это один и тот же рай, то взыскуемое возвращение людей в рай не будет возвратом в первоначальное состояние, ибо изгнаны двое – Адам и Ева, – а возвращается целое человечество.

Таким образом, в самой концепции проскальзывает предощущение некоего прибавления бытия, во имя которого и совершается творение мироздания. Но об этом нигде явно не говорится, и это предощущение не развивается. Ещё больше о творческом приращении бытия говорит представление о том, что рай после конца времен – иной, нежели рай первозданный. Такое представление хотя и не развивается, но следует из толкования и не отвергается явно.

Исполнение заповеди плодитесь и размножайтесь невозможно до грехопадения и без него, ибо грехопадение людей, по этому же толкованию, и заключалось в том, что они познали способ собственного размножения.

 

Кроме того, можно заметить некоторые несоответствия толкования тексту библейского сказания. Так, в тексте сказания змей не характеризуется как злая сила, тем более как сатана. И в Библии, и в близкой к ней ближневосточной мифологии образ змея издавна обозначал некое амбивалентное – двойственное начало. Он характеризовался одновременным проявлением противоположных качеств, соединяющих доброе и злое, небесное и земное, мужское и женское... Противоречит отождествление образа змея со злом и указание в Новом Завете: «…будьте мудры, как змии…» (Мф. 10, 16).

В библейском сказании не говорится определённо о таком назначении человека, которым наделяет его традиционное толкование, что будто бы весь ход истории имеет своей целью вернуть человека к его первозданному состоянию. Это привнесение, насилующее и букву, и дух Библии.

 

 

 

Толкование грехопадения, традиционно принятое в христианстве, во многом не соответствует основным христианским истинам.

Если душа человека создается Богом в момент зачатия, то она, строго говоря, не является вечной, ибо вечность в одну сторону – не вечна. Противоречие и в том, что вечная душа творится в тварном мире, – ибо зачатие есть акт природный, каким бы оно ни было – случайным или провиденциальным. Не может вечная душа иметь начало во времени.

В традиционном толковании невозможно найти удовлетворительный ответ на вопрос: каким образом наследуется первородный грех, если душа каждого человека творится Богом в момент зачатия? В связи с этим возникает ряд недоумений. Прежде всего, почему человек несёт ответственность за то, что совершилось не только до него, но что не имеет никакой сущностной связи с ним? Как душа приобретает грех, к которому она не имеет никакого отношения? Все попытки ответить на этот вопрос сводятся к следующим логическим ходам:

1) Бог вкладывает грех в создаваемую душу, творит каждую душу грешной. Это предполагает допущение, что Творец может создавать и злые сущности, или же Творец связан в Своём творчестве последствиями проступка перволюдей. Бог как бы вынужден всё дальнейшее творение «корректировать» в сторону греха в соответствии с греховной волей Адама и Евы. Но всё это недопустимо, ибо полностью искажает христианские представления о природе Всеблагого и Всемогущего Бога.

2) Эстафета первородного греха передаётся не через души людей, а через мировую плоть: если рождающаяся душа никак не связана с душами предшествующих поколений в вечности (ибо её там и не было), если Бог не может быть источником греховного творения, то остаётся единственный канал передачи первородного греха – хаотическая космическая материя. Но бессмысленный хаос сам по себе не может быть носителем какого-либо смысла, даже вполне отрицательного.

Ни один из этих ответов с христианских позиций недопустим. Но других направлений в поисках ответа на этот вопрос нет. Более того, в рамках принятой концепции творения и грехопадения других вариантов логически не может быть.

Попытку как-то выйти из этого противоречия предпринял св. Григорий Нисский. В противовес общепринятым взглядам, оформившимся под сильнейшим влиянием блаж. Августина, он пытается отделить грех Адама от первородного греха, – первый является лишь причиной последнего. Человеку не вменяется в вину расстройство его природы – природная наклонность к греху, хотя она и вошла в человеческую природу через грех первого человека. Эта предрасположенность является первопричиной всех грехов, но не вызывает греховность принудительно. Всякое уклонение ко злу является актом свободной воли на почве природного расположения к греху.

Но эта глубокомысленная концепция была малораспространённой в Русском Православии, где господствовало западное учение блаж. Августина. И она только пытается приблизиться к существу проблемы, но не решает её, ибо остаются открытыми вопросы о «каналах» наследования греховного расстройства человеческой природы в Адаме, о причине и смысле наследования человечеством предрасположенности к греху.

 

То, что творение вечной души человека непосредственно и жёстко завязано на земном зачатии, накладывает на традиционное толкование неразрешимые противоречия. Если зачатие случайно, то почему на хаотический импульс из времени Бог вынужден отвечать актом вечного творчества? Если же зачатие – создание вечной души происходит по воле человека, то в делах миротворения господствует человеческий произвол.

В обоих случаях Бог превращается как бы в «автомат с кнопками», нажатие которых, чем бы оно ни было вызвано – человеческой волей или произволом, – вынуждает Бога творить вечную человеческую душу.

Чтобы избежать логического тупика, придётся предположить, что зачатие не может быть случайным и не определяется волей человека. Но это приводит к признанию божественного фатума в качестве единственной действующей в мире силы, что отменяет свободу человека и превращает его в безвольную песчинку. Ясно, что оба решения – не христианские по существу, но, опять же, по внутренней логике традиционной концепции иных решений и не может быть.

 

Таким образом, как заметил Вл. Соловьев, господствующий взгляд на происхождение душ, отрицающий их предсуществование и утверждающий, что во время образования каждого человеческого тела особым актом Божественной воли творится из ничего соответствующая ему душа, – этот взгляд заведомо отказывается от всякого разъяснения богословских и философских трудностей, связанных с предметом.

С позиций креационизма [1]  решить проблему по сути невозможно. Без ответа остаются многие вопросы, которые не может не ставить христианская мысль. Откуда вечная душа приходит в мир? Если душа бессмертна, то в чём конечный смысл этого бессмертия? Как «жизнь» в бессмертии связана с жизнью в мире: что в вечности – от жизни, и что от вечности присутствует на земле?

Бог создаёт подобное Себе существо, которое, как сотворец Богу, должно знать всё, что касается творения Божия. Но, с другой стороны, Бог скрывает от человека именно то, ради чего он создан – смысл творения Божьего, который заключен в знании добра и зла. Мало того, Творец налагает категорический запрет на познание добра и зла, тем самым приговаривая вечного человека к вечному незнанию, ибо никакое знание невозможно без приобщения к критериям добра и зла.

Без познания добра и зла человек не богоподобен, он не может являться сотворцом Богу. Вне этого знания человек наивен и инфантилен, строго говоря, невменяем. Ибо не зная, что есть добро и зло, невозможно совершить сознательный выбор, а значит, и нести за него ответственность. Без знания добра и зла невозможно совершить ни греха, ни благого деяния. Только в этом смысле перволюди являются невинными существами.

 

Далее, для бессознательных импульсивных существ, каковыми и являются  Адам и Ева, категорический запрет чего-либо не только выглядит необоснованным и непонятным, но запрещение как таковое для него не существует, ибо оно не может быть осмыслено в ряду должного и недолжного. Запрет в такой ситуации может быть только физическим насильственным актом, сопротивление которому не может подлежать нравственному суду.

Получается, что Бог творит бессознательное, безответственное существо, но ставит его в ситуацию полностью осознанного и ответственного выбора и осуждает его по высшей мере ответственности. Всезнающий и Милосердный Бог обрекает человека на греховный поступок и, тем не менее, подвергает его жестокому суду. Эти нехристианские выводы логически следуют из общепринятых в христианстве толкований.

К этому можно добавить, что вкушение плодов познания добра и зла ещё не является грехом, соединением со злом, так как познание критериев добра и зла не означает совершения выбора. Поэтому необоснованным представляется осуждение за акт познания как за злой поступок.

Попытки в рамках сложившейся концепции грехопадения разрешить противоречие между всезнанием Бога и созданием человека таким, что он предопределён к падению, приводит к казуистике – изворотливости в доказательстве ложных или сомнительных положений, крючкотворству, которые очень далеки от христианства. Так, св. Максим Исповедник учил, повторяя в этом св. Григория Нисского:

«Существо, начавшееся с изменения, сохраняет сродство с изменением. Вот почему Тот, Который, по слову Писания, видит все вещи до их рождения, рассмотрев, или, вернее, предусмотрев по предвосхищающей силе Своего ведения, в какую сторону мог бы уклониться свободный и независимый выбор человека, как только Он увидел, что из этого могло бы произойти, “надбавил” к образу разделение на мужской и женский; это разделение не имеет никакого отношения к Божественному Первообразу, но оно, как уже говорилось, связано с неразумною природой».

Иными словами, Творец создал человека таким, каким хотел. Творец, естественно, знал, что такой человек неизбежно падёт, и потому заблаговременно прибавил к его природе женское начало, которое наиболее склонно к падению. И хотя всё это создано Разумом Бога, всё же это есть неразумная природа в человеке. Эти взрывающие друг друга смыслы неестественно объединены во имя того, чтобы сохранить представления об изначальной пассивности человека, но таким образом, чтобы оправдать Бога: перенести ответственность с ответственного и все решающего Творца на безответственное, младенчески невинное существо.

 

В большинстве толкований утверждается, что первоначальное назначение человека в раю заключалось в бесстрастном созерцании Бога, в воспевании хвалы Его могуществу, в наслаждении созерцанием Бога. Но такое пассивное, нетворческое назначение не соответствует статусу человека как венца творения, средоточия бытия, соратника Божьего в творении. Такое назначение твари унижает и Самого Творца.

Бог есть прежде всего Свободный Творец, а человек подобен Богу прежде всего в том, что он является свободным творческим существом. Либо человек как образ Бога – активный сотворец Богу, либо человек действительно является пассивным, бесстрастным существом, призванным только к созерцанию, но тогда человек не богоподобен. Здесь одно исключает другое.

Это противоречие настолько явно, что некоторые авторы пытались идти дальше в попытках разрешить его. Наиболее дерзновенным в христианском предании является учение св. Максима Исповедника о первоначальном назначении человека. Приведем изложение его у В.Н. Лосского в работе «Догматическое богословие»:

«Св. Максим Исповедник с несравненной силой и полнотой обрисовал миссию, возложенную на человека. Последовательным “разделениям”, из которых состояло творение, соответствуют в его описании “соединения”, или синтезы, совершаемые человеком благодаря “синергии” свободы и благодати. Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия – это противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное. Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На её поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и женский. Адам должен был превзойти эти разделения сознательным делением, соединить в себе всю совокупность тварного космоса и вместе с ним достигнуть обожения. Прежде всего, он должен быть чистой жизнью, союзом более абсолютным, нежели внешнее соединение полов, преодолеть их разделение в таком целомудрии, которое стало бы целостностью. На втором этапе он должен был любовью к Богу, от всего его отрешающей, и в то же время всеобъемлющей, соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю землю. В-третьих, его дух и само его тело восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с небесной её твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в себе мир умозрительный с миром чувственным. И наконец, космический Адам, безвозвратно отдав всего себя Богу, передал бы Ему всё Его творение и получил бы от Него во взаимности любви по благодати – всё, чем Бог обладает по природе; так, в преодолении первичного разделения на тварное и нетварное совершилось бы обожение человека и через него – всего космоса. В результате грехопадения человек оказался ниже своего призвания…»

Богословское и философское познание не сродни научному, где сегодняшнее открытие превращает вчерашние в заблуждения. Тем не менее, определённая богословская концепция, осуществляющая синтез на уровне эпохи, может становиться ступенью восхождения к истине. Многое из того, что казалось незыблемым, оказывается временными мыслительными конструкциями, необходимыми и возможными для данного времени средствами осмысления.

Не забывая, что учение св. Максима Исповедника является не заблуждением, а исторической ступенью в богопознании, дерзновенным духовным синтезом, тем не менее, подвергнем его критике, так как эта ступень воспринимается многими современными авторами как единственно доступная вершина, застывший венец богословской мысли.

Прежде всего, с христианской точки зрения творение мироздания Богом не может сводиться к последовательному разделению. Ибо творчество – это создание не бывшего, выведение из небытия в бытие. Обожение человека в этой концепции сводится к тому, что человек призван последовательно воссоединить то, что Творец предварительно разделил. Такое преодоление разъединения тоже не является творческим преображением. Мир в данном представлении выглядит как арена механической игры Бога в разделение-соединение. Это больше похоже на неоплатонические и гностические учения об эманации – истечении из Единого Божества, а не на библейские представления о творении Богом мира из ничего.

Умаление творческой роли Бога ведёт к умалению твари и творческого назначения человека. Преодоление первичного разделения на тварное и нетварное не есть преображение в новую тварь, а возвращение и полное слияние с Божеством того, что из Него истекало, эманировало. Бог однозначно оценил Собственное творение: «И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1, 31). Поэтому назначение тварного мира не может состоять в том, чтобы вновь слиться с нетварным до полного неразличения, то есть перестать быть.

Дух безличностного неоплатонизма проявляется и в том, что в этом учении совершенно не говорится о назначении человечества в целом. Получается, что вечные души людей могли народиться только в результате греховного падения первых людей и на этой грешной земле. Поэтому при конечном слиянии тварного и нетварного человечество должно уйти туда, откуда оно и возникло – в небытие.

Все эти идеи явно противоречат принципу христианского персонализма, представлениям о воплощении Божественной Личности в человеческой личности, о назначении вечных человеческих душ.

 

Принято считать, что земное назначение человека в том, что он должен заслужить возвращение в первоначальное состояние райского блаженства. Это тоже рецидивы теории эманации, согласно которой всё должно вернуться к исходному началу, откуда оно истекало. Но, кроме того, это возвращение невозможно по логике этого же учения, ибо изгнаны из рая Двое, а возвращается бесчисленное человечество.

В рамках традиционной концепции существуют попытки решить это противоречие предположением, что Адам и Ева – всечеловечество – заключают в себе волеизъявление всех людей. Но это входит в противоречие с представлениями о том, что душа каждого человека творится в момент зачатия. Строго говоря, человечество, помимо Адама и Евы, является новым прибавлением в бытии, досозданием Богом того, чего ещё не было в первоначальном творении, которое описывается в первых главах книги Бытия. Получается, что религиозный призыв обессмысливается: человек предназначен искупить первородный грех, который он не совершал, да и не мог бы совершить; призван вернуться в блаженное райское бытие, в котором его душа и не была.

Необоснованными являются и представления о том, что Творец создаёт мироздание, времена и сроки; творит подобное Себе, свободное творческое существо; Сам Бог идёт на распятие ради творения, – и всё это для того, чтобы Божие творение вернулось целиком к исходному началу, безо всякого творческого приращения, чтобы космическая драма не имела никакого исхода.

Если человек создан по образу и подобию Творца, то он является, прежде всего, соучастником в Божием творении, творцом. Творческое назначение человека и его вселенское боление за всю тварь впервые открывается в полной мере в христианстве. Новое Благовестие Бога, воплотившегося в человеке, напоминает человеку: «…Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21), а это означает, что человек – венец творения и средоточие мироздания. Концепция же грехопадения совершенно не переосмыслена в свете нового откровения о вечном назначении человека и его творческой миссии. Все традиционные христианские толкования этой проблемы составлены так, будто не было Благовестия.

 

И, наконец, одно из главных несоответствий, которое изначально сковало христианскую мысль, создало множество неразрешимых вопросов. В рамках традиционного толкования невозможно решить по-христиански проблему происхождения зла. Это, с одной стороны, формировало традицию обвинения Бога во зле, логическим итогом чего явился атеизм (логика этого рода описана, например, Ф.М. Достоевским в рассуждениях Ивана Карамазова о слезинке ребенка). С другой стороны, попытки оправдать Бога породили множество казуистических систем теодицеи – богооправдания.

Строго говоря, в той картине, которую рисует нам традиционное толкование, виновником мирового зла является Сам Творец, ибо Он создаёт неискушённое беспомощное существо, но ставит его в ситуацию, которая требует осознанного ответственного решения; налагает произвольный запрет, никак не мотивированный логикой и смыслом миротворения, не ясный и не понятный самому человеку, но наказывает человека по высшей мере ответственности.

В данном случае мера проступка несоизмерима с мерой наказания. Величайшее из возможных наказаний по справедливости должно иметь под собой величайшее из возможных преступлений. По бесконечному милосердию Божиему и оно могло быть прощено. Но мы не обнаруживаем той грандиозности преступления и предательства, которые могли навлечь такой гнев Божий. Тем более, мы не обнаруживаем милосердия Божьего. Не случайно во всех богословских формулировках того, что должны были совершить Адам и Ева и что они предали, да и сам проступок выглядят камерными, даже лубочными по сравнению с описаниями вселенских, трагических, катастрофических последствий поступка.

Адам и Ева, по существу, были предопределены Богом к грехопадению, однако они наказаны с наивысшей строгостью. Но если невинное младенческое существо не могло не совершить того, что породило зло, то значит Бог является источником и виновником зла. Логика традиционной концепции творения и грехопадения приводит к неизбежному выводу о том, что немилосердный жестокий Бог отвечает за мировые страдания, несправедливости и зло жизни. Беспощадно последовательный человеческий ум вынужден был приходить к этому безысходному выводу. А далее уже полный тупик: боль за мировую несправедливость приводила к богоотрицанию, безбожию – атеизму, к богоборчеству. Искреннее религиозное чувство многих не допускало додумывать вопрос до трагического финала, и мятущийся человеческий разум искал выход на подступах к нему. Это и породило множество систем богооправдания. Но все существующие теодицеи не являются по существу христианскими. Ибо они представляют собой попытки соединить несоединимое, покоятся на внехристианских представлениях о Боге, мире и человеке. В них отсутствует логика христианской любви, милосердия, прощения. Все известные теодицеи сводятся к трем вариантам:

1. Источник зла видится в глубине самого Божества (бездна в Боге – Ungrund – у Бёме, безосновная основа, бездна Божества – по Шеллингу, оказывающаяся чем-то неразумным и тёмным, эта бессознательная воля является источником раздвоения Абсолюта). Но после этого никакая казуистическая апология не способна превратить Бога, порождающего зло, в Бога добра.

2. Причина зла укореняется вне Бога, в некоем независимом от Творца начале (неисследимая бездна, меон, по Бердяеву, «первичнее Бога и вне Бога», – источник свободы и зла). Это приводит к гипостазированию добра и зла, что наиболее отчетливо сформулировано в манихействе. И это, в конечном итоге, превращает Бога в не-бога, ибо умаляет основные божественные свойства.

3. Зло сводится к недостатку в бытии, по сути к иллюзии, фикции (как в теодицее Лейбница). Но это есть форма отсрочки или отказа решать проблему по существу. Кроме того, подобный антиперсонализм и полное равнодушие к человеческим страданиям более близко индийской религиозности, чем христианству.

Таким образом, в рамках традиционного толкования получается, что Бога невозможно не обвинить, но Бога невозможно и оправдать. Конечно же, всё это не имеет отношения к Самому Творцу. Мы знаем, что Бог не нуждается в оправдании, ибо Его невозможно обвинить. Но это заставляет предположить, что всё было не так, как представляется в общепринятых концепциях «творения и грехопадения».

 

В итоге можно сказать, что в сложившихся подходах к проблеме творения и грехопадения до конца не осмыслены важнейшие проблемы: о творении мира и его цели; о создании человека и его вселенском назначении; о вечности человеческой души; о природе рая и земли, духа и плоти, материи, хаоса; о рождении, смерти и воскресении; о времени и вечности; о происхождении и природе зла; о сущности добра. На некоторые вопросы не даётся никакого ответа, либо ответ оказывается крайне натуралистическим и наивным.

 

 

 

Какой образ Бога вырисовывается в традиционной интерпретации творения и грехопадения? Творец изображается строгим законодателем, жёстко регламентирующим всю жизнь человека, вплоть до мелочей. Бог – жестокий Судия, свирепо наказующий за нарушения предписанных Им законов. Бог проявляет только гнев, а не милосердие, жестокость, а не любовь, наказание, а не прощение.

Но это образ Бога ветхозаветного, а не христианского! Бог христианства – Иисус Христос, принявший плоть человека. Его крестный путь жизни, Его Смерть на Кресте, Его Воскресение во плоти, Его заповеди раскрывают Бога любви, свободы, милосердия, сострадания, прощения. Сложившаяся концепция грехопадения сформулирована вне основополагающих христианских истин о Боге. Общепринятое толкование этой проблемы оказалось вне Голгофы, Креста, Распятия, вне Смерти и Воскресения Бога, вне беспредельной любви и милосердия Божьего.

Что открывает человечеству и миру благовестие Воплотившегося Бога? Бог явился миру не бесплотным ангелом, Он воплотился в человеке, а не в какой-либо стихии или существе. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом, – говорили святые отцы Церкви. Этим человек утверждается как средоточие бытия, в его душе решаются судьбы мироздания.

Бог прошёл крестный путь жизни и призывает к этому человека: «…кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10, 38); «Возьмите иго Мое на себя, и научитесь от Меня: …Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11, 29-30). Бог распят на Кресте силами мира сего, и Бог воскрес в преображенной плоти. Этим открылась и человеку дверь в Царство Небесное: смертию смерть поправ, через Крест – спасение, через смерть – воскресение.

Бог – это Любовь, «потому что любовь от Бога… потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 7-8). Господь оставил людям заповеди любви: к Богу, к ближнему своему, к врагу своему: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя…» (Мф. 22, 37-39); «…любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас…» (Мф. 5, 44).

Христос учит милосердию («…милость превозносится над судом» – Иак.2,13), прощению, сораспятию Богу и людям. Христос призывает человека к активной роли в бытии: «Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе» (Иак. 2, 17); к ответственности за свою судьбу и за мироздание в целом. Господь одаряет человека свободой: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17); «Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нём, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своём действии» (Иак. 1, 25); «Так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы» (Иак. 2, 12).

По христианскому благовестию человек – венец Творения Божьего, сотворец Богу. Мир призван к преображению человеком и спасению через человека: «Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8, 16-23).

Но образ человека и роль, которая отводится ему традиционным толкованием грехопадения, далеки от христианского откровения о человеке.

 

Из всего вышеуказанного следует, что христианская мысль некритически заимствовала ветхозаветную концепцию творения и грехопадения. Дохристианские представления о творении мира и назначении человека не были переосмыслены в свете новозаветного откровения. Но Благая весть о Воплощении, крестной смерти и Воскресении Богочеловека требует вскрыть более глубокие смыслы в библейском сказании о творении мира и грехопадении человека. И как возможно, что радикальное переосмысление христианством конца истории не меняет старозаветный смысл о начале истории?

Существует мнение, что творил мир не Иисус Христос, а Бог-Отец, который и проявляет себя как жёсткий Повелитель и Судия. Но по христианским представлениям Бог-Творец – это Триипостасный Бог, все Ипостаси Божии принимают участие в творении мироздания (Агнец заклан от века – Деян. 8, 32; Кор. 5, 7; Откр. 13, 8).

Не могут в основу мироздания полагаться одни принципы (несвободы, запрета, жестокого наказания) с тем, чтобы затем Творец через благовестие Иисуса Христа открывал человеку истины прямо противоположные. Другое дело, что историческому человечеству откровение Божие является постепенно, соответственно человеческим силам – через старозаветное к новозаветному. Но коль новое благовестие явлено, то в свете его должны быть переосмыслены все начала и принципы, смысл истории и метаистории.

Рассмотрим, каким образом нехристианская установка, сложившаяся при толковании основополагающего библейского сюжета, сказалась в христианской истории.

 

 

 

Подобные противоречия и несоответствия показывают, что толкования наделяют сказание чуждыми ему смыслами. Сказание и толкование имеют различные духовные ориентации, они в некотором смысле разнонаправлены. Состояние духа тех, кто записывал сказания, и тех, кто их толкует, во многом различно. Они видели мироздание и миссию в нём человека по-разному. В чём же экзистенциальные причины различия их духовных установок?

Религиозному сознанию известно, что представления о небесном выстраивают жизнь на земле, а картина мироздания и осмысление роли человека связаны с тем, как человек понимает началополагающие события в бытии. Земное сознание не может охватить источники богочеловеческих импульсов творения. Но богословские категории и концепции оказываются ключами, приоткрывающими тайну бытия, и, вместе с тем, они являются формулами метафизических решений человека, которые впоследствии реализуются в истории.

Глобальный кризис современной цивилизации заставляет предположить, что человечество давно и основательно сбилось с пути, во многом руководствуясь ложными ориентирами. С другой стороны, концепция творения и грехопадения влияла на формирование духовной установки христианских народов, веками определяла представления о вселенной, о человеке и его роли, была исходной точкой различных мировоззренческих позиций. В свете этого необходимо сравнить состояние современного человечества с образом мироздания, который возникает из традиционного толкования творения и грехопадения. По общепринятой в христианстве концепции грехопадения:

1. Мир земной не создан Творцом непосредственно и не является тем, про который сказано: «И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1, 31). Он появляется как результат грехопадения человека и есть как бы тень творения Божьего. Непонятно – откуда он и для чего.

2. Человек попал в этот мир не в результате свободного, сознательного и ответственного решения, а вследствие самовольного дурного проступка. Бог человека в мир не посылал, сам человек тоже не собирался. Присутствие его в мире сем случайно и бессмысленно.

3. Начало земной истории положено не творческим актом Бога и не свободным соучастием человека, а случайно-греховным падением человека на землю. Вся космическая драма, вся мировая история изначально не нужны ни Творцу, ни богоподобному созданию Его и этим обессмыслены. Нет начального целеполагающего творческого акта, и не предполагается конечное творческое приращение, что только и наделяет смыслом всякое бытие. И как из бессмысленного случайного начала может произойти осмысленный благой итог, из недолжного падения – взыскуемое преображение – Новое Небо и Новая Земля?

4. Концепция грехопадения не настраивает человека на творческое преображение мира, а формирует манихейское [2] 

отношение к мирозданию. С одной стороны, мир сей – падший, низший, безблагодатный, и потому заслуженно вызывает отношение к себе как к хаотической свалке сырья для «высших» потребностей человечества. Человек, по существу, не отвечает за ту землю, куда изгнан в наказание. С другой стороны, этот мир, такой, какой он есть – и может быть только таким, каков он есть. Человек может забыть, что призван покинуть эту землю и вернуться в первозданные сферы, но ему навсегда внушено чувство, что мир сей обречён быть самодостаточно-безблагодатным.

5. Человек ущербен по своему происхождению в мире и предельно ограничен в своём призвании. По сути, человек лишён богоподобного достоинства и творческой миссии в мироздании, ибо всё божественное он утерял в грехопадении. Его судьба полностью в руках «божественного фатума» что порождает чувство фаталистической обречённости и пассивность. Либо судьба человека определяется его своеволием, безответственным распоряжением жизнью, историей, мирозданием.

Такой образ бытия возникает из традиционной концепции творения и грехопадения. Но разве не таковым видят человека и мир все современные идеологии?! Материализм, рационализм, позитивизм, прагматизм, утилитаризм, атеизм, социализм, коммунизм, фашизм, либерал-коммунизм, постмодернизм, технологическая и потребительская идеологии – различные системы, по существу, исходят из одного корня, разыгрывая вариации темы безблагодатности и самодостаточности мира, богооставленности, фаталистической заданности или безответственного своеволия человека.

Все господствующие в современности идеологии сформировались в результате радикальных выводов из ложной метаконцепции бытия, согласно которой человек выброшен в низший мир, где ему неведомо небесное достоинство и творческое назначение, вселенские права и ответственность. Идеологии сталкиваются с христианским Благовестием о Богочеловечестве в споре о мире и человеке. Но восстание на призвание христианства порождено внутри христианства. Мир, в котором мы мучаемся и погибаем сейчас, во многом выстроили народы, воспитанные христианством. Он запрограммирован ложной установкой, которая глубоко поразила христианскую цивилизацию и которая впервые оформилась в нехристианской концепции грехопадения.

Рецидивы ветхозаветного законничества в христианской культуре сдерживали воспитание основополагающих качеств человека: творческую свободу и вселенскую ответственность. Божественный дар творческой ответственности нередко подавлялся обскурантистским – враждебным к просвещению религиозным воспитанием. Неуничтожимый духовный инстинкт свободы прорывался в жизнь искажённым: человек не хочет понимать и отвечать за что-либо по существу, он упоён чувством безответственного обладания. Вырывающийся из-под косной религиозной опеки человек легко превращается в демоническое существо.

Веками христианские иерархи пытались сковать в человеке то, что считалось причиной его грехопадения – стихии плоти, пола, половой любви, с другой стороны – жажду познания. И неудержимая сила пробивалась в искаженных формах. Современная ненасытная погоня за благами цивилизации и сексуальная революция – это болезненная реакция на многовековой тотальный запрет. Христианство учит, что не должно раскрепощать в человеке природные стихии. Но нередко забывалось, что христианство призвано не к отвержению, а к благодатному преображению плоти.

Духовная ориентация христианских народов нередко искажалась из-за отсутствия целостного учения о божественной миссии человека. Это вело к тому, что церковное всё более спиритуализировалось (отрывало от плоти), а мирское – секуляризировалось, обмирщалось, отрывалось от духовных основ. Крайний спиритуализм мышления вырождается в абстрактный идеализм, который становится предтечей диалектического материализма. Аскетическое смирение без осознания творческой ответственности вырождается в лжесмирение, прикрывающее лукавую гордыню и религиозное своеволие. Распространяется тип ложного благочестия: смиренно потупленный взор и непрестанные ссылки на собственную уничиженность, сопровождаемые радикальными оценками и осуждением всех и всего вокруг. Другая ветвь этого направления – гордыня монашеского аскетизма, доводящая до презрения к миру и людям.

Христианская культура веками воспитывала личностное начало в человеке. Но в это воспитание изначально были вплетены чуждые тенденции, и потому сковывался духовный рост личности. Вечная человеческая душа не вмещалась в тот ограниченный и ущербный мир, в котором человек пытался себя определить в христианские века. Слепой бунт против Церкви во многом порождён отталкиванием от этой ложной опеки. Но на свободу душа вырывается, будучи поражённой двоемыслием и цинизмом, и потому новоевропейский человек, стремясь к необузданному овладению миром, несёт стихии разрушения.

В основе однобокого развития европейского мышления, секуляризации познания и жизни лежит ложная установка, пронизавшая христианское мировоззрение. Культура, называющая себя христианской, ещё не обрела в себе должной направленности. Многие её сферы не были пронизаны христианскими смыслами. Новозаветное откровение, возвращающее к исходным началам, обнажает многие ветхие слои в том, что принято считать христианством. Христианская цивилизация слагалась в результате столкновения христианского благовестия о новой твари с богоборчеством. Внутри христианского мировоззрения содержались нехристианские представления, развитие которых и породило атеистические и античеловеческие идеологии.

Почему и как произошло это глобальное мировоззренческое искажение? Оно не могло быть только результатом всеобщего ослепления на протяжении тысячелетий. Его причины коренятся в природе человеческого познания, которое фрагментарно по своей природе.

 

На традиционном толковании творения и грехопадения запечатлелся дух предшествующих эпох. Чтобы разглядеть за ветхими одеждами вечные смыслы, придётся различить онтологические уровни проблемы. Прежде всего, необходимо выделить само метасобытие – изначальный факт теоантропогенеза (происхождения богочеловеческого начала), «то-как-это-было». Естественно, метафизический акт миротворения непосредственно не явлен нам. Он трансцендентен по отношению к нашему сознанию и чувству, ибо мы в мире сем, а событие это – предмирно, неотмирно.

Но вечные человеческие души несут через земную плоть воспоминания о начальных актах в вечности. Древние мифы и являются фиксированием этих отрывочных воспоминаний, ибо в древности человечество ещё очень близко к началу бытия, в его сознании ещё не стерты остатки образов вечности. Но выразиться эти образы могли в той форме и в той степени, которая была доступна конкретной эпохе. Богооткровенный текст Библии наиболее полно и адекватно выражает то, что из небесной предыстории мог вместить человеческий дух, это «дыхание» вечности, воплощённое в земных образах.

Теоантропогонические акты могут быть высвечены библейским сказанием фрагментарно и замутнённо, ибо неизреченная глубина событий в вечности не вполне доступна человеческому разумению. Но богооткровенный смысл библейских сказаний в том, что они способны говорить больше того, что написано буквой. Это не только письменное сообщение, а воплощённое свидетельство, в котором присутствует Дух Божий.

Религия нацеливает человека на встречу с Богом, с самим собой в вечности, встречу, которая здесь на земле может произойти только через Священное Писание. Потому чтение Священного Писания и становится центром богослужения, что в этом душа человека восходит к своим корням в вечности, к Божиему престолу. В молитвенном обращении к Божественному Писанию человек входит в такое состояние, когда работают не только разум и чувство, но целостный дух его. Жизнь собирается к собственному метацентру, мы начинаем вспоминать исходный смысл в себе, экстатически входить в смысл когда-то свершившегося (экстаз – восхищение, выход за пределы себя). Священный текст пробуждает в нас дух бытия, но открывается он только по мере нашей открытости Истинному Богу.

 

Итак, выделяются следующие уровни проблемы:

- Началополагающий в бытии акт («то-что-было»), который сам по себе трансцендентен по отношению к миру.

- Священные Писания, в которых первобытийный акт явлен в наивозможнейшей полноте; Божественное действие не сводится к тому, что выражено в Писаниях, но перводейство является и объявляется наиболее сущностно через Божественные Писания; поэтому сказание Библии становится для нас полнотою факта.

- Толкование или концепция, которая сама по себе многослойна: несёт в себе метафизический «факт»; отражает экзистенциальное состояние эпохи; выражает исторически сложившиеся отношения к «факту».

Чтобы пробиться к смыслу «того-что-было», необходим феноменологический анализ (исследование смысла, значения, сущности предмета через раскрытие форм проявления, снятие напластований заблуждений и предрассудков) проблемы грехопадения. Это позволит отделить и оценить слои толкований «факта»: того, что исторически открывается в священных сказаниях и слагается в традицию философского и богословского осмысления.

Принятое в христианстве толкование библейского сказания о творении и грехопадении сложилось в определённую эпоху, и на нём запечатлен дух того времени. К первому веку до нашей эры в иудаизме окончательно формулируется концепция грехопадения, которая становится господствующей вплоть до настоящего времени: «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают её принадлежащие к уделу его» (Прем. 2, 23-24); «О, что сделал ты, Адам? Когда ты согрешил, то совершилось падение не тебя только одного, но и нас, которые от тебя происходим» (3 Езд. 7, 48).

Предхристианские века, когда в иудаизме сложилось определённое толкование творения мира и грехопадения человека, характеризуются конкретной духовной ситуацией, которая наиболее ярко проявилась в жизни богоизбранного народа: погружённостью вечных душ в мировую плоть, порабощенностью космическим хаосом, оглушённостью стихиями мира сего, всеобщим чувством богооставленности, духовным отчаянием, растерянностью, религиозным испугом, борьбой неустойчивых монотеистических тенденций с доминирующим язычеством.

Человек дохристианской эпохи мог вычитать в вечных сказаниях то, на что был способен, находясь в состоянии падения и беспредельного отчаяния. Когда дух человечества ещё не просветлен Боговоплощением, все его видения смутны, в них истина уживается с ложью. Ужас богооставленности заслонял людям смысл земного пути и его начало. Человечество, вглядываясь в своё пра-прошлое, смутно различило в нём начало своих земных терзаний. И в таком состоянии духовного смятения начало мира было оценено как падение и грех.

Казалось, что на бессмысленные страдания людей могла толкнуть только их бессмысленная своевольная гордыня. У человечества не могло хватить религиозных сил взглянуть объективно на своё состояние и объяснить своё стенание. На формирование концепции грехопадения оказал влияние не столько бескорыстный поиск истины, сколько стремление снять с себя невыносимое бремя богооставленности. Это вызывало стремление найти виновных.

Виновны же те, с кого все начало быть – перволюди, по воле которых человечество оказалось во тьме богооставленности. Поэтому первый шаг первых людей, шаг, который кладёт начало греховному состоянию мира, осознавался как полное грехопадение, первородный грех. Такова ретроспективная – обращённая к прошлому логика падшего, потерянного, ветхого сознания.

Получается, что люди определили важнейшую религиозную истину и свои отношения с Творцом в состоянии наибольшего религиозного отчаяния и безверия. Чтобы увидеть мировое назначение таким, каково оно есть, Бог должен был сойти на землю, ибо чисто человеческих усилий недоставало. И мы, христиане, мудрее не потому, что мы лучше и умнее, а потому, что с нами Бог.

 

Но и после явления Бога на землю ветхозаветная концепция была некритически заимствована христианской мыслью. Почему это произошло?

С Боговоплощением история мира не закончилась. Смысл христианской истории в том, что христианское Благовестие постепенно прорастает в плоть мира, воплощается. Поэтому не всё явлено сразу в полноте, невозможно дать мгновенно ответы на всё. Бог воплотился, чтобы человек обожился. Бог своё совершил и протянул руку с Чашей причастия к каждому человеку.

История мира после явления Христа и есть история медленного, трагического возрастания человечества к истинам христианского Благовестия. Процесс обретения истины экзистенциален. Человечество не воспринимает истину извне, а внутренне рождается к ней. И человеческая мысль пытается всё больше открыться опаляющей истине Боговоплощения, меряя единственной Истиной множественность земных истин. В каждый отдельный период христианской эпохи богословская и философская мысль сосредоточивается на определённом направлении поиска. Творческие результаты различных периодов взаимодополняют друг друга, более ранние могут служить ступенью для позднейших.

Сформировалось христианское богословие, прежде всего, вокруг проблем христологического и троического богословия. Мысль христианского человечества мучительно пыталась проникнуть в тайну Благовестия Воплотившегося Бога и триипостасную сущность Творца. Через господствующее языческое жизнеощущение, через опасности гнозиса [3] и ересей богословская мысль, умудрённая духовными битвами, пробилась к глубокому и ясному никейскому синтезу – формуле христианского вероучения – Символу Веры, составленному на Никейском Первом Вселенском Соборе. Христианский мир в эпоху патристики открыл для себя истину о сущности и природе Воплотившегося Распятого и Воскресшего Бога. С тех пор христологическое и троическое богословие остаётся непревзойденным. Это был пик богопостижения.

Но само по себе это ещё не делало людей богоподобными. После того как высветилась конечная цель, ещё предстояло найти путь к ней и ещё надо было научиться ходить этими путями. В этом и состоит назначение послепатристической христианской истории и христианской мысли. Поэтому патристическое богословие, будучи венцом богословствования ещё не является концом христианской богословской эпохи. Напротив, отцы Церкви дают пример того, как находить богословское решение различных проблем. Жизнь же ставит всё новые вопросы, на которые христианин призван дать христианский ответ. И то, что многие проблемы не нашли христианского решения, делало жизнь во многом нехристианской.

Долгие века вне христианского осмысления оставались многие богословские вопросы. Проблема творения и грехопадения решалась так, будто не было Нового Завета, не было богословских достижений Никейского Символа Веры. Патристическое богословие с течением времени стало восприниматься не как богословский завет и ключ к решению всех проблем, а как склад готовых формул на все случаи жизни. Богословская пассивность последующих эпох впрямую связана с тем, что жизнь во многом оставалась нехристианской. Как можно по-христиански выстроить жизнь, если основополагающая проблема земного бытия ещё не имеет христианского осмысления? Как можно найти истинные пути на земле, если искажены представления об исходном начале, о христианском назначении человечества?

Христианство, воспринимая древние истины, требует их переплавки в огне Нового Благовестия. Задача христианской философии состоит в том, чтобы снимать слои исторических заблуждений и искажений, которые накапливались в веках, и установить тот смысл, к которому мучительно пытался прорваться дух человечества.

 

Библия – ось человеческой памяти о глубинах бытия. Книга Бытия выводит наш взор за пределы истории и времени в метаисторическое, вечное. В ней представлены события, предшествовавшие началу мира во времени. Это воспоминание падшего, погружённого в поток времени человечества о довременном. На угасающие образы домирового эона накладываются проекции мирского состояния человека. Таким образом, в книге Бытия воспоминания об исторических событиях перемешаны с памятью о доисторическом. Поэтому библейские образы являются наиболее достоверными из всего, что удерживается в человеческой памяти, хотя и они оказываются замутненными потоками исторического времени.

Но у нас есть критерий для вычленения истинного в древних письменах и отделения в них ретроспекций (попыток понять прошлое), искаженных падшестью человеческой природы. Это образ нисшедшего с небес на землю Бога и то, что Он поведал о богоподобном достоинстве и вселенской ответственности человека. Только в свете Боговочеловечения, в свете Распятия Бога и Его Воскресения открываются как конечные перспективы мировой истории, так и сокровенные её начала.

В свете откровения Нового Завета вскрылся духовный смысл библейских пророчеств. Новозаветное откровение позволяет связать прерывистый пунктир библейских образов в линию истории богочеловеческого творческого пути. За конкретными историческими событиями и старозаветными образами, не отменяя их относительного значения, духовный взор нового откровения позволил обнаружить провиденциальный путь Богочеловечества: путь Бога к человеку и путь человека к Богу. Подобно этому нуждается в новозаветном осмыслении и библейское сказание о творении человека и его грехопадении.

И вечность, и время требуют, чтобы концепция творения и грехопадения была выстроена в соответствии с истинами христианского Благовестия. Она предназначена не быть музейным экспонатом, а давать человеку метафизические ориентиры, вещать истину о вечности души, о космическом назначении человека, о богоподобной свободе и вселенской ответственности человека, о тайне жизни, смерти и воскресения. То есть, учение о творении-грехопадении должно быть выстроено под сенью Креста Христова.

 

Прежде чем перейти к рассмотрению поставленных проблем, вдумаемся в притчу, отражающую предлагаемый подход. Представим себе любящего отца, который задумал осуществить своё дело совместно с сыновьями. Отец обращает к детям своё упование. Это требует от сыновей своего вклада и своего пути. Сыновья свободны принять предлагаемое бремя или отказаться от него. Во имя общего дела они призваны покинуть кров родителя, удалиться от него, пройти самостоятельную дорогу жизни и по возвращении принести отцу собранные плоды. Путь их преисполнен опасностей и чреват забвением сыновнего долга. Оставаясь вблизи родителя, можно сохранить ясное знание о его замысле, но осуществить его можно, только покинув отчий дом и выйдя в мир. Ибо свободное сотворчество может быть только самостоятельным, и грандиозность задачи требует погружения из света во тьму, выхода из родительского лона в гущу жизни.

Таким образом, в самом отцовском замысле заложен призыв к уходу как условию выполнения творческой миссии. Не является ли в таком случае уход сына – его первым собственным шагом к отцу, к обретению полного единения с отцом? Ни в этом ли основной смысл притчи о блудном сыне, вернувшемся грешном скитальце, который оказался дороже оставшегося сына?

Блудный сын – это Адам, принявший свою долю в деле Отца Небесного и вышедший в мир на путь воплощения Божественного Предустановления. Другой сын – это образ ангелов, вне плоти служащих Богу. На собственном человеческом пути богочеловеческого творения потребовался шаг, который в ослеплении и отчаянии падшего состояния был сведён к грехопадению. Но он несёт в себе и принятие миссии сотворца Божьего, и первый испуг, и первое забвение целостного космического назначения.

Мир держится на волоске милосердия Божьего. Но наша вера в Творца и Промыслителя показывает, что мы не случайно здесь, а мир не является местом изгнания. Что же открывает в ответ на вызовы нашей эпохи вечное библейское сказание?

 

 

 

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1, 1-2).

Импульс к сотворению мира в глубинах Божиих совершился в начале. Таинственное первое слово Священного Писания указывает на лоно Божественных перводействий.

Это начало – «ни с чем не связано, ничему не раболепствует, не в отношении к чему-либо рассматривается; но свободно и не подчиненно, отрешённо от всякого отношения к другому; за него не переступает разумение; далее его нельзя простираться помыслами; для него нельзя найти и чего-либо запредельного” (св. Василий Великий).

На русский язык словосочетание в начале Владимиром Соловьевым переводилось – как во главе, что может означать главенство этой сферы над всеми прочими, а также указывать на область творческих мыслей Бога, и в то же время, самою плоть этих мыслей. В начале может переводиться и как в основании, что значит основа и начало всего. Другой перевод –в лучшей своей части – указывает на то, что область творения выделена в сердцевине бытия Божия.

Библейское в начале – это выделенное в самом запредельном, в глубине Собственного бытия Бога лоно творения Божьего. В сокровенной глубине Божества, в домировом эоне (вечности) проявляются первореальности творения: небо и земля. Это реальности сотворённые, и в Самом Боге никогда не бывшие, являющиеся из небытия. И это раскрывает другой аспект начала как исходного ничто. Божественное ничто – порождающее лоно в Боге, вместе с тем, это ничто и вовне Я Бога. Но таковое «вне Бога» нужно понимать не пространственно. Бог объемлет Собою всё, и вне Его ничего нет и быть не может, но в природе Бога может быть нечто вне Его сущности, нечто экзистенциально (по существованию) не входящее в Его Я.

Итак, сущность Самого Бога – абсолютно трансцендентна всему тварному, но в лоне творения концентрируется творящая энергия Бога. По учению св. Григория Паламы, «энергии – это Сам Бог в Его обращении к твари. Его творческая мощь, промыслительное попечение о мире, все Его явления миру и человеку не суть сама сущность Божия, которая остаётся неприступной и непознаваемой, а Божественные энергии, или точнее, единая, но многообразная и многочастная энергия (действование) всех Трех Божественных Ипостасей… Усия Св. Троицы есть понятие Бога, Сущего в Себе, Бога трансцендентного миру, но Который к этому миру, следовательно, и к человеку, обращён своею энергией или силою… Эта единая числом, но многообразная в своих явлениях миру энергия есть общее действие всей Св. Троицы. Оно не принадлежит одной только какой-либо Ипостаси, но всем Им Трем… В Боге кроме Его сущности и Ипостасей надо отличать и общую божественную энергию, одну числом, но многообразную в своих проявлениях (выступлениях, передачах, причастиях), как-то: промышление, силу, благость, предведение, чудотворение, воздаяние, созидание» (арх. Киприан).

Творение из ничего означает, что производящий акт исходит из необусловленных глубин Божественного хотения. Создание абсолютно нового сюжета не обосновано ни самой Божественной природой, такой, какова она была до акта творения, ни какой-либо материей, хаосом или меоном (не-сущим), ни возможностью какого-либо бытия вне Бога. Творение из ничего означает только, что Бог возжелал в Себе иметь небывалое и сотворил то, чего в нём ещё не было. Это глубинное в начале и является первоимпульсом и первосферой творческого акта Создателя.

Реальность начала исходит из Самого Я Бога, но выделяет в природе Божией лоно создания абсолютно нового бытия. Даже современная наука смутно предощущает началополагающее лоно творения: «Сегодня самой авторитетной космогонической моделью является так называемая инфляционная модель, в ней принимается, что массивный космос начал своё существование не с точки, как считалось до этого, а с некоторого объёма “физического вакуума”, раздувшегося от нулевых размеров на предыдущей, очень короткой стадии» (В.Н. Тростников). Предыдущая же очень короткая стадия – это первый акт творения из небытия в бытие.

В начале – означает, наверное, что и для Бога этим было положено начало не только твари, но и самого творчества, творения, а также иных начал в бытии Божием. В начале Бог становится Богом-Творцом. Творчества не было, как не было противопоставления бытия небытию, и оно начало быть. Собственно, с этого противостояния и начинается творение. Но это начало не есть начало времени и оно не во времени явлено, ещё до временного эона. Отсчёт времени начнётся с появления мира сего.

Природа Божия преисполнена динамики и жизни. В тот момент, когда Бог помыслил создать Новое Бытие, Он становится Богом-Творцом. В апофатической (отрицающей все положительные бытийные характеристики) глубине Божества, в начале, выделяется сфера творения, куда входит то из природы Бога, что предназначено участвовать в творении. В нём образуются два полюса творения, в результате чего всё распадается на противоположные сущности. Таким образом, появлению нового творения предшествует обнажение противоположных начал, создающих поле творческого напряжения.

Обратим взор в ту глубину Божественного Я, в которой принято решение о творении и в которой осуществились первичные импульсы, даже предымпульсы творения, в сферу всех предначал, она же и есть самоё начало. Бог творит в Себе и из Себя, но то, чего никогда и нигде не было, – в этом сущность творчества, которою наделил его Творец. И здесь возникает антиномия, противоречие или парадокс творения: в Божественной природе есть всё, но, с другой стороны, в ней творится то, чего ещё не было. Как Бог творит из ничего и в то же время в Себе и из Себя?

Трагическая диалектика этой проблемы и лежит в основе Божьего творения, и свидетельство этого трагизма – Божие Распятие. В то мгновение, когда Творец решает создать нечто никогда не бывшее, в недрах Божиих происходит первичная творческая поляризация. То, чем всё должно стать, то есть заданный идеал, цель творения – противопоставляется тому в природе Божией, что должно стать иным. Наличная природа по отношению к новому бытию оказывается ничем, небытием; ибо она ещё только должна начать быть. Но того, чем всё должно стать, в бытии ещё нет, а всё остальное – есть. С одной стороны, ничто ещё, а с другой – ничто уже. Это первичное творческое противопоставление и есть начало творчества и творения.

Как в природе Бога что-то может быть частичным, недостаточным или даже небытийным, когда по определению Божественное есть сама полнота? Никакие рациональные категории не охватывают неизреченных глубин Божиих. Но мы можем исходить из начального экзистенциального факта, из опыта Творения-Самораспятия Бога, явленного нам в образе Иисуса Христа и в откровении Святой Троицы.

Бог творит в Себе и из Себя, возжелав всеобъемлющую полноту Собственной природы наделить новым качеством. Сам Бог в Своей природе, то есть в том, что есть, вычленяет то, что должно стать иным. И хотя оно есть в своём прошлом, его нет по отношению к тому, чем оно должно стать. В отношении к тому, что должно быть, всё, что есть, является аморфной массой, потенцией, материей. Это – ничто. Причём оно ничто не изначально, но потому, что перестаёт быть самим собою с момента противопоставления его новой заданности. Теперь сфера ничто уже есть только в связи с тем, чем всё должно быть – небом, как его иное, его материя – земля. Оно есть ничто принципиально и независимо от того, каким бы оно ни являлось само в себе.

Итак, с обнажением неба и земли явилась, с одной стороны, задуманная Богом новизна, то, чего ещё не было и что оказывается по отношению к тому, что было, новой заданностью, целью. Значит, с другой стороны, то, что было, вне зависимости от того, каково оно само по себе, по отношению к новому оказывается неупорядоченной массой. Всё старое являет  неустройство, неупорядоченность, бессмысленность само по себе по отношению к новизне и потому является по сути ничем. Из этого слагается инертная масса – хаос земли, то есть сфера того, что ещё не есть что-либо определённое.

Всё это не означает, что природа Бога определяется свойствами недостаточности. Бог ничем вне Его воли неопределяем. Но по воле Творца в глубинах Его природы произошли некоторые процессы, последовательность и разумность которых отражены в строе нашего мироздания. По нему мы можем судить о том, что новый порядок по отношению к себе явно предполагает неупорядоченность, новый смысл возможен только по отношению к бессмыслию. Если Богом задумано что-то в Себе преобразовать в новое качество, то по отношению к нему всё старое, каково оно ни было бы само по себе, оказывается голой потенцией, в которую будет внесён новый смысл.

Первообразный мир неба, в противопоставление бессмысленному хаосу земли, олицетворяет собой то, чем все должно стать по сути, вбирает в себя заданности, смыслы, назначения в их идеальном, то есть невоплощенном аспекте. Мир идей Платона отражает формальный, структурный, то есть чисто идеальный аспект небесной первообразности. Ангельские сферы христианского предания выражают персоналистическую наполненность того же первообразного мира.

Всё это в природе Божией, но, очевидно, не распространено на всю её полноту, а сосредоточено в некоем лоне творения. Поэтому оно внутри Божественной природы, непосредственно внедрено в неё, но не определяет её сущности, а определяемо ею.

 

Итак, та часть природы Божией, которая выделяется к новому творению в начале – лоно Божьего творения – разделяется и расщепляется на два полюса: небо и землю. Разделяется Творцом провиденциально, но расщепляется внутри самой ветхой природы и потому болезненно и трагично в самой себе. Эта изначальная трагичность творения отзывается на состоянии Самого Творца, и потому рождение Нового Бытия есть мука и боль Самого Бога – Самораспятие Творца.

Небо и земля изначально и абсолютно противостоят друг другу. Это – два полюса или центра, выделившиеся в Самом Творце, и в то же время то, что создано в основании, то есть призвано к единению. Это явившаяся в Боге активная, творящая сфера, и то иное в нём, что призвано к преображению.

Всемогущество Бога беспредельно. Он может не только быть полным, но и ощутить недостаточность в своём Бытии, не становясь при этом недостаточным и не ограничиваясь. Умаление Бога по Собственной Его воле не умаляет Его Божественного достоинства.

Что-то в Боге было иным и было призвано стать таковым, каким оно должно быть. Сам Бог решил стать другим, и, возжелав этого, Он породил в Себе образ желаемого, и, с другой стороны, выделил то в Себе, что должно будет подвержено изменению. Эта расщеплённость бывшего (небытия) и будущего (преображенного бытия) в Боге отражена в нашем мире в том, что нужно преодолеть, и в том, к чему должно стремиться.

Итак, в домировом эоне предстали в Боге предвечные «что-то» и «нечто» (ничто), то, что стало тем, чем всё должно стать.

 

 

 

«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы» (Быт. 1, 3-4).

В начале книги «Бытие» (Быт. 1, 1) сообщается, что сотворено Богом в начале (небо и земля). Затем (Быт. 1, 2) раскрывается исходное качество этих сфер (земля – безвидна и пуста, и тьма над бездною, небо – Дух Божий) и показывается их изначальное взаимоотношение (первое над вторым, то есть выше по существу). Далее (Быт. 1, 3-4) происходит последующее означение и разделение первореальностей творения.

Небо – это свет Божий. Бог видит, что он хорош, – такова сущность света, ибо видение Бога есть видение сущности. Отделением света от тьмы устанавливается их довременное взаимное отношение. То, что по сути своей хорошо, отделено от того, что ещё не есть хорошо, и вообще ещё не есть, потому что – тьма, ничтожество.

В творении неба совместно с Богом Отцом непосредственно участвуют Вторая и Третья Ипостаси Божественной Троицы. «…И Дух Божий носился над водою» (Быт. 1, 2), – значит вне вод, в иноположенной им сфере, то есть на небе. Дух Божий – это само небо, которое есть эон (довременная вечность) духовный, Божественный. Духовная природа неба указывает на то, что оно является непосредственным вместилищем и полем действия Третьей Ипостаси Божественной Троицы. Дух Божий – это Первожизнь, дуновение жизни. В этом – непосредственное действие Ипостаси Святого Духа, «которым Творящий ближайшим образом сообщает жизненную силу творимому, не сообщая, однако, ему самого существа Своего, и не смешиваясь с ним» (митр. Филарет /Дроздов/).

Книга Бытия указывает и на то, что Творец изначально присутствует в акте вселенского творчества и Второй Своей Ипостасью. Как пишется в одном толковании на книгу Бытия: «догадываются ещё, что в слове “сказал” можно также находить таинство Ипостасного Слова, которое здесь, подобно как и Дух Святый, поставляется Творцом мира». В реальности неба предвечно воплощено Слово Божие, Его Мысль о творении.

«Прежде творения мира, кроме существования Пресвятой Троицы, Мировой Ум рассматривал также в великих Своих умопредставлениях Им же составленные образы мира, который произведён впоследствии, но для Бога и тогда был настоящим. У Бога всё перед очами, и что будет, и что было, и что есть теперь» (св. Григорий Богослов).

«Сие предвечно рождаемое в Боге Слово и Премудрость глаголет из бесконечной вечности Божией в круг времени к тварям, когда в них должна открыться Премудрость Божия» (митр. Филарет /Дроздов/).

Таким образом, Творец совершает деяние всей полнотой Своего Триипостасного Существа, и библейское небо является той сферой, где концентрируются усилия Триединого Бога и где формируется образ будущего творения.

Небо – это мир райский, сфера чистых духов, первообразов творения, прообраз мироздания, который описывался православными богословами.

«Из миров один сотворён прежде. Это иное небо, обитель богоносцев, созерцаемая единым умом, пресветлая: в неё вступит впоследствии и человек Божий, когда, очистив ум и плоть, совершится Богом» (св. Григорий Богослов).

Дионисий Ареопагит называл «образцами», «примерами», «прообразами» те «осуществляющиеся логосы существ, которые объединённо предсуществуют в Боге, и которых богословы именуют предначертаниями или божественными и благими хотениями, так как они определяют и создают всё сущее, и по которым Сверхсущий предопределил и произвел всё существующее».

«Всё от Бога имеет своё бытие и существование, и всё, прежде бытия находится в Его творческом уме; первообразы всех вещей находятся там внутри» (Симеон Новый Богослов).

Под небом «можно разуметь “Небеса небес”, мир невидимый (Кол. 1, 16). Было, вероятно… некоторое предшествовавшее бытию мира состояние, свойственное премирным силам, превысшее времени, вечное, присное» (митр. Филарет /Дроздов/).

После выделения неба и земли, творение продолжается на небе, или в раю, как сфере чистой духовности. Это довременной эон первотворения, первопредметов, перводействий. Всё, совершённое в вечности, является парадигмой (примером, образцом, моделью), архетипом (прообразом, первичной формой) для временного бытия. В этом умопостигаемом Божием плане создаются первообразы существ и космоса в целом, формулируется их сущность, как заданность и назначение. В метаисторическом измерении происходят события, предшествовавшие началу истории мира. На небе создаётся первообраз богоподобного человека – его вечная душа.

«Бог не есть Бог мёртвых, но Бог живых. Следование вещей из Бога есть самооткровение Бога. Но Бог может открываться Себе лишь в том, что подобно Ему, в свободных, действующих из себя самих существах, их бытие не имеет иного основания, помимо Бога, но они существуют так же, как существует Бог. Он говорит и они суть. Если бы все существа мира были даже только мыслями божественного духа, уже это одно заставляло бы нас признать их живыми существами» (Ф. Шеллинг).

Духовность и смысловая заданность неба – предвечного райского эона – описывается в различных интеллектуальных традициях с разных сторон и позиций, с разнообразной глубиной проникновения: мир идей у Платона; Логос у Аристотеля и стоиков; архетип и первообраз, как изначальность, первозаданность, начало, принцип, основа – у Платона  и Августина; логосные начала, логосы бытия, логосы творения, духовные логосы, семенные логосы, зиждительные логосы, семенные причины в патристике; парадигмы творения у Дионисия Ареопагита; монады у стоиков, Джордано Бруно и Лейбница; субстанция у Парацельса; умопостигаемый образ у Альберта Великого и Фомы Аквинского; экземплярии в средневековой философии; модус у Спинозы; вещь в себе у Канта; саморазвивающийся мировой дух и самодвижущиеся понятия у Гегеля; субстанциальные деятели у Н.О. Лосского. «Платоновские идеи понимаются Стагиритом преимущественно как задачи или нормы бытия, хотя и имманентно осуществляемые, но трансцендентно заданные» (прот. Сергий Булгаков).

 

 

 

Итак, с одной стороны – небо, свет, то, что есть хорошо. С другой – земля, которая была безвидна и пуста: тьма, бездна, пустота – неустроенная и незавершённая сфера, находящаяся в хаотическом состоянии, в ней нет ещё и материи. Вода здесь является символом безжизненной хаотической массы, в отличие от воды, взятой в обыкновенном смысле, воды, которая выделяется во второй и третий день творения.

Небо и земля образуются творческим актом Создателя из «ничто» начала (в начале), то есть из того, что есть ничто, или чего ещё нет вовсе. Земля здесь – это противостоящее небу, как началу духовному, творящему, упорядочивающему, – самое безначальность, неупорядоченность, бескачественная хаотическая масса. Это уже не изначальное «ни-что», но ничто, противостоящее качественной определенности «что». В этом смысле земля – совечная небу праматерия.

Сама по себе земля – хаос, но как противостоящая творческому началу неба, она – первоматерия. Это предвечное иное, непрерывное само в себе исчезновение и бескачественное изменение. Если можно было бы характеризовать какими-то свойствами самою бескачественность, то это были бы сплошь негативные, отрицающие определения. Хаос земли – это то, в чём ещё нет ничего, но что, тем не менее, уже в целом есть нечто как таковое.

Сама по себе праматерия – ни добро, ни зло, хотя в ней потенции и того и другого. В ней и мятежный хаос – источник меонического (не-сущего) произвола твари. Но ей же изначала присуще влечение к новому рождению или «сила, мощь, потенция бытия» (Вл. Соловьев). «Злым началом сама по себе материальная природа быть не может: она пассивна и инертна – это женственный элемент, принимающий то или другое духовное начало» (Вл. Соловьев).

Небо и земля «созданы словом Великого Бога» в домировом эоне. Небо, как первое начало в Абсолютном, «есть положительная потенция, свобода бытия, сверхсущее» (Вл. Соловьев). Земля же – «второе или материальное начало, будучи необходимым тяготением к бытию, есть его отрицательная, непосредственная потенция, то есть утверждаемое или ощутимое отсутствие, или лишение настоящего бытия. Но лишение есть влечение или стремление к бытию, жажда бытия» (Вл. Соловьев).

Эта «вечная основа всякого существования… тёмная основа бытия… хочет родить Бога, то есть безосновное единство, но постольку в нём самом ещё нет единства” (Ф. Шеллинг).

Предвечный хаос – то, что в Самом Боге не есть Бог. Это основа существования предметного космоса, материя творения. Вечносущий Бог ощутил в Себе влечение к новому саморождению. Бог хочет родить в Себе Божественное творение. Земля и есть выделившаяся в Боге материя этого рождения. Сама земля тоже хочет рождать Бога, ей присуща воля к новому рождению и женственное стремление к преображению. Всякое рождение есть рождение из мрака к свету, из земли к небу.

Но откуда происходят хаос и его косность, и как они существуют в Боге? Всё – в Боге, ибо вне Бога нет ничего. Хаос – то в Божественном лоне творения, что только должно стать соответственным Божиему Замыслу и потому ещё только устремлено к сердцевине Творца. Хаотический произвол как потенция зла – в лоне творения, но не из Божией природы. Это – то, что сопротивляется творческому деянию Бога. Вне Бога ничего нет, но не всё от Бога и не всё к Богу. Бог – Всеединство и в том смысле, что драма миротворения осуществляется в глубинах бытия Божия. Образ Распятого Бога свидетельствует, что Творец всем существом Своим участвует в творении – Сам Бог во всей полноте Божества принял образ мира, человека и их страдания!

Итак, «если под землею в библейском рассказе творения надо понимать хаос, мир низший и внебожественный в его хаотическом состоянии, то, очевидно, что термин “небеса”, который священный текст ставит в тесное отношение с землею, как противоположным полюсом творения, указывает нам высший мир или невидимый мир божественных противодействий, установленных или осуществленных определённым образом, как противовес хаотическому существованию» (Вл. Соловьев).

Небо – во всём противоположная земле реальность. Небо – духовно, земля – материальна; небо – устроено, упорядочено, земля же – бессмысленный хаос; небо наполнено живыми существами, земля пока – само небытие, и ничто. Мир сей есть результат соединения неба и земли, и в каждой его частице борются силы небесные и земные.

 

 

 

Создание неба и земли не цель и не итог творения. Это – приуготовление к творению, выделение в Божественном бытии реальностей, предназначенных к дальнейшему преобразованию. «Задача состояла в том, чтобы заполнить эту бездну, осветить эту тьму, оплодотворить это бесплодное лоно, и наконец, путём совокупного действия обоих миров вызвать к жизни полуземное и полунебесное существование, способное объять в своём единстве совокупность творения и связать её с Богом свободной и живой связью, воплотив в созданном образе вечную Премудрость Божества» (Вл. Соловьев). Небо должно сойти на землю, земля же должна обрести небо и этим преобразиться. Земной хаос должен проникнуться гармонией мира небесного.

Всемогущий Бог может создать нечто и вне Себя. Но это значит, что Бог выделил место для этого из Себя, ибо Он – всё. И это означает самоограничение Бога во имя поставленной Им цели. О самоограничении Всемогущего Творца в акте творения свидетельствует нам образ Распятого Бога. Творение вне Бога – не предметно-пространственно, а духовно-экзистенциально.

Таким образом, сфера творения и внутри Божественной природы, поскольку вне Бога нет ничего, поскольку во всем Божие присутствие и все пронизано духовным провидением Творца; и вне Бога Самого по Себе, поскольку она не есть Сам Бог. Из первого следует ложность деизма (утверждения, что после сотворения мира движение мира совершается без участия Творца), из последнего – ложность пантеизма (учения о том, что всё есть Бог, обожествление вселенной, природы).

Итак, в Боге творится Новое Бытие, в нём все его пути и следствия: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю всё это» (Ис. 45, 7). Или в другом переводе: «Создающий свет и творящий тьму, делающий мир и творящий зло: Я Яхве, делающий это».

В Боге – радость и свет рождения нового, но и бремя, боль невероятного напряжения творения, трагедия встречи абсолютно противоположных реальностей – тоже в Боге. Поэтому с начала творения мира Бог восходит на Голгофу: «…Агнца, закланного от создания мира» (Откр. 13, 8). И распятие Бога предвечно: мир создается «…драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного ещё прежде создания мира…» (1 Пет. 1, 19-20).

 

 

 

 

Все события, описанные в первых трех главах книги Бытия, происходят в домировом эоне, на небе: «Ещё до самого этого отвердения материи происходили какие-то глубокие процессы природы, в которые была внедрена судьба человека и с которыми она тесно связана… Все существа предвечно и предмирно творятся Божеством; всё живое пребывает в Божественном плане космоса, до времени и до мира совершается в идеальном процессе божественной диалектики» (Н.А. Бердяев).

Начало истории мира укоренено в событии, называемом «грехопадением», в котором произошло нисхождение первых людей на землю.

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И сказал Бог, вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу. А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду,] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1, 26-31).

В первой главе книги Бытия (Быт. 1, 6-31) описывается творение образов мироздания в их отношении друг к другу. Иерархию первообразов венчает человек, созданный по образу и подобию Божию: и да владычествуют они, и обладайте, Я дал вам.

«Так совершены небо и земля и всё воинство их. И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал… И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла… И взял Господь Бог человека, [которого создал], и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его. И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовёт их, и чтобы, как наречёт человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарёк человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел её к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Быт. 2, 1-25).

И почил от всех дел Своих, то есть закончено время, когда творит только Бог. Бог «перестал творить и производить из небытия в бытие» (св. Иоанн Златоуст). Теперь дело человека, в котором выражается воля мира первообразов, осуществить божественное предназначение. С этого момента Бог творит мироздание совместно с человеком, что и совершается в восьмой день творения – от грехопадения и поныне.

Во второй главе повторяется описание творения прообразов мироздания в свете их предназначенности к воплощению. В центре повествования – назначение и судьба человека. Созданию человека предшествует собор, совет Святой Троицы – Бог советуется Сам с Собой о главном звене творения. Об этом говорит множественное число глагола: И сказал Бог: сотворим человека.

Человек есть соединение небесного духовного первообраза (души) и праха земли: и создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. Душа же приобщена к дереву жизни, то есть вечности, она бессмертна.

Человек призван возделывать и хранить, что значит к творческой роли в мироздании и ответственности за всё в нём. Он помещен в лоне Божием, на небе (и поселил его в саду Едемском), чтобы, прежде всего, сохранить первоначальный смысл творимого (хранить его), который дан человеку пока ещё как некая тайна (плоды знания ещё не доступны), и чтобы затем на пути раскрытия этого смысла совершить собственное плодотворное действие (чтобы возделывать его).

Человек предназначен назвать всю тварь, то есть определить характер существующего, выявить его природу. Этим ещё раз утверждается активность человека, его главенство и власть над сущим, ибо наречение имени на Древнем Востоке означало обретение власти над чем-то или кем-то. В именовании бытия впервые проявляется творческая миссия человека. Сам Бог даёт имена дню, ночи, небу, морю, земле, чем создаёт и задаёт устроение мироздания, существ и вещей. Человек же даёт имена животным и женщине, что говорит о сугубом сотворчестве Бога и человека в созидании живых существ.

Описывается изначальная двойственность природы человека, разделённость её на мужское и женское начала и их неразъединённость: прилепится к жене своей и будут два одна плоть. И были оба наги – может означать, что были бесплотны.  И не стыдились, – им ещё не открылась недостаточность, неполнота и недолжность их обнаженного духа (ибо всё ещё в духе), бесплотного состояния.

Все эти события происходят до начала мира сего, в раю (на небе) как средоточии мироздания. В мире же всё ещё только призвано воплотиться: «Мы существовали уже прежде создания сего мира, потому что сотворение нас решено было Богом гораздо ранее сотворения нас, и, следовательно, уже ранее своего сотворения мы существовали в мысли Божией, мы, впоследствии оказавшиеся разумными созданиями Божественного Слова; из-за Него-то мы по своему происхождению весьма древни, потому что “В начале было Слово”» (Климент Александрийский).

 

 

 

В первом союзе-завете Бога с человеком (Быт. 2, 16-18) впервые приоткрывается тайна грядущей предназначенности человека. Адам – вблизи Бога (в раю), в единении с Творцом. Вкусив от Дерева Познания добра и зла, человек оторвётся от Бога, из эона вечности низринется в смерть: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь. Это не столько запрет, сколько сообщение о грядущем и предостережение о последствиях (и заповедал Господь Бог человеку).

Адам – первообраз человека, выразитель и хозяин иерархии первообразов мира. В нём сливается и воля Божественная (Божие дыхание жизни), и воля тварная (прах земной). Поэтому в его лице мир первообразов призван совершить выбор: согласиться или не согласиться на низвержение в хаос земли. Отпадение в хаотическую стихию – необходимое условие преображения её в гармоничное бытие. Ибо путь к высшему бытию лежит через отпадение в низшее:

«…море расположено в пространном месте, чтобы быть глубоким и безмерным; но вход в него находится в тесном месте, так что подобен рекам. Кто пожелал бы войти в море и видеть его, или господствовать над ним, тот, если не пройдет тесноты, как может дойти до широты? Или иное подобие: город построен и расположен на равнине, и наполнен всеми благами; но вход в него тесен и расположен на крутизне так, что по правую сторону огонь, а по левую глубокая вода. Между ними, то есть между огнём и водою, лежит лишь одна стезя, на которой может поместиться не более, как только ступень человека. Если город этот будет дан в наследство человеку, то как он получит своё наследство, если никогда не перейдёт лежащей на пути опасности?»(3 Езд. 7, 3-9).

Человеческому духу, чтобы войти в море бессмертия, предстоит пройти тесную и тернистую земную стезю.

 

 

 

«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3, 1-7).

Сложный образ змея невозможно свести к злому началу, искушающему невинных Перволюдей, так как в мире небесных первообразов нет разделения на добро и зло.

В древности образ змея олицетворял производящую силу земли, поэтому он был атрибутом культа плодородия, либо фаллическим символом. Образ змея так или иначе связывался с хтоническими (происходящими от земли) божествами. Во многих традициях хтонические функции змея отражаются в его названии, образованном (как и в славянских языках) от названия земли: в эфиопском – зверь земли, в египетском – сын земли, жизнь земли.

В большинстве древних мифологий образ змея выражал и обозначал, прежде всего, мощь и потенции земных стихий. Причём стихии эти не проявляли себя однозначно ко злу. В славянских мифологиях образ змея тесно связан с миром предков и часто является древнейшим предком. Змей нередко бессмертен, что значит, в этом образе проявляются начала, лежащие в основаниях, истоках истории. Змей обладает сверхъестественными способностями, управляет природными стихиями и защищает покровительствуемых им людей от стихийных бедствий. У многих народов змей был символом мудрости, в частности, змея была одним из атрибутов греческой богини мудрости Афины.

«В архаических космогонических мифах Евразии и Америки Змей осуществляет разъединение и соединение неба и земли… В Древнем Египте изображение змеи прикреплялось ко лбу фараона как знак его царствования на небе и на земле… Древнеиндийский мировой Змей… представлялся как держащий на себе землю. Сходная космическая функция мирового Змея известна в скандинавской (Змей, живущий в океане и опоясывающий всю землю) и египетской (Змей, Окружающий Землю) мифологиях… С хтонической природой Змея связано и представление о богатствах или сокровищах, которые он оберегает в земле или под землей и может принести в дом (в Африке, Индии, у славян и др.). Хтонические черты земли-целительницы отчётливо прослеживаются в образе греческого бога врачевания Асклепия, который представлялся в виде змеи (змея была также и атрибутом Асклепия)… Если в архаических мифологиях роль Змея, соединяющего небо и землю, чаще всего двойственна (он одновременно и благодетелен, и опасен), то в развитых мифологических системах (где Змей часто носит черты дракона, внешне отличающегося от обычной змеи) нередко обнаруживается, прежде всего, его отрицательная роль как воплощения нижнего (водного, подземного или потустороннего) мира; связь Змея с женским началом тогда чаще всего осмысляется в духе мотива принесения женщины (девушки) в дань Змею» («Мифы народов мира»).

Всё это говорит о том, что змей не олицетворял злое начало само по себе, но скорее выражал хаотические стихии, частию упорядочивающиеся сами в себе и имеющие в силу этого начатки добрых стремлений. Многие черты этого образа говорят о том, что он является воплощением низших сущностей, тянущихся к высшим сферам и к высшим собственным состояниям: огненная природа змея, особая благосклонность и тяга змея к красивым женщинам, появление перед ними в образе красавца. Последнее оказывается наиболее архаическим образом низшей софийности, как глубинной тяги безобразного и безобразного к прекрасному и гармоничному. Хаотическое тяготение это может проявляться и в агрессивных формах.

Таким образом, в древности, в том числе и в Библии, змей не являлся только образом зла, но скорее начала амбивалентного – двойственного, способного в различных обстоятельствах как к добру, так и к злу, несущего в себе как созидательные стремления, так и разрушительные стихии. Трактовка образа змея как олицетворения зла, в том числе и в русских сказках, возникла позже, во многом в связи и под влиянием традиции толкования библейского сказания о грехопадении.

В книге Бытия змей воплощает, скорее всего, собственную волю первозданной земли. Оставленная самой себе мощь земли не способна на созидание и даже на самосохранение, так как нуждается в оплодотворяющем творческом начале. Женственная стихия земли жаждет преобразовательного воздействия. Змей и оказывается образом тех земных начал, которые влекомы к небу, хтонических стихий, тянущихся к преображению. Это подтверждается и тем, что во многих архаических мифологиях змей играл роль символа, связывающего небо и землю.

 

 

 

Божественное начало у перволюдей вызывает у них неудовлетворенность невоплощённым (райским) состоянием. Они чувствуют незаконченность своего небесного положения, ощущают призвание к некоему ответственному свершению, потребность распространить духовность на низшие сферы. Их богоподобная свобода наделяет чувством ответственности за судьбы мироздания. Но всё это ещё проявляется как неосознанное томление существующим и тяготение к совершенному.

Первобытийный импульс свободы ориентирует их за пределы благополучного, но незаконченного состояния. Но куда и как – неизвестно, и потому вектор всех неосознанных влечений направляется на Дерево Познания. Внутренняя неудовлетворенность и ощущение собственной незаконченности вызывают стремление понять и познать себя: в каком качестве и для чего человек создан таковым?

«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание…» (Быт. 3, 6). Это влечение проявляется в женской половине человечности, ибо женственность выражает потенции человеческой природы. Зов земных стихий, явившийся в образе змея, отозвался в женском лоне человечества.

«И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Быт. 3, 1). В этом заключено вопрошание: что доподлинно сказал этим Бог, что истинного в этих словах, что вам ещё не открыто. Было сказано: «…не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть» (Быт. 3, 3). В этих словах интонация запрета не доминирует, а более содержится предостережение о грядущей смерти, как результате определённого шага. Господь не налагает прямого и полного запрета, что выражалось бы жёстко повелительным глаголом «запрещаю», «повелеваю», но сообщается об этом более мягко и обязательно с предостережением о последствиях: не ешьте, чтобы вам не умереть. Господь открывает Первочеловеку последствия того или иного его поступка.

Сказано, что, познав добро и зло, человек становится смертным, к вечному бытию прибавится смертное. Но его райская сущность бессмертна, душа человека вечна, о чём и напоминает змей: нет, не умрёте.

Всё происходит в реальностях неба, где нет разделения на добро и зло, на истину и ложь. И поэтому всё, что совершается и говорится, – истинно и благо.

«И сказал змей жене: нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3, 4-5). Этим сообщается о том, что Бог знает, а человеку ещё не приоткрыто, но со вкушением плода познания прояснится духовный взор человека, и он, как истинно богоподобное существо, узрит глубину бытия и суть вещей.

В результате внутреннего экзистенциального диалога разнополярных начал в природе человека (духа неба и воли земли) ему приоткрывается глубинный смысл происходящего: и увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно.

Так как все происходит в сфере духовной, то речь идёт не о плотской пище и не о низменном вожделении. Духовным глазом увидено, испытано духовное влечение к духовной пище. И действительно, а не иллюзорно всё в этом мире, в том числе и само дерево, и его плоды, – хорошо, то есть благо и ко благу. Сам Господь сказал обо всём, что Им создано: «хорошо весьма…» (Быт. 1, 31). Для человека же дерево хорошо, «потому что даёт знание…» (Быт. 3, 6).

Ева совершает первый шаг, который определяет дальнейшую судьбу человека. В мужчине человек – активный деятель, творец, но в женщине он соединён с материей творчества и через неё получает направленность и импульс к творчеству: «…и взяла плодов и ела; и дала также мужу своему, и он ел” (Быт. 3, 6). И мужчина обоснованно может сказать впоследствии Богу: «…жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3, 12). Бог дал Адаму жену, чем наделил человеческую природу женственной природой, призванной услышать голос земли и донести его до мужского, которое предназначено действовать, повелевать, творить.

Когда Первочеловек вкусил от Дерева Познания добра и зла, то этим он ещё не совершил непосредственно злого поступка. Если бы было так, то это означало бы, строго говоря, что Ева сорвала плод дерева зла, а не «дерева познания добра и зла…» (Быт. 2, 17). К тому же, как пишет свящ. Александр Мень, «характерное ветхозаветное слово “добро и зло” (“тов вэ-ра”) не имело прямого нравственного смысла. Буквально “тов” означает не абстрактное “добро”, а “полезное”, “доброе”, “доброкачественное”, и, соответственно, слово “ра” означает “худое”, “вредное”, “опасное”. А вместе они представляли собой идиоматическое выражение, означавшее “все на свете”, “все важное для человека”, “все стороны жизни”… Таким образом, библейское Древо можно назвать просто Древом Познания».

Первые люди отведали в раю не плод греха, а плод познания, который сам по себе полезен и добр. То, что традиционно трактовалось как безусловный запрет Бога, можно понимать как предупреждение о последствиях. Господь предостерегал Адама и Еву о необратимости катастрофических для их невинного состояния последствиях вкушения плодов познания. Открывшееся знание выводит человека из младенчества и ставит перед неотвратимостью собственного выбора и действия. Акт познания возводит человека в состояние взрослого ответственного существа.

 

 

 

Человек создан Творцом как свободный соратник Божий. В свободе его духа – прежде всего и по преимуществу образ и подобие Божие, ибо в творческой свободе человек наиболее уподоблен Творцу. Свободное согласие Первочеловека на приуготовленный ему путь необходимо Богу, ибо только свободно приняв крестонесение бытия, можно его вынести. Только свободные существа способны сотворить Богу в создании мира свободы и любви. И только при добровольном нисхождении с небес на землю возможно преображение плоти и возвращение с исполненной миссией.

Свободное принятие Божественного Замысла о творении вскрывает в человеке источник любви к Богу, которая движет человека по пути преображения. Высочайшая любовь к Богу являет полное доверие Творцу и отдачу себя Его делу. Только вера, надежда и любовь позволяют Первочеловеку вверить свою судьбу Богу и низринуться в совершенно неизвестное. Любовь к Творцу и замыслу Его наделяет вечные души возможностью вернуться в лоно Отца Небесного.

Богоподобная свобода тварного человека нисколько не умаляет свободы Творца. Господь мог бы вершить вселенские судьбы непосредственно и без свободного волеизъявления человека, ибо могущество Бога беспредельно и в Его власти всё. Но отсутствие в тварном мире свободы человека как доминанты мироздания говорило бы о том, что Богом задуман и создаётся иной мир.

Могущество Бога, в частности, заключается в возможности выбора любой цели. Но поставленная цель определяет и путь её достижения, как вытекающий из неё по смыслу. Другой путь (создание мира без творческого соучастия свободного человеческого существа) вёл бы к другой цели (миру жёстко детерминированному). Мы видим, что Творец создаёт не запрограммированный механизм вселенной, а мироздание свободных и любящих Бога вечных духов. Всемогущество Бога проявилось в создании человека – существа свободного и богоподобного, в наделении человека статусом сотворца Божьего.

Дальнейшее творение – это совместное творчество Бога и человека, Первосвободного и одарённого свободой. Ибо вне свободы творчество невозможно. Тот же факт, что венец творения – человек – наделяется богоподобной творческой свободой, говорит о том, что творение в целом ещё не окончено и что сам человек не обрёл законченного образа, но ему предстоит исполнить грандиозную роль соратника Божьего в мировом творении.

Какое-то решающее событие ещё должно было произойти на небе, событие, которое вскрыло бы, что мир чистой духовности не является итогом Божьего творения, но только приуготовлением к основной драме миротворения. И это событие открыло Первочеловеку, что он не в конце, а только в начале великого пути миросозидания.

 

 

 

До Дерева Познания Бог вёл Адама и Еву за руку и они были ещё младенцами. Стать в полную меру людьми они могли, только совершив свой первый свободный поступок. Собственный путь человека к Богу и начинается с этого первого шага – познания полноты своей миссии в мироздании, своей творческой свободы и меры ответственности. Всем творением мира первые люди ведомы Богом к Древу Познания. Знания о том, что есть и что должно быть, в каком состоянии пребывает человек и к чему он предназначен. Знания о конечной цели Божьего творения, путях его и миссии в нём человека.

Замысел Творца заключается в том, чтобы небесный мир духовных существ, венцом которого является человек, через богоподобную свободную, творческую природу человека проницал неустроенный хаос земли и преобразил его в гармоничный космос. Творческий замысел Бога: преображение космической материи, которая станет плотью вечных духов в царстве свободы и света у престола Божия.

Открывшееся назначение поставило человека на острие выбора, где решалась судьба всего творения Божиего. Со вкушением плодов Познания Первочеловеку, тварному творцу открывается знание: добро есть участие в Божием творении, сотворчество Богу, зло же есть отказ, сопротивление и восстание на творческий акт Бога. Отныне всё, что способствует исполнению творческого замысла Бога – есть добро. Всё же, что сопротивляется замыслу Творца – есть зло.

Но человек не только нечто познаёт в первом своем поступке, но и впервые самоопределяется. Начало его самоосознанного бытия положено не в момент вкушения плода и не тогда, когда он протянул к нему руку, а когда внутренне на это решился. Со вкушением плода познания человеку не только нечто открывается, но и что-то совершается в его бытии. «Библейское слово “даат”, “познание”… означает не теоретическое знание, а овладение, умение» (свящ. Александр Мень). Человек проявил умение и вступил в обладание сущим, мир с сего момента начал быть.

Первое событие после вкушения плодов знания непосредственно указывает на истинный смысл свершившегося: «И открылись глаза у них обоих…» Адам и Ева не были слепы, но, очевидно, их зрению был доступен лишь внешний образ явлений. Открылся же их внутренний духовный взор, который узрел смысл сущего.

Прежде всего, человеку открылось, что природа его нага («…и узнали они, что наги…»), то есть бесплотна, не полна. Чистая духовность осознается как недостаточность и требует одеяния плоти, воплощения. Ответный импульс человека – к обретению плотских риз: «…и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3, 7). Но окончательное воплощение развертывается как драма постепенного отпадения человека от близости к Богу в мировую плоть:

«…и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога…» (Быт. 3, 8);

«И выслал его Господь Бог из сада Едемского…» (Быт. 3, 23).

 

 

 

В вопрошании Бога и в ответах Адама и Евы окончательно выявляется роль участников события, их миссия и состояние, определяемое последствиями этого акта (Быт. 3, 9-13).

Всеведущий Бог говорит с людьми не для того, чтобы узнать нечто неизвестное для Себя, но чтобы глаголом Своим определить сущность происшедшего. Здесь же впервые голос Творца переплетается с человеческим. Вопрос Господа направлен к человеку, и человек должен открыть нечто в себе, но перед лицом Бога. Вопрошания Творца предполагают ответ человека, диалог, на который человек становится способным, вкусив плоды познания.

Отныне всё происходящее в бытии является последствием и результатом этого творческого диалога, который оказывается началом именования бытия, наделением реальностей их содержательностью. Бог взывает, человек отвечает для Себя и мир начинает быть.

«И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты?» (Быт. 3, 9).

Это зов Бога к Первочеловеку, на который тот должен дать свой первый ответ. Этот зов включает в себя призыв: Адам, стань таким, каким должен быть. В то же время в нём заключено вопрошание: кто ты теперь есть, каков ты стал и каким себя самополагаешь?

«Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Быт. 3, 10).

Призыв (голос Бога, прозвучавший в прообразных сферах для Себя в раю) услышан Адамом (я услышал). В свете этого призыва состояние чистой духовности (я наг) осознается Адамом как ещё недолжное (и убоялся), и из первообразных сфер совершается шаг в иное, первое движение в плоть (и скрылся).

«И сказал [Бог]: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» (Быт. 3, 11).

Адаму задаётся вопрос: как, какими путями открылось ему должное и недолжное – назначение (кто сказал тебе)? Этот вопрос предлагает ещё раз углубиться в суть происходящего, окинуть духовным взором свершившееся и оценить его в свете грядущего. Здесь Бог вновь обращается к Первочеловеку с предостережением: всё оценить, в первую очередь смертные последствия совершаемого шага, – посильное ли это бремя для Божиих чад?

Только в этом вопросе впервые по отношению к Дереву Познания (симптоматично – в прошедшей форме) появляется жёсткий глагол запретил, что в свете излагаемого может быть понято как напоминание о том, что Бог запрещал прикасаться к Дереву добра и зла внутренне неподготовленным и вершить мировыми событиями в духовно расслабленном состоянии. Бог вновь отцовски бережно, но и строго напоминает о безмерной ответственности, налагаемой на человека великим совершающимся событием.

«Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела» (Быт. 3, 12-13).

Вечные двое сознают, что выбор совершён и принимают его неотвратимость: я ел, я ела. Этот диалог Бога с тварью выявляет нить, связывающую духовные прообразные сферы с меоническими глубинами. Ещё раз определяются точки изначального глубинного соприкосновения этих миров, без чего эти сферы остались бы навечно непроницаемыми друг для друга.

Бог обращается к человеку, Первочеловек же в Адаме – восприемник и исполнитель Божьего Предустановления, в Еве – чуткий слышатель стенаний меонических глубин (являющихся в образе змея). В Адаме-мужчине человек принимает бремя активности, свободы и ответственности, в Еве-женщине – вкушает от плода познания человеческой миссии и назначения.

В этих вопрошаниях Божий взор пронзает пласты сущего сверху вниз: воззвания Бога поочередны – к Адаму, к Еве, к змею. Затем взор Бога вновь подымается, наделяя бытийностью всё сущее и определяя всему своё место и роль уже после акта грехопадения:

«И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3, 14-15).

За формой проклятия скрыт глубинный смысл. Проклят змей не перед Богом (что только и было бы настоящим проклятием и отвержением), а пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми. То есть – перед низшей тварью, которая сама ещё в низменном состоянии и не может олицетворять собою истинный критерий, но только свой низший удел. В трагически напряженном обращении слышится предостережение, в котором Бог открывает цену, которую человек должен заплатить за воплощение. Бог раскрывает человеку грядущие мировые битвы, где не все будут иметь силы сохранить свой истинный облик, многое исказится гримасами боли, отчаяния, злобы, мстительности, жестокости.

Мир духовных первообразов, водительствуемый человеком, и меонические стихии, в голосе змея стенающие к преображению, – призваны к встрече и взаимопроникновению. На небе они узнают друг друга, но в мире сем встретятся во вражде. Стремления природных стихий будут искажены, попраны и прокляты. С погружением в хаос у всех участников драмы потускнеет память об изначальной мудрости низшей твари (змея), и это приведёт к вражде между семенем (плодами) её и семенем и плодами мирского человека. Вихревые потоки хаоса сотрут в памяти человека образ его первого мудрого решения, исказит его отношения с низшей тварью.

Далее Богом приоткрываются естественные последствия падения в мир земной. Естественные, ибо они проистекают по законам естества, для возврата же и подъёма потребуются усилия сверхъестественные.

«Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Быт. 3, 16).

Женскому началу суждены бремя, муки и боль воплощения-рождения в мир человека. Здесь же окончательно устанавливается нераздельность женского и мужского и истинное отношение между ними.

«Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься” (Быт. 3, 17-19).

Адам услышал голос жены своей и, отведав от Дерева Познания, положил начало проклятому земному времени. Отныне мужскому началу по преимуществу нести на себе крест мировой трагедии творения. От проклятой земли, которая «В начале… была безвидна и пуста, и тьма над бездною…» (Быт. 1,1 -2), человек будет вынужден отвоёвывать жизненные соки (со скорбью питаться, в поте лица).

Не только на творческий акт человека, но на его существование в мире ополчатся грозные меонические стихии земли (терния и волчцы произрастит она тебе). Человек же и посылается в бесплодную стихию, чтобы оплодотворить и преобразить её. Но жизнь в миру закончится земной смертью, и всё, что от праха в человеке – в прах и возвратится (ибо прах ты и в прах возвратишься).

«И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их» (Быт. 3, 21).

Что значит: Сам Творец покрывает перволюдей одеянием плоти.

Встреча неба и земли, отпадение человека в землю есть начало мира. Его история – это не только история торжества, но и трагедия. Ибо

«сделались входы века сего тесными, болезненными, утомительными, также узкими, лукавыми, исполненными бедствий и требующими великого труда. А входы будущего века пространны, безопасны, и приносят плод бессмертия. Итак, если входящие, которые живут, не войдут в это тесное и бедственное, они не могут получить, что уготовано» (3 Езд. 7, 12-14).

Естественное последствие вхождения небесного духа человека в мировую плоть – отпадение от близости к Богу:

«И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама…» (Быт. 3, 23-24).

Это означает закономерное, Богом предусмотренное последствие свободного выбора человека.

Теперь то, что в природе человека от земли – призвано только к возделыванию земли, к изнурительному труду по добыванию из неё жизненных сил. Но в человеке не только прах земной. Вечный его дух опускается с небесного рая на землю и призван вновь вернуться на небеса Бога, но теперь уже со спасённой и преображенной землей.

 

Итак, в преображении бытия Творец обращается к свободе Первочеловека. Адам существует в прекрасном, гармоничном, Божественном мире духовных первообразов – в раю. Если бы он был полностью удовлетворён наличным существованием, то остался бы на небе на вечные времена. Ангелы – это духи, свободно выбравшие такую миссию воинства небесного – служителей Господних и предстоятелей людей перед Богом. Эта роль, условно говоря, более почётна, но менее бытийна, ибо бытие есть воплощение и преображение: «Человек больше по образу Божию, нежели ангелы, потому, что его соединенный с телом дух обладает живительной силой, которой он одушевляет своё тело и управляет им. Это – та способность, которой нет у ангелов, духов бестелесных, хотя они и ближе к Богу в силу простоты своей духовной природы» (св. Григорий Палама).

Свобода вечных душ настолько беспредельна, что они могут и отказаться от творческой свободы и ответственности, от участия в творении Божием. Это есть сопротивление творческому акту Бога и означает восстание на Самого Творца. Очевидно, некоторые души ещё в раю, в невоплощенном состоянии беспредельно возгордились своим богоподобием и восстали на Творца. За что и были низвергнуты Богом из райского состояния, но не на землю, не в воплощение, а в преисподнюю – тёмное безблагодатное измерение небытия. Синтетическое имя этих восставших духов, падших ангелов – Люцифер («утренняя звезда»). Это о нём говорится в Библии:

«В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви – покров твой. Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своём: “взойду на небо, выше звёзд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14, 11-15).

 

 

10. Адам – человек

 

Как известно, во многих местах Библии слово «Адам» означает – «человек вообще», и в то же время у Ягвиста это определённо имя собственное (Быт. 4, 1-25; 5, 1-3). Гексамерон же указывает на множественность, заключённую в этом слове: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они…» (Быт. 1, 26).

В Библии заложена противоречивость, которая получила дальнейшее развитие в двух оппонирующих традициях: Адам рассматривается либо как конкретный человек, либо как образ всего человечества. Но смысл противоречия раскрывается в свете персоналистической диалектики единства и множественности, назначения и ответственности.

Христос воплотился в облике конкретного исторического человека Иисуса из Назарета, имеющего собственную волю и конечное земное тело. В то же время телесность Его объемлет весь космос: «…так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены» (Рим. 12,5). Подобно Новому Адаму и Адам Ветхий – это конкретный человек, в облике которого вмещается всё человечество.

Вспомним, что все события с Адамом и Евой до грехопадения происходят в раю, на небе, в первообразных сферах, где сотворён прообраз каждого человека, который впервые самоопределяется. Ёщё не положено начало смертоносному времени, каждая душа в вечности формирует собственное назначение. Всё это происходит в Боге и совместно с Богом, но одновременно в глубине души.

Духовно слагается единство человечества, и в то же время душа избирает собственный путь воплощения, вплетающийся в общую судьбу. Каждый индивидуальный вечный дух, разделяя общее бремя, избирает свою меру ответственности. Эта диалектика общности и единичности впервые персонифицируется в облике Адама и Евы.

У каждого в руках и своё, и общее. Назначение Адама и Евы было в том, чтобы совершить первый шаг с небес на землю и уже в миру положить начало человеческому роду. Им были доверены свобода и ответственность всех вечных личных душ. В этом смысле Адам и Ева – всечеловечество: «Адам есть весь род человеческий» (блаж. Августин). Адам и Ева предназначены выразить совокупную волю всех вечных душ. Таково не магическое, но духовное соборно-персоналистическое единство человечества: «Мы были в нём одном, когда были все он один» (блаж. Августин); «В одном теле была сообъята Богом всяческих полнота человечества» (св. Григорий Нисский).

Таким образом, Адам олицетворяет «всеединую личность, обнимающую собой всё человечество» (Вл. Соловьёв) во всех аспектах человеческого бытия. Имя Адам, которое означает собственно человек, указывает на соединённость мужской и женской природы в человеке. В образе Первочеловека едины и Адам и Ева. В Библии описывается, что Ева создаётся из плоти Адама, фактически выделяется из него.

Значит первоначально имя Адам носит существо, в котором ещё не произошла половая дифференциация, но в котором все, в том числе и природа мужского и женского, содержится потенциально. Всеобщность содержания первочеловека описывается в «Каббале» в образе Адама Кадмона – андрогинного вселенского существа. Десять Сефиротов Адама Кадмона заключают в себе все небесные и все земные качества всех людей и человека как такового.

Адам – образ того, каким Бог задумал человека в полноте его бытия. Но это не лишает библейских Адама и Еву единственности и неповторимости. Они являются не только обобщающими отвлечёнными образами, а и конкретными живыми людьми. Их индивидуальная судьба – это начало общечеловеческого пути, который, в свою очередь, будет продолжен в истории другими личностями.

Только Адам и Ева непосредственно из рук Создателя получили плотские ризы, Самим Богом были выпущены в земную жизнь. В этом смысле они не рождены в миру, но являются первыми людьми в мире и прародителями человечества. Через Адама как отца и Еву как мать всех живущих начинается нисхождение вечных душ на землю – рождение людей в мире. Адам и Ева вышли в мирскую жизнь непосредственно из рук Творца, все же остальные люди для рождения в мир нуждаются не только в Божием водительстве, но и в помощи уже живущих на земле людей.

Итак, «От одной крови Он произвёл весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределённые времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога…» (Деян. 17, 26-27). Новозаветное Благовестие напоминает, что все души людей не рождены Перволюдьми, не отсоединились от Адама, но созданы непосредственно Творцом (ибо Он произвёл весь род человеческий, и люди – род Божий – «…мы, будучи родом Божиим…» (Деян. 17 ,29).

 

 

 

Первочеловек, совершив первый свободный поступок, вкушает от плодов Дерева Познания, и ему сполна открывается собственно человеческое назначение: низринуться с небес в меоническую бездну, оживить и преобразить хаос и вернуться к Богу с преображенным и спасённым миром. В акте, называемом грехопадением, человек принимает на себя бремя мировой истории, но не как грех, а как творческую задачу и долг исполнения замысла Божия. Небесный Первочеловек, «в путь узкий уйдя прискорбный, в жизни крест как ярмо взяв» (тропарь), становится земным человеком. Начинается космическая история, процесс преображения и становления Нового Неба и Новой Земли, история борьбы добра и зла.

Человек добровольно вышел из состояния близости к Богу. Но этот уход стал первым собственным его шагом к Богу. Удаляясь в физическом плане от райского Божьего лона, он во внутреннем измерении сближается с Богом, ибо это его свободный ответ-принятие призыва Творца.

Человек свободен, свобода – дар Божий: Бог есть Дух, а Дух – это свобода. Свобода – высшее, что есть в человеке, искра Божия, образ и подобие Бога, и потому не может в свободе корениться порочность. Поэтому первое свободное самоопределение не может быть полностью греховным и не является основным или единственным источником мирового зла. В вечности человек свободен принять бремя творения, но свободен и отказаться.

Предвечно свободен человек в Боге, и вовеки Бог в человеке. Предвечен Богочеловек. Сам Бог в человеке решается на преображение земли, на спасение её. Адам – человек в Боге – в акте, называемом грехопадение, свободно выражает согласие на Божественное Предустановление.

Сошествием человека с неба на землю, из рая в хаос – положено начало становлению хаоса в космос, взаимодействию изначально противоположных сфер в лоне творения Божьего. Мир райский, духовный, воплощаясь, нисходит. Земной хаос, одухотворяясь, восходит. Но в каждой из противоположных сфер бытия велика косность. Эта стихия инерции, исходящая и с неба, и с земли, становится в мире сем основой сопротивления творческому акту Бога, основанием мирового зла. Как в сфере духовных первообразов наличествует тенденция сохраниться в первозданной чистоте, так и в хаосе велико стремление остаться в первоначальном состоянии. Отсюда предвечный драматизм творения.

В душах по мере погружения в материю обостряется стремление вернуться в отчее единство, укрепляется сила любви к Божественному. Но эгоистическая спиритуалистическая привязанность может ослаблять волевое усилие преображения. Всепоглощающая ностальгия по первообразному духовному состоянию, крайний аскетизм разрушает связи души с плотью и отрывает дух от материи. Так высокое устремление, выпадающее из целостного акта творения, может обернуться восстанием на творческий замысел Бога.

При одухотворении хаос проявляет косное сопротивление в формах фатума, рока, необходимости, случайности, бессмысленности. Совокупная косная стихия сопротивляется Божественному творению, обрывается в небытие, во зло.

Гармоничное объединение в душе человека стремлений к небу и земле в преобразовательном порыве – и есть полнота любви к творению Божьему и к Самому Творцу. Это – мужество быть (используя выражение Пауля Тиллиха), сила утверждения бытия вопреки всему, что противостоит бытию – богочеловеческому миротворению.

 

 

 

В установившейся традиции первый человеческий поступок определяется как первородный грех или грехопадение. Предложенный в этой работе подход не является полным отрицанием традиции, а попыткой вскрыть в ней новый смысл и в то же время объяснить существование общепринятого.

В концепции грехопадения выражено фундаментальное понимание бытия человека. Я не могу принять ту линию в традиции, которая видит в этом мире только юдоль скорби, где человек лишь падшее греховное существо, не имеющее никакой творческой миссии. Может быть, господство этой установки, с одной стороны, и неправедная борьба с нею в последние века, с другой, и завели человечество в исторический тупик.

Чтобы выбраться из сегодняшнего мрака, необходимо увидеть человека, прежде всего, со стороны его богоподобия, его творческой миссии, его противостояния хаосу жизни, его богоподобной свободы и вселенской ответственности. Христианство, вопреки угнетающей человека традиции, благовествует радость творческого бытия, преобразовательную миссию человека и преемственность этого и того миров. Истина требует от нас защитить ценность и смысл бытия в этом мире.

Эта попытка осмысления истинного назначения, которое сообщается человеку в библейском сказании о творении и грехопадении. Как уже говорилось, само сказание изображает метаисторические события сквозь тусклое стекло. Тем более замутнён смысл в толковании сказания. Ибо в состоянии затерянности в мировом хаосе и тоски о потерянном рае душе человека видится в первоначальном акте бытия только грех и только падение.

Мировая трагедия, катастрофы и смерть затмили взор людей, и они перестали помнить и понимать истинный смысл своего первого поступка. Мы мечемся, пытаясь найти виновника ужаса бытия в мире, обвиняем природу, себя, свой первый шаг, Самого Бога объявляем безжалостным и ответственным за зло и страдания. Но Благой Вестью мы призваны вспомнить о своей небесной миссии на земле и найти в себе силы принять трагедию мира, не пленяясь ею. Принять мир не как результат греха и вины, а как творческую задачу и долг.

Но в том, что началополагающее событие в бытии названо грехопадением, содержится доля истины. Сказание вместе с вестью о свободном творческом низвержении человека с неба на землю содержит также и воспоминания о том, насколько это назначение исполнилось и в чём оно изначально исказилось. Прежде всего, какая-то часть вечных душ отказалась принять Божественное Предустановление к миротворению, тем самым положила формирование сонма противников Творца – сферы зла.

Далее, и для всех душ, исполнивших Божественное назначение, в самом уходе от Бога в мировой хаос впервые является возможность греха. В акте вхождения в плоть грех присутствует потенциально, ибо только в мире сем возможен грех как своевольное отпадение от Бога. Этим объясняется название поступка, открывающего возможность греха и зла, грехопадением.

Вместе с тем, в традиционном толковании содержится истинное указание на то, что многие грехи мира являются результатом искажения первоначального выбора человечества. Очевидно, в момент миссионерского схождения в него вплелись семена тления, потенции греха и зла. Принципиально человечество приняло своё назначение. Но в самом деянии содержалось нечто, его отрицающее. Акт принятия должного был совершен не вполне должным образом. Эти первичные отклонения в первом выборе, вне зависимости от того, каким содержанием они наполнены, и можно назвать первородным грехом. Первородный грех – это первый грех перволюдей, породивший все остальные грехи мира. Первородный грех вплетён в то деяние, которое называется грехопадением, но является только одной его стороной.

Было бы в мире зло, если бы не было Первородного греха? Можно представить, что Первочеловек в первом своем акте целостно и всеобъемлюще принял божественное назначение. В таком случае космическая история имела бы совершенно иной облик, в мире не было бы греха и зла. Но таковое допущение обречено быть только гипотетическим. Ибо безошибочное решение мог принять и безгрешное действие мог совершить только Сам Бог. Человек же, такой, каким он был сотворён (по образу и подобию Божиему, но ещё не законченный и не равный Богу, не сообъятый целиком с Богом), не мог бы и не смог совершить деяние, доступное только Творцу. Возможность ошибки и греха вплетена в онтологию тварного бытия, которое ещё только призвано к богоуподоблению по собственной воле. Несовершенное по сути вещей не способно действовать совершенно, оно только призвано к совершенствованию, путь к которому не возможен без исканий, ошибок, заблуждений и греха.

Творец такого мира, каким мы его знаем, и такого его назначения, какое нам открывается, изначально идёт на риск человеческого отпадения, заблуждения, греха и даже измены. Повисание творения Божьего над бездной риска и выражается в образе Распятого Бога – Творца, по своей воле распявшегося ради твари, принявшего на Себя все последствия, трагедию и страдания богочеловеческого сотворения бытия. Но образ Креста и Голгофы указывает и на ту единственную форму влияния на творение, которую Творец оставляет за Собой: Бог использует все средства спасения человека, за исключением тех, которые нарушают его свободу. Бог присутствует в мире, не нарушая Своим могуществом равновесия сотворённого Им бытия.

Таким образом, был первородный грех – первые грехи первых людей, последствия которых сказываются на всей истории. Но не было абсолютного впадения в грех всего человечества и мироздания. Начало бытия положено не грехом, и история не является результатом впадения в грех. Поэтому необходимо онтологическое различение в событии, называемом грехопадением, задания и принятия миссии, с одной стороны, и первородного греха, с другой. Осознание этой узловой проблемы поможет человечеству восстановить небесную вертикаль и придаст истинные измерения, новые творческие перспективы исторической горизонтали.