Глеб Якунин. Хвалебный примитив - 2
О СТАРЦЕ ЗОСИМЕ И ФЕРАПОНТЕ, КОТОРЫЙ ДУХОВНОСТЬ В РОССИИ ИСПОРТИЛ
Двоения веры
Нет в Завете,
Впервые заметил
Его Достоевский,
Тот самый,
Достаточно резкий
Достаточно веский.
И изобразил
С силою
Символы:
Зосиму,
А за сим
Ферапонта (18 )
Не с понта это сделал он,
Сделал это не с понта (19 )
(Вот видишь, Боже, я подвержен сбою,
Мне надо над собою
Усердно поработать,
С блатными посидел и стал «по фене ботать» (20)
Для того нам свыше сказано,
Залегло чтоб азами,
Не залетными фразами:
«Вы свет миру, вы соль земли»
(Мф.5:14),
А разве мы так себя повели?
Света, соли свойство,
Присущее храброму воинству, —
Не уклониться, в бок не уйти,
проникнуть во всё, что стоит на пути.
И в кулинарной притче
О закваске,
Что для теста (Мф.13:33),
Наличие
В намереньях захватских,
Святой агрессии избыточно тут места.
Хоть грубо подумай, помысли хоть нежно,
Уразумеешь явно, неизбежно –
Христианство, в замысле, – безбрежно,
Оно по сути – центробежно.
По образу Вселенной,
В ней святости явленной
Раздаться надлежит,
Божественное посещенье
Начало мира освященье.
Не отразить –
Преобразить
Всё, что Тебе принадлежит,
Должна, дерзаю полагать,
Твоя, о Боже, благодать.
В святом молении о Чаше,
Когда решались судьбы наши,
В Своей Божественной заботе
О человеческой свободе,
Свободе человеческого духа,
Когда и небо было глухо,
Тогда, в маслиновом саду,
Душою будучи в аду,
Слезами камень оросив,
Тебя просил
Нас любящий
Без меры:
«Не молю, чтоб Ты взял их из мира,
Но чтоб Ты сохранил их от зла»
(Ин.17:5)
(Тобой как посеянный злак).
Христианство Зосимово
Неугасимо;
Ферапоптово –
Терракотово,
Застывшее
В бывшем.
Оно ревнительно-
Центростремительно,
Но мигом,
Стремительно
Только лишь к «эго»,
Можно чем обобщить
Ферапонтовщину?
Верой в то, что царство материи
Навсегда для Бога потеряно,
Что во власть сатаны
Навсегда отданы
Всякая плоть,
До человеческой вплоть.
Что всем в мире прекрасно- красивом
Властно владеет тёмная сила,
Что носит её отчество
И тварное всё творчество.
Верой в то, что только бес
Владелец всего, что пониже небес.
Всем мирским Ферапонты гнушаются,
Ненавидеть мир православным внушается.
“Всё земное – прах, суета сует”, –
Православным мысль Ферапонт суёт,
“Поскорей покидай царство зла и греха,
Только пыль, уходя,
Не забудь отряхать.
Все земные блага –
Сон и паутина;
Занесёт в гиену
Сладостей путина...”
Плач от Ферапонта –
Истеричный клич:
Отцы –
Бойцы
Невидимого фронта
Загоняют душу
В клинч.
О Боже, в мысле-разореньи
Молю тебя об озареньи.
Дерзает мысль, что
Некоторые блага
Для жизни Древа –
Подлинная влага.
Или, возможно, удобренья,
И минералы и навоз,
И c Твоего чтоб одобренья,
Ко Древу каждый бы привёз
Хотя бы облегчённый воз.
Просочилась-
Проскочила
Порча чёрная –
Ферапонтовщина,
В православие протащенная.
Право славим ли,
Православные?
Право, славные ли?
Если взглянуть в ферапонтовщину,
В её самую толщину,
Можно увидеть слой ересей.
В толще самой её,
Заодно и во всей.
Тут имеется атавизм,
Манихейство (21) и фатализм,
И религии,
Низшей лиги,
Самый низ –
Первобытный магизм.
Если гляденье будет критическое,
То обнаружится и еретическое
Монолитство
Монофизитства (22)
С монофилитством (23)
И ещё огромная заметность –
Кондовая ветхозаветность.
Новый Завет труден,
Брать его надо грудью.
А Ветхий лишь знак,
Только метки
На ветке
В тёмно-дремучем,
Заросшем лесу,
Чтоб вырваться к свету,
Взирая на мету,
Прийти чтоб к спасенью
Живому лицу.
Завет Новый
Снимает оковы
(Он не как Ветхий, что лишь символичный).
Каждому лично
Преображаться,
Перерождаться
Давно бы уж надобно.
Но возрожденье в нём
Без принужденья.
А разве это христианские нравы,
Где крепостное присутствует право,
При том его наличество
В избыточном количестве?
Что это были за пастыри,
Коль даже монастыри
Имели своих приписных
Крестьян.
Могли эти пастыри
Припасти
Лишь до пропасти
Братьев своих –
Крепостных христиан.
Почти кощунственно,
Но весьма сочувственно
И извинительно,
Герцен выразился язвительно
(Сколь высокими герцами
билось сердце
У Герцена!),
Назвав крепостных
«Крещёная собственность».
Разве действительно,
Не бессовестность –
Иметь крепостными
Братьев по вере?
Бессовестность в высшей мере!
ОБ ИМПЕРИИ РОССИЙСКОЙ, ЗАОДНО И
ВИЗАНТИЙСКОЙ
На Руси, как в Византии,
Было мало продвижения
К душ преображению.
Империя Российская,
Как и Византийская,
Ветхозаветной
Оставалась,
Заметно
Было лишь на малость
Движенья в ней
К преображенью.
Российская Империя,
Священного орла носила перья,
Однако же она не рвалась в небо,
Новозаветного в ней воплощенья не было.
Мечтая лишь о расширеньи,
Она впадала в ожиренье.
В ней по модели Византийской
Железной хваткой дух затискан.
От византизма –
К коммунизму,
И в жертву цезарепапизму
Душила Русь свою харизму.
Российский двор,
Его дворяне
В немалой части
Были дрянью.
Призванье их –
Масс просвещенье,
Образование
И им служенье.
Но паразитово суженье
Произошло в их положеньи.
Лишь получали наслажденье,
Не улучшая насажденья.
Оказалось: паразит
Древо жизни поразил.
И российские чиновники
Были тяжкие виновники.
Бюрократами были,
Мздоимцами,
Лихоимцами,
Казнокрадами.
Что жизнь развивалась низом,
Нище,
Свидетели есть: Фонвизин,
Радищев.
О горе и бедах
России проведав,
В комедии
Меди
Гремел Грибоедов.
И перед взором Гоголя
Не проплывали гоголем.
(О сколько там голи,
О сколько там боли!).
Оповещая, что стали вещами,
Тащил он за уши
На пригожие,
Кожи –
Рогожи
Обнаруженные,
Обмороженные
Мёртвые рожи –
Мёртвые души.
И краски
Некрасова
Не были красными;
И Чехова срезы
Сквозь смех
И сквозь слёзы –
Не с чехов.
Как душно и тошно
Было Антоше
Заметим при том,
(О бедный Антон!),
Когда наполнял он
Срезками
Мерзкими
Каждый свой веский
Том.
Но самый щедрый
Из них – Щедрин,
Хоть эфедрин
Закапывай в нос,
Закладывает от слёз.
Вот Иудушка Головлёв –
Душа мёрзлая – голый лёд,
Грешен в гибели самых ближних,
Для него совершенно излишних,
Сильно набожен,
Но делами – безбожен,
Как он оказался возможен
Вообще,
Мимо чья жизнь пролетела, вотще?
И в жизни нам родного духовенства
Духовного не наблюдалось верховенства.
Как Помяловского припомню бурсу (24),
Так тянет поскорей напиться морсу,
Всегда любимого брусничного,
Изготовленья самоличного.
Или как вспомню Перова картины (25)
Так голову скорее за гардины,
Совсем невмоготу, запрятать хочется,
Чтоб от стыда не так уж сильно мучиться.
Если же память
Помять покрепче,
Более ранние
Выплывут речи.
Так обличал российский наш грех
Родом грек
Преподобный Максим (26)
Слово рек,
Просвещал нас и ксивами (27)
Этот грех – всё она,
Ферапонтовщина,
Но её сторона
Не парадная,
А глубинная и обратная –
Отлучённая плоть
Стала сразу же плыть
По естественному течению
Без духовного попечения.
В ферапонтовщине замусолились,
Оттого-то мы все обессолились,
Потому-то мы и подранены,
Вот и отданы на попрание.
Мы скудельный сосуд,
Не от дел оскудевший.
Боже, нас пощади,
На миру –
Красной площади
Не рассади,
Навсегда осудивши!
ТРЕТИЙ РИМ ВЕСЬМА ЗАМЕТНЫЙ ВОВСЕ БЫЛ
ВЕТХОЗАВЕТНЫЙ
Страданьем на божественном кресте,
Не на граните, не на бересте,
На человеческих сердцах-скрижалях,
Творец, чтоб больше не дрожали
От страха мы бы рабски.
Ты по-еврейски, по-арабски,
На всех больших и малых языках,
На все с тех пор пошедшие века,
На всех сердцах без исключенья,
От господина – до ЗэКа,
Всю жизнь который в заключеньи,
Ты тайно начертал «Свобода», –
И это величайшая работа
Из всех, проделанных Тобою
До перерыва, до отбоя.
Свобода эта –
Нового Завета.
Теперь
Её обещано терпеть.
Зовут её ещё «свободой совести».
(О ней когда-то собирал
Вовсю я,
И, кажется, совсем не всуе
Известья –
Вести –
Новости).
Великая свобода из свобод,
Ты даровал её в Субботу из суббот,
О ней, глубины духа бередя,
Твердил великий наш Бердяев. (28 )
Карал Ты грешных,
Борясь с закоренелым злом,
Ты брал их сразу на излом.
В Новом не так, тут
Вместе растут
Плевелы и пшеница (Мф.13: 30).
(Но лишь до тех пор, пока жениться
К нам не вернется Жених).
О Боже, меня средь живых
Оживи!
Как заслужил –
Наверняка,
Как сорняка –
Не изжени!).
В Новом не так, как встарь,
Здесь пребывает в свободе тварь.
Ты здесь оставляешь горящим
Лён, перед тобою курящий.
Надломленной трости
Не остановишь в росте.
(Мф.12: 20)
Здесь нужно, чтоб каждый вития (29)
(Всеобщего ради развития)
Своё выговаривал слово,
А не лилось бы горящее
Олово
В горла и головы,
Говорящих
Инако,
И не сажали за это бы на кол.
Если и впрямь
Не врут
Неврологи,
Человеческий даже мозг,
Чтоб развиваться успешно мог,
Из двух состоит близнецов - половин
(Хоть один при том головы овин),
Чтоб половил-
Повалил,
Но лишь в споре-
Спорте,
Один – другого, усердный борец:
Как всё Ты премудро придумал, Творец!
В области идеологии
Необходимы диалоги,
Но с истиной вестимой
Насилие не совместимо.
Оно же имелось, имелось насилие
В нашей домашней родимой России.
Где были нужды благие дела –
Не воплотила их, не родила.
Где надо было словесным лишь жезлом –
В России карали калёным железом.
Снимать не спешили тяжелых оков,
Секли сектантов, еретиков,
Казнили и старообрядцев –
Старинных, старших, наших братцев.
Здесь на карательной стезе,
На Нила Сорского слезе
Прославлен был Иосиф Санин, (30)
Хоть был святым, но лют, как Сталин
К оппортунистскому злодейству
Перерожденцев в иудейство. (31)
Конечно, вспомнить тут уместно
О том, что всем давно известно:
Не только знают все, что здесь
Восток и даже Запад весь
В пылу полемики средневековья
Еретиковой баловался кровью.
Как и Восток, так и христианский Запад,
Любили её терпкий запах.
Любили,
Ибо были
Взрощены
Под крыльями всё той же
Ферапонтовщины.
В серединные века
Был закованным ЗеКа,
Заклеймeн был знаком
Не только мыслящий инако,
Но творенье
Божье
Каждое
О темницы отвореньи жадно
Жаждало.
И в человеке тварная природа
Была презреннее урода.
Но ворвался Ренессанс – великий рыцарь,
Повелел темницам отвориться,
Реабилитировал гуманное начало.
Человека от свободы закачало.
И не удержались в совладании –
Блюдении
Высшей церемонии –
В человеке двух начал симфонии-гармонии.
Гармонии торжественной:
Человеческой природы и Божественной.
Просвещенье
Совершило посвященье –
Повалились человеку в ноги,
Будто прав, кто произнес:
«Будете, как Боги!» (Быт.3: 5)
НАША ПРАВОСЛАВНАЯ РЕЛИГИЯ ВЕКОВЫМИ
СДАВЛЕНА ВЕРИГАМИ
О Боже!
Как часто на ложе
Тоскуя
Без сна,
Превыспренней
Мыслью
Тебя я взыскую:
Вскую (32)
Истории ложесна
Не принесли чудо –
Чадо
От Халкидона (33)
Дитя то прекраснее было бы Купидона.
Тогда, может быть, человек бы не встал
На пьедестал
Искусительно-ложный –
К подножью
Человекобожия.
О если б Халкидону
Да сбыться у нас дома,
В нашей родимой России.
О, как это было бы, Боже, прекрасно!
О, как это было бы, Боже, красиво!
Тогда-то и стали бы Римом мы Третьим,
А то только бредим
Из клети
Столетий.
О граде монаршем,
Ветхозаветном,
Не новым, не нашим
Во след, что монашек
Нам канонаршит
За Филофеем (34)
За пионером сим
И мы эту фальшь голосим
Это мы – Рим
Московский,
Это мы –
Третий Рим,
Это мы – мир московский.
Третий Рим
Был бы въявь необорим –
Воплоти мы Халкидон на Руси.
О, Россия – ветхость веры от души
Отряси!
И тогда змей бы больше
Не жалил Россию в пятку,
Производя подзарядку
Гордыне, –
Той, что слаще мёда и дыни.
А то все взываем зычненько,
Не христиане мы – язычники.
Хотя мы не атеисты,
В вере – моноидеисты,
Благовестия читатели,
И только,
Богопочитатели
Магического толка.
Заодно мы наци:
Ксенофобы,
Братцы,
Мы сермяжно-
Важной
Пробы.
Оттого истошно спорим
Посолонь (35) ходить иль супротив
До сих пор мы братьев ссорим,
Их в фанатов превратив.
Верой нашей стал обряд
Превратившись в духа яд.
Получили клонство
Идолопоклонства.
В культовой эстетике
Скрыт соблазн для этики.
Наш родимый ритуал
Верность веры подрывал.
Сладость осьмогласия,
Лепота икон –
К совести успению
Наш народ влеком.
В сердце умиленное,
Красотой плененное,
С благовоньем потекли
Капельки – наркотики.
Увидав в религии “опиум народа”.
Но не такова религии природа.
Лжеучитель-утопист
Чуть во лжи не утопил,
Придавил религию
Марксистскою веригою.
Но для Церкви лишь наряд –
Ритуалы и обряд.
Благолепие декора
(Объясняю без укора),
Эстетичная часть культа,
Что так сильно любят ультра,
Экстремалы
(от того-то им всё мало),
Ортодоксы
(вот какие парадоксы).
Я сравню обрядность ту
С погруженьем в наркоту.
* * *
Из средневековья Запад
Вовремя проделал выпад.
И с тех пор на Западе
Нет уж затхлой заводи.
Хоть в органе, в готике
Тоже есть наркотики.
Ну а в православии, хоть не
онемеченном,
Анемичность до сих пор в нём с лихвой
Замечена.
До сих пор оно в средневековье
Не коварно заперто, не злой свекровью,
Волей сердца там оно застыло:
Спереди, с боков, и даже с тыла.
Пионеры на Руси, кто взывал к движенью,
Даже при усиленном взглядоприложении,
В замеси истории смотрятся не густо,
Здесь не обнаружим мы ни Лютера, ни Гуса. (36)
На церковном дворике
Не хватало дворника,
В славно-православном
Древнем корабле.
Среди преподобных
Не было подобных
Сан-узлов куратору
Ёрнику Рабле. (37)
Не нашлось в скоплении,
Кто не в оскоплении,
Кто душой и духом вовсе не кастрат,
На церковном дворике
Всё же нужно дворника:
Во множестве простат —
Множество растрат.
Среди сонма клириков
Не было сатирика,
Не нашлось сермяжного своего Эразма. (38)
Оттого в запоре,
Оттого в заторе,
Оттого в застое мы
До полного маразм
Затяжной в нашем росте случился простой,
И ответ нам держать
Пред Тобой не простой.
Тяжело нам теперь расплатиться
За желание развоплотиться.
Веры не было воплощенья.
Оттого, с Твоего попущенья,
Поразрушили вандалы-хамы
Православные наши храмы,
Переделали в пустыри
Велелепоту – монастыри.
Обесчестили
Благочестие,
Обесчинили
Благочиние.
Зову не были мы верны,
Не верны мы были Завету,
Потому теперь и за это
Наши святыни – осквернены.
Кротки мы теперь,
Как кроты,
Кротки стали мы, как банкроты.
Боже! Мы растеряли банкноты,
То, что Ты нам вручил,
В рост пустить научил (Мф.25: 17-25).
Боже, услыши, Боже, внемли!
Чем теперь мы Тебе заплатим?
Наш порыв –
На отрыв
От земли
(от призрения к плоти);
Наш почин
Только в ангельский чин –
Он все тот же опять –
Ферапонтов.
Нас помилуй, прости,
Дай ещё подрасти,
Хоть немного – на пядь!
Умоляю опять.
(Если только с вершок –
Верноподданным шок).
Еще лучше на несколько футов!
Дай ещё подрасти,
Для тебя прирастить,
Дай добрать нам добра
Хоть с талант серебра,
Не для нас – для Тебя!
Хоть всего лишь на несколько фунтов!
ВЕРА В СВЕЧКЕ, В КУЛИЧЕ –
РУСЬ ЛЕЖИТ В ПАРАЛИЧЕ
В прошлом веке родимой истории
Все свои силы в усердьи исспорили
Сладкоречивые славянофилы
(Те, кому были особенно милы
Общеславянские грабли и вилы.)
И нас почитавшие Запада задниками –
Западники.
Жаркими споры были в те дни,
В одном были правы одни,
Другие – в другом
(Не то, чтобы только одни
Неправы были кругом).
Славян полюбившие, кажется, правы,
Боясь, что утратим мы древние нравы,
Боясь, что России родное лицо
Будет затёрто заподлицо.
А западнофилы, хоть нам унизительно,
Совсем справедливы, что мы поразительно
Увлекшись постами,
В развитии отстали.
(Как амбала
Из амбара,
Обделённая дебила –
Из-под спуда мысль долбила).
А за тем, ту почву споров
Подвергали очень скоро
Превентивной подморозке,
Отморозками во власти
Подмораживались страсти.
С повеленья венценосцев,
Нёс беду не в меру косный
Константин Победоносцев
И другие консерваторы:
Обер-
Опер-
Душ кураторы.
От того, у нашей нации
До сих пор
Запор –
Стагнация.
С ферапонтовой отравы
Русь лежит в параличе.
На её больном плече
Необъятный груз призваний,
Нерассказанных признаний,
Всё ж, воскресшей ей не быть ли?
Мы ещё ждём в ней духовных событий.
* * *
Двоения веры
Нет в Завете,
Впервые заметил
Его Достоевский,
Тот самый,
Достаточно резкий
Достаточно веский.
И изобразил
С силою
Символы:
Зосиму,
А за сим
Ферапонта (18 )
Не с понта это сделал он,
Сделал это не с понта (19 )
(Вот видишь, Боже, я подвержен сбою,
Мне надо над собою
Усердно поработать,
С блатными посидел и стал «по фене ботать» (20)
Для того нам свыше сказано,
Залегло чтоб азами,
Не залетными фразами:
«Вы свет миру, вы соль земли»
(Мф.5:14),
А разве мы так себя повели?
Света, соли свойство,
Присущее храброму воинству, —
Не уклониться, в бок не уйти,
проникнуть во всё, что стоит на пути.
И в кулинарной притче
О закваске,
Что для теста (Мф.13:33),
Наличие
В намереньях захватских,
Святой агрессии избыточно тут места.
Хоть грубо подумай, помысли хоть нежно,
Уразумеешь явно, неизбежно –
Христианство, в замысле, – безбрежно,
Оно по сути – центробежно.
По образу Вселенной,
В ней святости явленной
Раздаться надлежит,
Божественное посещенье
Начало мира освященье.
Не отразить –
Преобразить
Всё, что Тебе принадлежит,
Должна, дерзаю полагать,
Твоя, о Боже, благодать.
В святом молении о Чаше,
Когда решались судьбы наши,
В Своей Божественной заботе
О человеческой свободе,
Свободе человеческого духа,
Когда и небо было глухо,
Тогда, в маслиновом саду,
Душою будучи в аду,
Слезами камень оросив,
Тебя просил
Нас любящий
Без меры:
«Не молю, чтоб Ты взял их из мира,
Но чтоб Ты сохранил их от зла»
(Ин.17:5)
(Тобой как посеянный злак).
Христианство Зосимово
Неугасимо;
Ферапоптово –
Терракотово,
Застывшее
В бывшем.
Оно ревнительно-
Центростремительно,
Но мигом,
Стремительно
Только лишь к «эго»,
Можно чем обобщить
Ферапонтовщину?
Верой в то, что царство материи
Навсегда для Бога потеряно,
Что во власть сатаны
Навсегда отданы
Всякая плоть,
До человеческой вплоть.
Что всем в мире прекрасно- красивом
Властно владеет тёмная сила,
Что носит её отчество
И тварное всё творчество.
Верой в то, что только бес
Владелец всего, что пониже небес.
Всем мирским Ферапонты гнушаются,
Ненавидеть мир православным внушается.
“Всё земное – прах, суета сует”, –
Православным мысль Ферапонт суёт,
“Поскорей покидай царство зла и греха,
Только пыль, уходя,
Не забудь отряхать.
Все земные блага –
Сон и паутина;
Занесёт в гиену
Сладостей путина...”
Плач от Ферапонта –
Истеричный клич:
Отцы –
Бойцы
Невидимого фронта
Загоняют душу
В клинч.
О Боже, в мысле-разореньи
Молю тебя об озареньи.
Дерзает мысль, что
Некоторые блага
Для жизни Древа –
Подлинная влага.
Или, возможно, удобренья,
И минералы и навоз,
И c Твоего чтоб одобренья,
Ко Древу каждый бы привёз
Хотя бы облегчённый воз.
Просочилась-
Проскочила
Порча чёрная –
Ферапонтовщина,
В православие протащенная.
Право славим ли,
Православные?
Право, славные ли?
Если взглянуть в ферапонтовщину,
В её самую толщину,
Можно увидеть слой ересей.
В толще самой её,
Заодно и во всей.
Тут имеется атавизм,
Манихейство (21) и фатализм,
И религии,
Низшей лиги,
Самый низ –
Первобытный магизм.
Если гляденье будет критическое,
То обнаружится и еретическое
Монолитство
Монофизитства (22)
С монофилитством (23)
И ещё огромная заметность –
Кондовая ветхозаветность.
Новый Завет труден,
Брать его надо грудью.
А Ветхий лишь знак,
Только метки
На ветке
В тёмно-дремучем,
Заросшем лесу,
Чтоб вырваться к свету,
Взирая на мету,
Прийти чтоб к спасенью
Живому лицу.
Завет Новый
Снимает оковы
(Он не как Ветхий, что лишь символичный).
Каждому лично
Преображаться,
Перерождаться
Давно бы уж надобно.
Но возрожденье в нём
Без принужденья.
А разве это христианские нравы,
Где крепостное присутствует право,
При том его наличество
В избыточном количестве?
Что это были за пастыри,
Коль даже монастыри
Имели своих приписных
Крестьян.
Могли эти пастыри
Припасти
Лишь до пропасти
Братьев своих –
Крепостных христиан.
Почти кощунственно,
Но весьма сочувственно
И извинительно,
Герцен выразился язвительно
(Сколь высокими герцами
билось сердце
У Герцена!),
Назвав крепостных
«Крещёная собственность».
Разве действительно,
Не бессовестность –
Иметь крепостными
Братьев по вере?
Бессовестность в высшей мере!
ОБ ИМПЕРИИ РОССИЙСКОЙ, ЗАОДНО И
ВИЗАНТИЙСКОЙ
На Руси, как в Византии,
Было мало продвижения
К душ преображению.
Империя Российская,
Как и Византийская,
Ветхозаветной
Оставалась,
Заметно
Было лишь на малость
Движенья в ней
К преображенью.
Российская Империя,
Священного орла носила перья,
Однако же она не рвалась в небо,
Новозаветного в ней воплощенья не было.
Мечтая лишь о расширеньи,
Она впадала в ожиренье.
В ней по модели Византийской
Железной хваткой дух затискан.
От византизма –
К коммунизму,
И в жертву цезарепапизму
Душила Русь свою харизму.
Российский двор,
Его дворяне
В немалой части
Были дрянью.
Призванье их –
Масс просвещенье,
Образование
И им служенье.
Но паразитово суженье
Произошло в их положеньи.
Лишь получали наслажденье,
Не улучшая насажденья.
Оказалось: паразит
Древо жизни поразил.
И российские чиновники
Были тяжкие виновники.
Бюрократами были,
Мздоимцами,
Лихоимцами,
Казнокрадами.
Что жизнь развивалась низом,
Нище,
Свидетели есть: Фонвизин,
Радищев.
О горе и бедах
России проведав,
В комедии
Меди
Гремел Грибоедов.
И перед взором Гоголя
Не проплывали гоголем.
(О сколько там голи,
О сколько там боли!).
Оповещая, что стали вещами,
Тащил он за уши
На пригожие,
Кожи –
Рогожи
Обнаруженные,
Обмороженные
Мёртвые рожи –
Мёртвые души.
И краски
Некрасова
Не были красными;
И Чехова срезы
Сквозь смех
И сквозь слёзы –
Не с чехов.
Как душно и тошно
Было Антоше
Заметим при том,
(О бедный Антон!),
Когда наполнял он
Срезками
Мерзкими
Каждый свой веский
Том.
Но самый щедрый
Из них – Щедрин,
Хоть эфедрин
Закапывай в нос,
Закладывает от слёз.
Вот Иудушка Головлёв –
Душа мёрзлая – голый лёд,
Грешен в гибели самых ближних,
Для него совершенно излишних,
Сильно набожен,
Но делами – безбожен,
Как он оказался возможен
Вообще,
Мимо чья жизнь пролетела, вотще?
И в жизни нам родного духовенства
Духовного не наблюдалось верховенства.
Как Помяловского припомню бурсу (24),
Так тянет поскорей напиться морсу,
Всегда любимого брусничного,
Изготовленья самоличного.
Или как вспомню Перова картины (25)
Так голову скорее за гардины,
Совсем невмоготу, запрятать хочется,
Чтоб от стыда не так уж сильно мучиться.
Если же память
Помять покрепче,
Более ранние
Выплывут речи.
Так обличал российский наш грех
Родом грек
Преподобный Максим (26)
Слово рек,
Просвещал нас и ксивами (27)
Этот грех – всё она,
Ферапонтовщина,
Но её сторона
Не парадная,
А глубинная и обратная –
Отлучённая плоть
Стала сразу же плыть
По естественному течению
Без духовного попечения.
В ферапонтовщине замусолились,
Оттого-то мы все обессолились,
Потому-то мы и подранены,
Вот и отданы на попрание.
Мы скудельный сосуд,
Не от дел оскудевший.
Боже, нас пощади,
На миру –
Красной площади
Не рассади,
Навсегда осудивши!
ТРЕТИЙ РИМ ВЕСЬМА ЗАМЕТНЫЙ ВОВСЕ БЫЛ
ВЕТХОЗАВЕТНЫЙ
Страданьем на божественном кресте,
Не на граните, не на бересте,
На человеческих сердцах-скрижалях,
Творец, чтоб больше не дрожали
От страха мы бы рабски.
Ты по-еврейски, по-арабски,
На всех больших и малых языках,
На все с тех пор пошедшие века,
На всех сердцах без исключенья,
От господина – до ЗэКа,
Всю жизнь который в заключеньи,
Ты тайно начертал «Свобода», –
И это величайшая работа
Из всех, проделанных Тобою
До перерыва, до отбоя.
Свобода эта –
Нового Завета.
Теперь
Её обещано терпеть.
Зовут её ещё «свободой совести».
(О ней когда-то собирал
Вовсю я,
И, кажется, совсем не всуе
Известья –
Вести –
Новости).
Великая свобода из свобод,
Ты даровал её в Субботу из суббот,
О ней, глубины духа бередя,
Твердил великий наш Бердяев. (28 )
Карал Ты грешных,
Борясь с закоренелым злом,
Ты брал их сразу на излом.
В Новом не так, тут
Вместе растут
Плевелы и пшеница (Мф.13: 30).
(Но лишь до тех пор, пока жениться
К нам не вернется Жених).
О Боже, меня средь живых
Оживи!
Как заслужил –
Наверняка,
Как сорняка –
Не изжени!).
В Новом не так, как встарь,
Здесь пребывает в свободе тварь.
Ты здесь оставляешь горящим
Лён, перед тобою курящий.
Надломленной трости
Не остановишь в росте.
(Мф.12: 20)
Здесь нужно, чтоб каждый вития (29)
(Всеобщего ради развития)
Своё выговаривал слово,
А не лилось бы горящее
Олово
В горла и головы,
Говорящих
Инако,
И не сажали за это бы на кол.
Если и впрямь
Не врут
Неврологи,
Человеческий даже мозг,
Чтоб развиваться успешно мог,
Из двух состоит близнецов - половин
(Хоть один при том головы овин),
Чтоб половил-
Повалил,
Но лишь в споре-
Спорте,
Один – другого, усердный борец:
Как всё Ты премудро придумал, Творец!
В области идеологии
Необходимы диалоги,
Но с истиной вестимой
Насилие не совместимо.
Оно же имелось, имелось насилие
В нашей домашней родимой России.
Где были нужды благие дела –
Не воплотила их, не родила.
Где надо было словесным лишь жезлом –
В России карали калёным железом.
Снимать не спешили тяжелых оков,
Секли сектантов, еретиков,
Казнили и старообрядцев –
Старинных, старших, наших братцев.
Здесь на карательной стезе,
На Нила Сорского слезе
Прославлен был Иосиф Санин, (30)
Хоть был святым, но лют, как Сталин
К оппортунистскому злодейству
Перерожденцев в иудейство. (31)
Конечно, вспомнить тут уместно
О том, что всем давно известно:
Не только знают все, что здесь
Восток и даже Запад весь
В пылу полемики средневековья
Еретиковой баловался кровью.
Как и Восток, так и христианский Запад,
Любили её терпкий запах.
Любили,
Ибо были
Взрощены
Под крыльями всё той же
Ферапонтовщины.
В серединные века
Был закованным ЗеКа,
Заклеймeн был знаком
Не только мыслящий инако,
Но творенье
Божье
Каждое
О темницы отвореньи жадно
Жаждало.
И в человеке тварная природа
Была презреннее урода.
Но ворвался Ренессанс – великий рыцарь,
Повелел темницам отвориться,
Реабилитировал гуманное начало.
Человека от свободы закачало.
И не удержались в совладании –
Блюдении
Высшей церемонии –
В человеке двух начал симфонии-гармонии.
Гармонии торжественной:
Человеческой природы и Божественной.
Просвещенье
Совершило посвященье –
Повалились человеку в ноги,
Будто прав, кто произнес:
«Будете, как Боги!» (Быт.3: 5)
НАША ПРАВОСЛАВНАЯ РЕЛИГИЯ ВЕКОВЫМИ
СДАВЛЕНА ВЕРИГАМИ
О Боже!
Как часто на ложе
Тоскуя
Без сна,
Превыспренней
Мыслью
Тебя я взыскую:
Вскую (32)
Истории ложесна
Не принесли чудо –
Чадо
От Халкидона (33)
Дитя то прекраснее было бы Купидона.
Тогда, может быть, человек бы не встал
На пьедестал
Искусительно-ложный –
К подножью
Человекобожия.
О если б Халкидону
Да сбыться у нас дома,
В нашей родимой России.
О, как это было бы, Боже, прекрасно!
О, как это было бы, Боже, красиво!
Тогда-то и стали бы Римом мы Третьим,
А то только бредим
Из клети
Столетий.
О граде монаршем,
Ветхозаветном,
Не новым, не нашим
Во след, что монашек
Нам канонаршит
За Филофеем (34)
За пионером сим
И мы эту фальшь голосим
Это мы – Рим
Московский,
Это мы –
Третий Рим,
Это мы – мир московский.
Третий Рим
Был бы въявь необорим –
Воплоти мы Халкидон на Руси.
О, Россия – ветхость веры от души
Отряси!
И тогда змей бы больше
Не жалил Россию в пятку,
Производя подзарядку
Гордыне, –
Той, что слаще мёда и дыни.
А то все взываем зычненько,
Не христиане мы – язычники.
Хотя мы не атеисты,
В вере – моноидеисты,
Благовестия читатели,
И только,
Богопочитатели
Магического толка.
Заодно мы наци:
Ксенофобы,
Братцы,
Мы сермяжно-
Важной
Пробы.
Оттого истошно спорим
Посолонь (35) ходить иль супротив
До сих пор мы братьев ссорим,
Их в фанатов превратив.
Верой нашей стал обряд
Превратившись в духа яд.
Получили клонство
Идолопоклонства.
В культовой эстетике
Скрыт соблазн для этики.
Наш родимый ритуал
Верность веры подрывал.
Сладость осьмогласия,
Лепота икон –
К совести успению
Наш народ влеком.
В сердце умиленное,
Красотой плененное,
С благовоньем потекли
Капельки – наркотики.
Увидав в религии “опиум народа”.
Но не такова религии природа.
Лжеучитель-утопист
Чуть во лжи не утопил,
Придавил религию
Марксистскою веригою.
Но для Церкви лишь наряд –
Ритуалы и обряд.
Благолепие декора
(Объясняю без укора),
Эстетичная часть культа,
Что так сильно любят ультра,
Экстремалы
(от того-то им всё мало),
Ортодоксы
(вот какие парадоксы).
Я сравню обрядность ту
С погруженьем в наркоту.
* * *
Из средневековья Запад
Вовремя проделал выпад.
И с тех пор на Западе
Нет уж затхлой заводи.
Хоть в органе, в готике
Тоже есть наркотики.
Ну а в православии, хоть не
онемеченном,
Анемичность до сих пор в нём с лихвой
Замечена.
До сих пор оно в средневековье
Не коварно заперто, не злой свекровью,
Волей сердца там оно застыло:
Спереди, с боков, и даже с тыла.
Пионеры на Руси, кто взывал к движенью,
Даже при усиленном взглядоприложении,
В замеси истории смотрятся не густо,
Здесь не обнаружим мы ни Лютера, ни Гуса. (36)
На церковном дворике
Не хватало дворника,
В славно-православном
Древнем корабле.
Среди преподобных
Не было подобных
Сан-узлов куратору
Ёрнику Рабле. (37)
Не нашлось в скоплении,
Кто не в оскоплении,
Кто душой и духом вовсе не кастрат,
На церковном дворике
Всё же нужно дворника:
Во множестве простат —
Множество растрат.
Среди сонма клириков
Не было сатирика,
Не нашлось сермяжного своего Эразма. (38)
Оттого в запоре,
Оттого в заторе,
Оттого в застое мы
До полного маразм
Затяжной в нашем росте случился простой,
И ответ нам держать
Пред Тобой не простой.
Тяжело нам теперь расплатиться
За желание развоплотиться.
Веры не было воплощенья.
Оттого, с Твоего попущенья,
Поразрушили вандалы-хамы
Православные наши храмы,
Переделали в пустыри
Велелепоту – монастыри.
Обесчестили
Благочестие,
Обесчинили
Благочиние.
Зову не были мы верны,
Не верны мы были Завету,
Потому теперь и за это
Наши святыни – осквернены.
Кротки мы теперь,
Как кроты,
Кротки стали мы, как банкроты.
Боже! Мы растеряли банкноты,
То, что Ты нам вручил,
В рост пустить научил (Мф.25: 17-25).
Боже, услыши, Боже, внемли!
Чем теперь мы Тебе заплатим?
Наш порыв –
На отрыв
От земли
(от призрения к плоти);
Наш почин
Только в ангельский чин –
Он все тот же опять –
Ферапонтов.
Нас помилуй, прости,
Дай ещё подрасти,
Хоть немного – на пядь!
Умоляю опять.
(Если только с вершок –
Верноподданным шок).
Еще лучше на несколько футов!
Дай ещё подрасти,
Для тебя прирастить,
Дай добрать нам добра
Хоть с талант серебра,
Не для нас – для Тебя!
Хоть всего лишь на несколько фунтов!
ВЕРА В СВЕЧКЕ, В КУЛИЧЕ –
РУСЬ ЛЕЖИТ В ПАРАЛИЧЕ
В прошлом веке родимой истории
Все свои силы в усердьи исспорили
Сладкоречивые славянофилы
(Те, кому были особенно милы
Общеславянские грабли и вилы.)
И нас почитавшие Запада задниками –
Западники.
Жаркими споры были в те дни,
В одном были правы одни,
Другие – в другом
(Не то, чтобы только одни
Неправы были кругом).
Славян полюбившие, кажется, правы,
Боясь, что утратим мы древние нравы,
Боясь, что России родное лицо
Будет затёрто заподлицо.
А западнофилы, хоть нам унизительно,
Совсем справедливы, что мы поразительно
Увлекшись постами,
В развитии отстали.
(Как амбала
Из амбара,
Обделённая дебила –
Из-под спуда мысль долбила).
А за тем, ту почву споров
Подвергали очень скоро
Превентивной подморозке,
Отморозками во власти
Подмораживались страсти.
С повеленья венценосцев,
Нёс беду не в меру косный
Константин Победоносцев
И другие консерваторы:
Обер-
Опер-
Душ кураторы.
От того, у нашей нации
До сих пор
Запор –
Стагнация.
С ферапонтовой отравы
Русь лежит в параличе.
На её больном плече
Необъятный груз призваний,
Нерассказанных признаний,
Всё ж, воскресшей ей не быть ли?
Мы ещё ждём в ней духовных событий.
* * *
ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ К
ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Честной братии ради,
В Москве стольном граде,
Малым числом отпечатали
Аз грешный Глеб
Вкупе с верными чадами и клевретами
Самостийно.
Исчислением старостильным
7506 от сотворения мира,
1998 от рождества
Бога Слова во плоти,
чтоб почитали
кто за и кто против.
ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Честной братии ради,
В Москве стольном граде,
Малым числом отпечатали
Аз грешный Глеб
Вкупе с верными чадами и клевретами
Самостийно.
Исчислением старостильным
7506 от сотворения мира,
1998 от рождества
Бога Слова во плоти,
чтоб почитали
кто за и кто против.
* * *
Только уже
Столетий на рубеже,
К двадцатому веку,
Осадному,
К его роковому началу,
Ветхую
Веху
Когда закачало,
Тогда только дружно
(Как раньше бы нужно!)
Явилась желанная смелость –
Тяжёлую окаменелость
С насиженного сдвинуть с места.
Все имена теперь достаточно известны
(Участников попыток продвиженья),
Их сил сложенье –
Достиженье.
Геройским был физкульт-отряд,
Кто не замкнулся в культ-обряд.
Но помяну, но перечислю я
Лишь тех, кто самые плечистые,
Речистые.
Кто вящая
России слава!
Я Соловьёва назову,
Булгакова и Вячеслава
Иванова.
Их имена не проникали
Сквозь ухо лишь профаново.
Ещё я помяну Бердяева,
В великих ряд введя его.
Но Ренессанс тот малый русский
Был слишком узкий,
Слишком поздний –
Благочестивые
Читали,
Почитали,
Что попресней,
Что попостней.
Жить стремились поукромней
Посмиренней, малокровней.
И ещё новоявленцы,
Обновленцы,
С их попытками реформ
Обветшалых норм.
И они окаменелость поворочали,
Но не сдвинули, а только опорочили
Обновления идеи.
Ох, уж эти новые злодеи!
Как сказал не аноним,
А Грановский Антонин (39)
«Обновленчество,
Но уж и в младенчестве
стало
Хоть и не очень старо,
Но уж слишком быстро стало
Из сени небесной
Бочкой сливной, бочкой ассени –
известной.
Ибо ночкой
И днём
Доносить идём».
Православный наш люд
К обновленцам был лют, –
Видя дела сикофантовые,
Как сквозь пакет целлофановый.
И ещё делами сколькими
Нагрешили эти раскольники!
Обновленцы лишь какнули,
И, как нули,
Канули
В Лету.
А у нас тут, о Боже! Все нету...
Все нету... лёта,
Все нету... лета.
Обновленцы
Спалили поленце,
И снова огонь потух...
А теперь, только я, как петух,
Одиноко под утро, кричу я
В ночи.
Иначе,
Никто, как Пётр, не заплачет
* * *
Не расти над Русью ноосфере (40)
Из-за разума – озонных дыр,
Если Веру нашу не проверим,
Не промоет Веру Мойдодыр.
СТЕНАЮ, СЛЕЗ НЕ ПРЯЧА, ПЕРЕД СТЕНОЮ ПЛАЧА
Тысячелетие Крещенья!
Сними с нас, Господи, прещенье,
Что Ты во гневе наложил,
До расслабленья мышц и жил
За ферапонтово прельщенье!
В тысячелетие крещения Руси
Нас благодатию прощенья ороси.
Твоих заблудших сыновей
Дыханьем милости овей.
В великий Юбилей
Елей
На раны нам пролей.
О Боже! Мы в параличе!
Мы оцепенели!
Ради высшей цели
Исцели нас
В целебном ключе.
В Силоамской купальне
Силы дай нам, опальным.
Нас, опалённых,
Преврати в закалённых.
Не заколи —
Закали!
Чтобы мы под Твоею лаской
Непорочными,
Прочными
Стали.
Как из дамасской
Стали,
Чтобы блистали.
Лука что бы упруже,
Упруже упругой пружины,
Чтоб в твоём окружьи,
О Боже, о верный наш Друже,
Не было преданней нас дружины!
* * *
Великий Юбилей! 41
Я снова обращаюсь к ней:
Россия, не болей!
Среди хвалебных бюллетеней
Прийми словес моих плетенье,
Стихосложенное
Служенье,
О неблюденьи
Наблюденье
(Хотя оно немножко ретро
Из прошлого задуло ветром).
Под юбилейные хвалебны
Прийми словесный сей лубок,
Хоть он — убогий коробок, —
В нём колобок
Целебный.
Прийми
Мой примитив
Юродивый,
И дивной станешь, Родина!
Мой юбилейный дар не лестен,
Прийми — тебя он уневестит.
Мой зов, как в домофон простой —
Открой для перестройки домострой.
В дыму восторженных курений
Произведи искорененье —
Твоей измученной душе
Невмоготу совсем уже.
Под юбилейные восторги
Извергни
Скверну,
Гниль
Исторгни.
Рыдай,
Рыгая,
Дорогая,
Ведь ты пробудная,
Не прободная.
И тогда лишь сойдёт,
И тогда изойдёт,
Что в тебе врощена –
Прыщина –
Ферапонтовщина
Разрушительная.
Будешь ты прощена,
Богом будет молитва
Над нашей главой прочтена —
Разрешительная.
ИЗ-ЗА ТАЛАНТОВ СКУДНОСТИ ЧАСТИЧНО Я В БЕССУДНОСТИ
Тебя, Воителя-Создателя,
Воспеть бы более признательно,
Сверхверного Хранителя
Всемирного Домостроительного
Комбината.
Поднялся духом бы горе,
Душою с ангелами рея,
Тебе воспел бы я хореем,
Тебе бы
Я бы
Пел бы
Ямбом,
Готов хоть бомжем
Петь, о Боже!
Чтобы взлетать
И быть с Тобою,
Готов ямбической стопою
Ходить бы под твоей стопою.
Готов и слитно
– хореямбом.
Готов элитно,
– без изъяна.
Готов запеть Тебе
– из ямы.
Акафистно слагал бы
– для стоящих,
И не солгал бы
Я за money –
Манифестно.
Кафизно, не капризно
– для сидящих.
Для всех,
– для немощных и бдящих.
С зело (42) очами увлажненными
Я протяженно бы
Сложенные,
Великолепно бы
Хвалебные
Воспел бы песни,
О Боже, если б!..
Да я в бессудности:
Палата,
Что хранит таланты –
В скудности,
Совсем пуста.
Не сыплет лепту –
Лепоту (43)
Она мне на уста.
Словес серебряных монет
Я в ней искал –
Их больше нет.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ АТРИБУТИКА
В далёкой сибирской ссылке,
В наитии, без предпосылки,
Средь горных кряжей
И прочих красот,
Души обнажил исподнее
В благое лето Господне
Одна тысяча девятьсот
Восемьдесят
Пятое.
В осень
На торжество –
Всепетой,
На Рождество
Сораспятой,
Когда говорят: «Зима у дверей».
Житейских дорог на перепутьи,
Якунин,
Не канул который в Якутии,
Запрещённейший иерей.
О ТОМ, КАК РОВНЯЮ СО СКРИПОМ ЗАСОХШИЕ СТРОКИ
(ПОСТСКРИПТУМ)
Давно уж поставлена точка,
Но гложет корявая строчка
Хроническим душу гастритом,
И я раздвигаю со скрипом
Ссохшиеся страницы,
Никак не могу устраниться.
Средь моря житейских волнений
Всё бьётся волна дополнений.
Давно миновали сроки,
А я всё ровняю строки,
Рифы
Рифм
На гладильной всё глажу доске,
Оказавшись досрочно в родимой Москве.
О мой Бог, о мой Патрон!
Я не Гёте –
Йота только
Из под гнёта
Но фауст-патрон
И мой не пуст –
Его запустил
Из пустующих
Уст
Всесильный,
Всехвальный,
О Боже, Ты Сам!
(Хвалу возношу ко святым Небесам),
Себе амбразуру
Из уст образуя,
Божественную бойницу!
И вот распростёрт
Пред Тобою ниц я.
Ты тронул
Меня десницей,
Божественнейшим перстом,
И огненная колесница
Врагу полетела
На трон;
На броне — престол.
Врагу
В тело
Она полетела,
Врагу
Полетела в рога,
О как, Господи, Родина мне дорога!
ОБ АВТОРЕ
Родился в Москве в 1934 году в семье музыканта. Потеряв веру в Бога в ранней юности, вернулся в Христианство под влиянием Александра Меня, с которым учился в Иркутском сельхозинституте.
В 1958 году по окончании института поступил в Московскую духовную семинарию, но под давлением КГБ был исключён. Работал алтарником, певчим, псаломщиком в церквях г.Москвы.
10 августа 1962 года рукоположен в сан священника. Служил в храмах городов Зарайска и Дмитрова.
В 1965 году вместе со священником Николаем Эшлиманом выступил с открытым письмом протеста против коллаборационистской политики руководства Московской патриархии. В мае 1966 года отец Глеб был подвергнут запрещению в священнослужении с формулировкой: «Впредь до раскаяния».
В 60 - 70х годах отец Глеб – деятельный участник правозащитного движения. В 1976 году – соучредитель и председатель «Христианского комитета защиты прав верующих в СССР». До ареста (1 ноября 1979 года) опубликовал сотни материалов, свидетельствующих о массовом подавлении религиозной свободы в СССР. Эти материалы получили широкий международный резонанс.
28 августа 1980 года осуждён Мосгорсудом по статье 70, часть I, за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Был узником Лефортовской тюрьмы и политического лагеря Пермь-37 до 1985 года, затем отбыл два с половиной года ссылки в Якутии в поселке Ыныкчанский.
В 1987 году вместе с другими узниками совести амнистирован, вернулся в Москву и после 21 года нахождения под запрещением восстановлен Патриархией в сане священника, назначен служить в Никольском храме в селе Жегалово Московской области.
В 1990 году избран депутатом Верховного Совета РСФСР, участвовал в работе над Законом о свободе вероисповеданий, способствовал открытию многих храмов и монастырей, опубликовал архивные материалы КГБ о сотрудничестве церковной номенклатуры с Госбезопасностью. Фактически за раскрытие этих архивов 1 ноября 1993 года Московской патриархией был противозаконно лишен сана священника. Это решение не признал и в феврале 1994 года был принят в «сущем сане» в юрисдикцию Украинской Православной Церкви и направлен служить священником Богоявленского Собора города Ногинска.
В 1993 - 1995 годах – депутат Первой Государственной Думы. В 1995 году организовал Общественный комитет защиты свободы совести.
8 сентября 2000 года принял участие в создании новой Религиозной организации – Церкви Православного Возрождения.
Константин Кедров
От агонии к космогонии
(«Новые Известия» 10 марта 1999г.)
«Хвалебный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья. Родины». Так называется религиозно-философская поэма – исповедь священника и правозащитника Глеба Якунина.
Правозащитником Глеб Якунин стал в те времена, когда еще и не знал этого слова. В те годы темные, глухие, конец 60-х, нынешний патриарх благополучно епископствовал и благодушно смотрел, как Хрущев, объявив атеистическую десятилетку, закрыл 10000 церквей. Никто, кроме Глеба Якунина и его друга священника Николая Эшлимана, не поднял голос в защиту церкви. Якунин и Эшлиман совершили неслыханное по смелости деяние – направили открытое письмо тогдашнему патриарху Алексию I (не путать с нынешним Алексием II).
Они прямо призывали святейшество отбросить страх и смело выступить против стукачества в храмах, когда на всякого венчающегося, отпевающего родственников или крестившего своих детей церковь срочно сообщала по месту работы.
Патриарх ответил, что своим посланием Якунин и Эшлиман нарушили «тихое течение нашей церковной жизни». Однако отдадим должное Алексию I – под давлением КГБ он отстранил священников от служения, но сохранил их сан. Дальше судьба мучеников была предопределена. Тюрьмы, лагеря, ссылки. Николай Эшлиман умер. Якунин продолжал подвиг.
28 августа 1980 года отец Глеб стал узником Лефортовской тюрьмы, а затем политического лагеря Пермь-37. После пятилетней отсидки – ссылка в Ыныкчанск (500 км от Якутска), где священник пробыл два с половиной года.
В 1987 году амнистирован и после 21 года запрещения восстановлен патриархией в сане священника. Но не надолго. В 1990 году Якунин стал депутатом Верховного Совета РСФСР и участвовал в разработке нового закона о свободе совести, способствовавшего открытию многих монастырей и храмов. После августа 91-го отец Глеб совершил новое «преступление». Опубликовал архивные материалы КГБ о сотрудничестве церковной номенклатуры с госбезопасностью. Номенклатура не простила. Алексий II в условиях свободы сделал то, на что не решился Алексий I в условиях атеистической диктатуры. 1 ноября 1993 года Якунин решением патриархии лишен сана.
Дальше началась привычная кампания по дискредитации. Бывшие и нынешние агенты КГБ спровоцировали драку в Думе, когда с отца Глеба распоясавшиеся депутаты срывали крест. Страна не очень поняла, что происходит. Засело одно – священник в драке. Наши идеологические спецслужбы умеют работать.
Ныне отец Глеб служит в Богоявленском соборе города Ногинска под юрисдикцией Украинской православной церкви – не признаваемой нашей патриархией.
Только что вышла его поэма, напечатанная на средства автора и написанная в ыныкчанской ссылке.
В предисловии о.Глеб пишет, что замысел этого произведения сложился под влиянием идей крупнейшего философа и богослова космиста Тейяра де Шардена. Необходимой литературы под рукой не было. И Якунин избрал жанр, дающий возможность работать.
Это поэтический лубок.
Известный со времен подвижничества знаменитых московских юродивых Христа ради. Юродивые бормотали в рифму свои пророчества, не заботясь о размере и ритме, обильно смешивая слова литургических и богословских текстов с простонародной лексикой. Якунин использовал народный стих и даже лексику блатной фени, знакомую ему не понаслышке, а по личному мученическому семилетнему опыту тюрем и лагерей.
«Крылатый Пегас», запряженный в неподъемную телегу, все таки сдвинулся с места. Но лишь тогда, когда с вершин классики я перебрался в низину раешного примитива».
Получилась одна из самых оригинальных поэм конца ХХ века, продолжающая виршевую традицию религиозных поэтов ХVII века, прерванную позднее силлабо-тоникой Ломоносова. Среди предшественников отца Глеба следует назвать поэтов-монахов ХVII столетия Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и поэтов из круга патриарха Никона.
Повторяя во многом судьбу другого страдальца за веру, тоже сосланного в Сибирь, протопопа Аввакума, Якунин, несомненно, подражает его юродствующему стилю и его обличительному огнесловству:
От холода не околею,
Меня, как лилию
Из Галилеи,
Бог на груди своей лелеет.
Это начало поэмы. Так мог написать только настоящий поэт.
Далеким пращурам
Пращу
Вокруг земли я запущу
Кометой-метою
Галлея
На удивленье Галилея.
Этот космический фон поэмы отнюдь не случаен, и дело тут не только в трудах Тейяра де Шардена, которые были недоступны поэту – сосланному за 500 км от Якутска. Зато доступно было небо и комета Галлея, прилетевшая как раз к началу поэмы. Этот труд настолько оригинален и смел, что нельзя говорить о нем, не цитируя. Однако суровость жанра газетной рецензии не позволяет воспроизводить авторское написание строк, как у Андрея Белого и раннего
Маяковского, поэтому в дальнейшем я позволю себе некоторые фрагменты воспроизвести в прозаическом варианте. Поэзия при этом не исчезает. Это поэма:
«О поразительном развитии из водорода гелия. Домостроительная ода во славу Бога-Гения».
Не слишком ли это – применять простенький раешный стих при изложении таких открытий космологии, как расширение Вселенной от момента первовзрыва и красное смещение спектра, благодаря которому удалось документально подтвердить эту гипотезу? Конечно слишком! Поэзия всегда «слишком». Неожиданно, просто и, конечно же, иронично:
Узнав о красном, о смещении,
Не стал я красным от смущения.
Развитья мира явный факт
Не произвел во мне инфаркт.
«От агонии к космогонии» – таков путь поэта. Во время сочинения поэмы Якунин плел стальные стропы, употребляемые для переноса тяжестей. Этот изнурительный, каторжный труд для человека, всю жизнь служащего Богу и книге, оставил свой след в композиции произведения и в ее стилистике.
«О, Боже, ты меня прости, // за то, что начал я плести // словес лубочные картинки, а не стальные стропы // тропы, // не словеса — троса стальные, // чтоб ими души поднимать упавшие и остальные».
Главная заветная мысль Якунина – о грехе ферапонтовщины. Помните фанатичного монаха Ферапонта в «Братьях Карамазовых», который ворвался в келью усопшего старца Зосимы с воплями: «Пусто место сие».
Грех ферапонтовщины свойственен и католикам, и православным. Это древняя ересь. Ферапонтовщина – это "вера в то, что царство материи // навсегда для Бога потеряно, // что во власть сатаны // навсегда отданы // всякая плоть, // до человеческой вплоть». Вот почему терпели мы крепостное право, а монастыри владели, по меткому выражению Герцена, «крещеной собственностью». Отсюда наша готовность терпеть любое зло и одновременно готовность к совершению зла.
Глеб Якунин верит, что Россия преодолеет ферапонтовщину и придет к подлинному христианству, к свободе по Бердяеву. Блажен, кто верует, тепло ему на свете, даже в ыныкчанской ссылке. Да и сейчас отец Глеб, оклеветанный, оболганный, дискредитированный опытными провокаторами и помощниками КГБ, разве не пребывает в духовной ссылке? Разве знает Россия о его подвиге во славу веры, длящемся уже сорок лет?
Ныне мы узнали, что Глеб Якунин не только правозащитник и мученик за Веру, но и …а может быть, прежде всего поэт. Молитва, завершающая поэму, заставляет вспомнить «Облако в штанах» Вл. Маяковского. Поэт-богоборец и отчасти богостроитель, проповедовавший «социализма великую ересь», начинал поэзию ХХ века. Завершает ее православный священник и мученик за веру, больше многих других пострадавший от социалистической ереси.
О, мой Бог, о, мой Патрон!
Я не Гёте –
Йота только из-под гнета,
Но фауст-патрон и мой не пуст –
Его запустил
Из пустующих
Уст
Всесильный.
Восхвальный
О, Боже, Ты Сам!
(Хвалу возношу ко
святым Небесам.)
Врагу полетела в рога
О, как Господи,
Родина мне дорога!
Прочитав эти строки, я вдруг понял, что Святая Русь не умерла в незабываемом 1917-м и не исчезнет в грядущем тысячелетии. Слишком ярок и яр талант.
Евгений Ихлов
Дух Христовой свободы
Читатель устал от бесконечного повторения слова "харизма", применяемого к самым различным персонажам отечественных политических подмостков. От этого забылось, что Харизма – по-гречески благодать, нисходящая на человека от Бога, это проявление Духа, который веет, где хочет. Жизнь и судьба отца Глеба – это жизнь христианина, которого овевает Дух. Этот Дух сполна проявился в его Поэме, где виден странный сплав горького сарказма А.К. Толстого и духовная мощь М. Волошина – сквозь пунктирный рассказ о российской духовной и политической истории проливаются тончайшие вибрации метафизических сил с изнанки Мироздания. Но в сущности, его Поэма – это Катехизис Православного Реформаторства. И если за это на него вновь обрушится ярость Мосгорпатриархии, то он лишь станет первым в отечесвенной истории дважды кавалером Советской Анафемы.
Отец Глеб очень скромен и нигде не дает понять, что осознает свою истинную роль в современности – роль самородка, начинающего новый этап в жизни Православной церкви в России. Он, как любой настоящий талант, очень широк как личность, и не концентрируется на каких-либо узких, пусть и важных направлениях. Отец Глеб просто идет вперед: священнослужитель, поэт, гражданин и патриот, тонко чувствующий стоящую за ним прекрасную великую и страшную национальную трагедию. Он свободен и свободны его стихи. Ибо знает – его долг – хоть еще немного освободить свою Церковь и свою родину от напластований гнета, лжи и предательства. Отец Глеб готов повторить, и повторяет каждым своим жестом, поступком и словом Мартина Лютера: "И на том стою – и не могу иначе!" и его Поэма – это чернильница, брошенная в "лубянских рясоносцев".
Через полвека с учетом его роли в освобождении России от коммунизма и создании мирного ненасильственного демократического движения в нашей стране – историки будущего, не задумываясь, могли бы сравнить отца Глеба с преподобным Мартином Лютером Кингом – если бы одновременно и рядом с о. Г. Якуниным не было бы блестящей плеяды из десятков и сотен мужественнейших и талантливейших людей своей жизнью, свободой и здоровьем сполна заплативших за свободу России.
Читайте поэму отца Глеба. Она пронизана негасимым светом: церковных лампад ... и тюремных ламп.
Елена Волкова
Юродивый Христа ради
Блажени есте, егда поносят вам...
Собор Василия Блаженного стал символом России в мире, но обличительный голос юродивого давно не раздавался на Красной площади. Если бы Василий вышел сегодня из собора, он бы, наверное, забросал камнями мавзолей и кремлевскую стену, а Патриарху предложил бы совершать внутри мавзолея литургию, коли тому так дороги “мощи” вождя революции. Юродивого не смутили бы ни чины, ни золотые облачения: он бы смело прокричал правду в лицо и президенту и архиерею. Мы почитаем юродивых как святых, прославивщих Русь, а появись настоящий юродивый сегодня в Думе или на соборной площади Кремля, приняли бы мы его? Нет, скорее всего, вызвали бы психиатрическую скорую помощь, заперли бы в больнице или в тюрьме, или отлучили бы от Церкви, как отлучили отца Глеба, как будто можно отлучить человека от Бога. Господь молился за распинавших Его, а церковные власти лишают сана и гонят человека за то, что он им же помогает выправить свой путь через покаяние. Где же Божья правда? Опять она ходит не в царском облачении, а в лохмотьях юродивого.
Юродивые, по мнению Георгия Федотова, “вместе с князем вошли в Церковь как поборники Христовой правды в социальной жизни”: московские князья построили государство, а юродивые должны были внести в его жизнь коррективы христианской совести. Если и во времена Святой Руси голос христианской совести вызывал гнев и поношения, то чего могли ожидать священники Глеб Якунин и Николай Эшлиман в 1965 году в Советской России, когда единственные во всей стране подняли голос против гонений на Церковь со стороны анти-христианской власти и церковных иерархов?
Им не нужно было надевать на себя маску безумцев, как это делали Василий Блаженный, Никола Салос и другие юродивые – в то время государство само с готовностью объявляло сумасшедшими всех тех, кто решался открыто следовать за Христом. Театр масок стал в 20 веке уделом не святых подвижников, а больших политиков: церковное священноначалие изображает собор святых, но отрицает покаяние как путь к очищению; государственная власть изображает собрание верующих, но отрицает существование Бога. В такой ситуации безумным покажется тот, кто искренне верует в Создателя и жизнь свою превращает в служение Ему.
Поэма отца Глеба – “словесный, росный о России ладан”, возносимый во славу Творца и в поношение грехов наших. Он начинает ее подобно тому, как священник начинает литургию: сначала возжигает ладан и освящает родную землю и все мироздание, а затем прямо обращается к Богу с молитвой:
Прийми
Мой примитив
Юродивый,
И дивной станешь, Родина!
Слава Богу, Глеб Якунин не подвержен гоголевскому унынию: его не удручает роль гласа, вопиющего в пустыне. Он говорит как право имеющий, как призванный проложить путь к очищению Церкви от фальши и ферапонтовщины. В отце Глебе жив обличающий дух Иоанна Крестителя, и не сносить бы ему головы за поругание иродов, если бы не явное заступничество Божие, которое сохранило его и в руках лютых охранников, и в лютые якутские морозы. “У отца Глеба – харизма обличителя, и в этом ему надо всячески содействовать и помогать”, – завещал нам отец Александр Мень. Но мы в большинстве своем отвернулись от праведника, поверив клевете и поношению, воздвигаемым на него. Поверили лжи и злобе, и оставили отца Глеба в одиночестве на поругание. Испугались, подобно Петру, что и нас отлучат, и нас распинать станут...
Выслушай,
Всевышний,
Правоверья не нарушив,
Веру выверил,
И теперь наружу
Душу
Выверну.
Это поэма-исповедь, обо всем наболевшем и выстраданном: на тюремных нарах и в холодном карцере, в якутской ссылке и в думской битве. Исповедь абсолютно искренняя, живая, без утайки и лицемерия, что особенно важно в наше время и в нашей Церкви, где так часто под внешней пышностью и барским благополучием скрывается внутренняя пустота, где испытание властью привело к поклонению врагам. Отец Глеб, подобно ветхозаветным пророкам, прошел через поношения, истязания и клевету и
Веру
Выверкой
Не исковеркал.
Засверкает,
Не померкнет
Камень веры правой –
Для Тебя его хранил,
Для Тебя его гранил,
Оградил
Оправой.
Поэма отца Глеба – это не просто поэтическое слово, а слово-дело, слово-труд, тяжелая работа по преобразованию церковной жизни: “потрудился сивым мерином, неумеренно, как вол”. Рубленые фразы падают, как поваленные деревья; размашистые тире подобны взмаху топора: можно увидеть за строками кряжистую глыбу Глеба – крепкого, ладного, полного энергии и неиссякаемой веры в Бога и Русь. Он называет свои вирши лубочными картинками, но они
Не словеса –
Троса
Стальные,
Чтоб ими души поднимать
Упавшие и остальные.
Отец Глеб соединил в себе исконную простоту русского мужика, пламенную веру Аввакума и светлый ум интеллигента. Народ, духовенство и интеллигенция органично соединились в этой яркой личности, но никто из них не признал неистового Глеба, потому что в жизни мы еще не достигли ни такого соединения, ни столь глубокого понимания духовных ран России, которые открылись “запрещеннейшему иерею”. “Россия, не болей!”, – с болью кричит он, и, вслед за Гоголем, который верил, что его “Ревизор” приведет страну к покаянию и преображению, отец Глеб радостно восклицает:
А теперь только я, как петух,
Одиноко под утро кричу
В ночи.
Иначе,
Никто, как Петр, не заплачет.
Петух пробудил апостола Петра к покаянию, и потому издревле петушиныый крик на Руси прогоняет всякую нечисть. Была петушиная миссия и у юродивых: они сознательно выходили на борьбу с темными силами, получая от Бога дар ясновидения: вспомним, как Василий Блаженный разбил икону Божьей Матери на Кремлевских вратах, потому что увидел под ликом изображение врага человеческого. Так и отец Глеб видит темное и богоборческое в том, на что многие люди привыкли смотреть с умилением и надеждой. Мы умиляемся красотой наших обрядов, но с легкостью оскорбляем людей, пришедших в храм; кровь миллионов замученных братьев и сестер не стучит в наше сердце: мы вновь уповаем на мощь их убийц. Для отца Глеба, главными врагами православной веры являются обрядоверие без Христа (“Вера в свечке, в куличе – Русь лежит в параличе”) и сотрудничество христиан с КГБ без угрызения совести.
Автор хотел написать народную поэму, и потому выбрал раешный стих и “примитивный” стиль юродивого. Но юродивые всегда говорили загадками, намеками, разыгрывали пантомимы, мало кто мог сразу понять их темный язык. Трудна для понимания и поэма отца Глеба, что удивляет и обескураживает автора. “Хвалебный примитив юродивый” – это духовно-интеллектуальный ребус, понимание которого требует от читателя богатого духовного опыта, хорошего знания истории Церкви, богословия и русской литературы. При этом читатель должен хорошо владеть по крайней мере четырьмя стилями русской речи: церковно-славянизмами, научной и богословской терминологией, а также лагерной феней. Что за сочетание, скажете вы. Символическое для России 20 века: в которой верные Христу, а значит, и Истине, шли в лагеря, где разделяли страдания с преступниками – теми грешниками, ради которых Христос и пришел в мир.
Когда-нибудь к поэме будет написано обширное и детальное толкование, которого она заслуживает, а пока... читателю предстоит самому потрудиться и понять эту “элегию-балладу о смешанной коллегии космического лада”, а заодно и запомнить ее блистательные афоризмы, как например:
Мир развивается, как чадо,
Которое Отцом зачато.
***
Сего Завета иго –
Благо,
Оно дает и свет и влагу
***
Не в силах атеизм
Соделать атавизм
Из нерушимой веры,
Ни сжать ее размеры,
Ни превратить религию
В забытую реликвию.
Не в силах никто и лишить отца Глеба его веры, его абсолютной внутренней свободы во Христе и его счастья, ибо блаженны (то есть счастливы в Боге), "егда поносят вам, и изженут, и рекут всяк зол глагол на вы, лжуще Мене ради.
Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех!"
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1. Теодицея (греч.) – оправдание Бога.
2. Книга Бытия (1,1-2,3) Моисея говорит о шести днях, в течении которых Бог сотворил Мир.
3.Тейяр де Шарден Пьер (1881-1955) – выдающийся католический богослов. Основные работы: «Феномен человека», «Божественная среда». Одну из главных задач своего творчества видел в утверждении эволюционной теории, призванной снять противоречия науки и религии. Католическая Церковь сначала осудила учение Т. как модернистское, однако, после широко растущей поддержки идей Т., отношение к его учению значительно улучшилось.
4.Теологумен – богосл. Мнение, учение по той или иной причине не признанное догматом церкви и след. Не входит в обязательное состовляющее вероучения христианина.
5. Сице (славянск.) – так, таким образом
7. Универсум – философский термин, обозначающий мир как целое.
8. Угобзить (славян.) – обогатить, одарить.
9. Стальные стропы – Во время сочинения поэмы автор находился в Якутской ссылке, где плел из стальных тросов стропы, употребляемые для переноса тяжелых грузов.
10. Синэргично (греч.) – богословский термин, означающий совместное действие Божественной и человеческой энергии.
11. Распространенное по славянски – «Близ есмь при дверях».
12. Парусия (греч.) – пришествие.
13. «Исполла эти Дэспота» (древнегреч.) – «Многая лета Владыке» – славословие архиерею в богослужебном чине.
14. Адамант (славянск.) – алмаз.
15. Культуры отправление – Ироничное по отношению к бюрократически-атеистическому «отправлению религиозного культа».
16. Св.Григорий Палама и Николай Кавасила – выдающиеся византийские богословы 14 века.
17. По выражению В.В.Розанова, "люди лунного света".
18. Зосима и Ферапонт – два антипода-старца в "Братьях Карамазовых"
Ф.М.Достоевского. Зосима – воплощение подлинной христианской любви к людям; Ферапонт – человеконенавистник, изувер и мракобес.
19. С понта – блефуя (лагерная уголовная лексика).
20. По фене ботать – говорить на блатном жаргоне.
21. Манихейство – религ.- философ. Учение. Возникло в III веке в Персии. М. утверждает , что материя источник зла, тьмы. Человек – творение тьмы материи дьявола.
25. Перов В.Г. – художник-передвижник, автор знаменитой картины "Сельский крестный ход на пасхе" (1861г.). На своих картинах часто изображал духовенство в неприглядном виде.
26. Преп. Максим Грек (1480-1556) – знаменитый деятель Русского просвещения – обличал обрядовое благочестие, грубое распутство и лихоимство, невежество, суеверие, царящие в обществе.
27. Ксивы (уголовный лагерный жаргон) – письма.
28. См. его "Философию свободы".
29. Вития (слав.) – оратор.
30. Иосиф Санин – преп.Иосиф Волоцкий (1440-1515) вышел победителем в борьбе с "нестяжателями", с преп.Нилом Сорским и Заволжскими старцами.
Один из идеологов применения к еретикам жестоких пыток и казней.
31. Имеются ввиду жестокие гонения на секту так называемых "жидовствующих".
32. Вскую (слав.) – почему.
33. Халкидон – IV Вселенский (Халкидонский) Собор, который состоялся в 451 году, осудил монофизитство. В догматическом определении Собора говорится о гармоническом соединении в одном лице (неслиянно и нераздельно) Иисуса Христа двух природ – Божественной и человеческой. Христос – истинный Бог и человек. По образу Христа Его Церковь тоже двухприродна. Отсюда, – в противовес монофизитству-ферапонтовщине, задача христиан с помощью Божественной благодати проявлять максимальную человеческую энергию на путях доброделания.
34. Филофей – старец Псковского Елиазарова монастыря (16 век). Развил теорию: "Москва – третий Рим".
35. Посолонь (слав.) – по солнцу.
36. Мартин Лютер (1483 - 1546) и Ян Гус (1371 - 1415) – идеологи и основатели Реформации.
37. Франсуа Рабле (1494 - 1553) – выдающийся французский писатель-гуманист эпохи Возрождения, автор романа "Гаргантюа и Пантагрюэль". Через гротескные образы своих героев раскрывал идеалы духовной свободы, обличал ханжество и предрассудки.
38. Эразм Роттердамский (1469-1536) – гуманист, писатель предреформаторской эпохи, автор “Похвалы глупости”. Боролся за возрождение идей и идеалов раннего Христианства, за “возврат к истокам”. Сущность эразмианства – свобода и ясность духа, миролюбие, воздержанность, здравый смысл, образованность, простота.
39. Епископ Антонин Грановский – один из лидеров "обновленческого раскола" в Русской Православной Церкви.
40. Ноосфера – новое эволюционное состояние биосферы, при котором разумная деятельность человека становится решающим фактором ее развития. Понятие Н. Введено французскими учеными Леруа и Тейяром де Шарденом. Для Н. Характерно тесная взаимосвязь законов природы с законами мышления и социального развития.
41. Великий Юбилей – празднование 1000-летия Крещения Руси.
42. Зело (слав.) – весьма, очень сильно.
43. Лепота (слав.) – красота, изящество.
Только уже
Столетий на рубеже,
К двадцатому веку,
Осадному,
К его роковому началу,
Ветхую
Веху
Когда закачало,
Тогда только дружно
(Как раньше бы нужно!)
Явилась желанная смелость –
Тяжёлую окаменелость
С насиженного сдвинуть с места.
Все имена теперь достаточно известны
(Участников попыток продвиженья),
Их сил сложенье –
Достиженье.
Геройским был физкульт-отряд,
Кто не замкнулся в культ-обряд.
Но помяну, но перечислю я
Лишь тех, кто самые плечистые,
Речистые.
Кто вящая
России слава!
Я Соловьёва назову,
Булгакова и Вячеслава
Иванова.
Их имена не проникали
Сквозь ухо лишь профаново.
Ещё я помяну Бердяева,
В великих ряд введя его.
Но Ренессанс тот малый русский
Был слишком узкий,
Слишком поздний –
Благочестивые
Читали,
Почитали,
Что попресней,
Что попостней.
Жить стремились поукромней
Посмиренней, малокровней.
И ещё новоявленцы,
Обновленцы,
С их попытками реформ
Обветшалых норм.
И они окаменелость поворочали,
Но не сдвинули, а только опорочили
Обновления идеи.
Ох, уж эти новые злодеи!
Как сказал не аноним,
А Грановский Антонин (39)
«Обновленчество,
Но уж и в младенчестве
стало
Хоть и не очень старо,
Но уж слишком быстро стало
Из сени небесной
Бочкой сливной, бочкой ассени –
известной.
Ибо ночкой
И днём
Доносить идём».
Православный наш люд
К обновленцам был лют, –
Видя дела сикофантовые,
Как сквозь пакет целлофановый.
И ещё делами сколькими
Нагрешили эти раскольники!
Обновленцы лишь какнули,
И, как нули,
Канули
В Лету.
А у нас тут, о Боже! Все нету...
Все нету... лёта,
Все нету... лета.
Обновленцы
Спалили поленце,
И снова огонь потух...
А теперь, только я, как петух,
Одиноко под утро, кричу я
В ночи.
Иначе,
Никто, как Пётр, не заплачет
* * *
Не расти над Русью ноосфере (40)
Из-за разума – озонных дыр,
Если Веру нашу не проверим,
Не промоет Веру Мойдодыр.
СТЕНАЮ, СЛЕЗ НЕ ПРЯЧА, ПЕРЕД СТЕНОЮ ПЛАЧА
Тысячелетие Крещенья!
Сними с нас, Господи, прещенье,
Что Ты во гневе наложил,
До расслабленья мышц и жил
За ферапонтово прельщенье!
В тысячелетие крещения Руси
Нас благодатию прощенья ороси.
Твоих заблудших сыновей
Дыханьем милости овей.
В великий Юбилей
Елей
На раны нам пролей.
О Боже! Мы в параличе!
Мы оцепенели!
Ради высшей цели
Исцели нас
В целебном ключе.
В Силоамской купальне
Силы дай нам, опальным.
Нас, опалённых,
Преврати в закалённых.
Не заколи —
Закали!
Чтобы мы под Твоею лаской
Непорочными,
Прочными
Стали.
Как из дамасской
Стали,
Чтобы блистали.
Лука что бы упруже,
Упруже упругой пружины,
Чтоб в твоём окружьи,
О Боже, о верный наш Друже,
Не было преданней нас дружины!
* * *
Великий Юбилей! 41
Я снова обращаюсь к ней:
Россия, не болей!
Среди хвалебных бюллетеней
Прийми словес моих плетенье,
Стихосложенное
Служенье,
О неблюденьи
Наблюденье
(Хотя оно немножко ретро
Из прошлого задуло ветром).
Под юбилейные хвалебны
Прийми словесный сей лубок,
Хоть он — убогий коробок, —
В нём колобок
Целебный.
Прийми
Мой примитив
Юродивый,
И дивной станешь, Родина!
Мой юбилейный дар не лестен,
Прийми — тебя он уневестит.
Мой зов, как в домофон простой —
Открой для перестройки домострой.
В дыму восторженных курений
Произведи искорененье —
Твоей измученной душе
Невмоготу совсем уже.
Под юбилейные восторги
Извергни
Скверну,
Гниль
Исторгни.
Рыдай,
Рыгая,
Дорогая,
Ведь ты пробудная,
Не прободная.
И тогда лишь сойдёт,
И тогда изойдёт,
Что в тебе врощена –
Прыщина –
Ферапонтовщина
Разрушительная.
Будешь ты прощена,
Богом будет молитва
Над нашей главой прочтена —
Разрешительная.
ИЗ-ЗА ТАЛАНТОВ СКУДНОСТИ ЧАСТИЧНО Я В БЕССУДНОСТИ
Тебя, Воителя-Создателя,
Воспеть бы более признательно,
Сверхверного Хранителя
Всемирного Домостроительного
Комбината.
Поднялся духом бы горе,
Душою с ангелами рея,
Тебе воспел бы я хореем,
Тебе бы
Я бы
Пел бы
Ямбом,
Готов хоть бомжем
Петь, о Боже!
Чтобы взлетать
И быть с Тобою,
Готов ямбической стопою
Ходить бы под твоей стопою.
Готов и слитно
– хореямбом.
Готов элитно,
– без изъяна.
Готов запеть Тебе
– из ямы.
Акафистно слагал бы
– для стоящих,
И не солгал бы
Я за money –
Манифестно.
Кафизно, не капризно
– для сидящих.
Для всех,
– для немощных и бдящих.
С зело (42) очами увлажненными
Я протяженно бы
Сложенные,
Великолепно бы
Хвалебные
Воспел бы песни,
О Боже, если б!..
Да я в бессудности:
Палата,
Что хранит таланты –
В скудности,
Совсем пуста.
Не сыплет лепту –
Лепоту (43)
Она мне на уста.
Словес серебряных монет
Я в ней искал –
Их больше нет.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ АТРИБУТИКА
В далёкой сибирской ссылке,
В наитии, без предпосылки,
Средь горных кряжей
И прочих красот,
Души обнажил исподнее
В благое лето Господне
Одна тысяча девятьсот
Восемьдесят
Пятое.
В осень
На торжество –
Всепетой,
На Рождество
Сораспятой,
Когда говорят: «Зима у дверей».
Житейских дорог на перепутьи,
Якунин,
Не канул который в Якутии,
Запрещённейший иерей.
О ТОМ, КАК РОВНЯЮ СО СКРИПОМ ЗАСОХШИЕ СТРОКИ
(ПОСТСКРИПТУМ)
Давно уж поставлена точка,
Но гложет корявая строчка
Хроническим душу гастритом,
И я раздвигаю со скрипом
Ссохшиеся страницы,
Никак не могу устраниться.
Средь моря житейских волнений
Всё бьётся волна дополнений.
Давно миновали сроки,
А я всё ровняю строки,
Рифы
Рифм
На гладильной всё глажу доске,
Оказавшись досрочно в родимой Москве.
О мой Бог, о мой Патрон!
Я не Гёте –
Йота только
Из под гнёта
Но фауст-патрон
И мой не пуст –
Его запустил
Из пустующих
Уст
Всесильный,
Всехвальный,
О Боже, Ты Сам!
(Хвалу возношу ко святым Небесам),
Себе амбразуру
Из уст образуя,
Божественную бойницу!
И вот распростёрт
Пред Тобою ниц я.
Ты тронул
Меня десницей,
Божественнейшим перстом,
И огненная колесница
Врагу полетела
На трон;
На броне — престол.
Врагу
В тело
Она полетела,
Врагу
Полетела в рога,
О как, Господи, Родина мне дорога!
ОБ АВТОРЕ
Родился в Москве в 1934 году в семье музыканта. Потеряв веру в Бога в ранней юности, вернулся в Христианство под влиянием Александра Меня, с которым учился в Иркутском сельхозинституте.
В 1958 году по окончании института поступил в Московскую духовную семинарию, но под давлением КГБ был исключён. Работал алтарником, певчим, псаломщиком в церквях г.Москвы.
10 августа 1962 года рукоположен в сан священника. Служил в храмах городов Зарайска и Дмитрова.
В 1965 году вместе со священником Николаем Эшлиманом выступил с открытым письмом протеста против коллаборационистской политики руководства Московской патриархии. В мае 1966 года отец Глеб был подвергнут запрещению в священнослужении с формулировкой: «Впредь до раскаяния».
В 60 - 70х годах отец Глеб – деятельный участник правозащитного движения. В 1976 году – соучредитель и председатель «Христианского комитета защиты прав верующих в СССР». До ареста (1 ноября 1979 года) опубликовал сотни материалов, свидетельствующих о массовом подавлении религиозной свободы в СССР. Эти материалы получили широкий международный резонанс.
28 августа 1980 года осуждён Мосгорсудом по статье 70, часть I, за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Был узником Лефортовской тюрьмы и политического лагеря Пермь-37 до 1985 года, затем отбыл два с половиной года ссылки в Якутии в поселке Ыныкчанский.
В 1987 году вместе с другими узниками совести амнистирован, вернулся в Москву и после 21 года нахождения под запрещением восстановлен Патриархией в сане священника, назначен служить в Никольском храме в селе Жегалово Московской области.
В 1990 году избран депутатом Верховного Совета РСФСР, участвовал в работе над Законом о свободе вероисповеданий, способствовал открытию многих храмов и монастырей, опубликовал архивные материалы КГБ о сотрудничестве церковной номенклатуры с Госбезопасностью. Фактически за раскрытие этих архивов 1 ноября 1993 года Московской патриархией был противозаконно лишен сана священника. Это решение не признал и в феврале 1994 года был принят в «сущем сане» в юрисдикцию Украинской Православной Церкви и направлен служить священником Богоявленского Собора города Ногинска.
В 1993 - 1995 годах – депутат Первой Государственной Думы. В 1995 году организовал Общественный комитет защиты свободы совести.
8 сентября 2000 года принял участие в создании новой Религиозной организации – Церкви Православного Возрождения.
Константин Кедров
От агонии к космогонии
(«Новые Известия» 10 марта 1999г.)
«Хвалебный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья. Родины». Так называется религиозно-философская поэма – исповедь священника и правозащитника Глеба Якунина.
Правозащитником Глеб Якунин стал в те времена, когда еще и не знал этого слова. В те годы темные, глухие, конец 60-х, нынешний патриарх благополучно епископствовал и благодушно смотрел, как Хрущев, объявив атеистическую десятилетку, закрыл 10000 церквей. Никто, кроме Глеба Якунина и его друга священника Николая Эшлимана, не поднял голос в защиту церкви. Якунин и Эшлиман совершили неслыханное по смелости деяние – направили открытое письмо тогдашнему патриарху Алексию I (не путать с нынешним Алексием II).
Они прямо призывали святейшество отбросить страх и смело выступить против стукачества в храмах, когда на всякого венчающегося, отпевающего родственников или крестившего своих детей церковь срочно сообщала по месту работы.
Патриарх ответил, что своим посланием Якунин и Эшлиман нарушили «тихое течение нашей церковной жизни». Однако отдадим должное Алексию I – под давлением КГБ он отстранил священников от служения, но сохранил их сан. Дальше судьба мучеников была предопределена. Тюрьмы, лагеря, ссылки. Николай Эшлиман умер. Якунин продолжал подвиг.
28 августа 1980 года отец Глеб стал узником Лефортовской тюрьмы, а затем политического лагеря Пермь-37. После пятилетней отсидки – ссылка в Ыныкчанск (500 км от Якутска), где священник пробыл два с половиной года.
В 1987 году амнистирован и после 21 года запрещения восстановлен патриархией в сане священника. Но не надолго. В 1990 году Якунин стал депутатом Верховного Совета РСФСР и участвовал в разработке нового закона о свободе совести, способствовавшего открытию многих монастырей и храмов. После августа 91-го отец Глеб совершил новое «преступление». Опубликовал архивные материалы КГБ о сотрудничестве церковной номенклатуры с госбезопасностью. Номенклатура не простила. Алексий II в условиях свободы сделал то, на что не решился Алексий I в условиях атеистической диктатуры. 1 ноября 1993 года Якунин решением патриархии лишен сана.
Дальше началась привычная кампания по дискредитации. Бывшие и нынешние агенты КГБ спровоцировали драку в Думе, когда с отца Глеба распоясавшиеся депутаты срывали крест. Страна не очень поняла, что происходит. Засело одно – священник в драке. Наши идеологические спецслужбы умеют работать.
Ныне отец Глеб служит в Богоявленском соборе города Ногинска под юрисдикцией Украинской православной церкви – не признаваемой нашей патриархией.
Только что вышла его поэма, напечатанная на средства автора и написанная в ыныкчанской ссылке.
В предисловии о.Глеб пишет, что замысел этого произведения сложился под влиянием идей крупнейшего философа и богослова космиста Тейяра де Шардена. Необходимой литературы под рукой не было. И Якунин избрал жанр, дающий возможность работать.
Это поэтический лубок.
Известный со времен подвижничества знаменитых московских юродивых Христа ради. Юродивые бормотали в рифму свои пророчества, не заботясь о размере и ритме, обильно смешивая слова литургических и богословских текстов с простонародной лексикой. Якунин использовал народный стих и даже лексику блатной фени, знакомую ему не понаслышке, а по личному мученическому семилетнему опыту тюрем и лагерей.
«Крылатый Пегас», запряженный в неподъемную телегу, все таки сдвинулся с места. Но лишь тогда, когда с вершин классики я перебрался в низину раешного примитива».
Получилась одна из самых оригинальных поэм конца ХХ века, продолжающая виршевую традицию религиозных поэтов ХVII века, прерванную позднее силлабо-тоникой Ломоносова. Среди предшественников отца Глеба следует назвать поэтов-монахов ХVII столетия Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и поэтов из круга патриарха Никона.
Повторяя во многом судьбу другого страдальца за веру, тоже сосланного в Сибирь, протопопа Аввакума, Якунин, несомненно, подражает его юродствующему стилю и его обличительному огнесловству:
От холода не околею,
Меня, как лилию
Из Галилеи,
Бог на груди своей лелеет.
Это начало поэмы. Так мог написать только настоящий поэт.
Далеким пращурам
Пращу
Вокруг земли я запущу
Кометой-метою
Галлея
На удивленье Галилея.
Этот космический фон поэмы отнюдь не случаен, и дело тут не только в трудах Тейяра де Шардена, которые были недоступны поэту – сосланному за 500 км от Якутска. Зато доступно было небо и комета Галлея, прилетевшая как раз к началу поэмы. Этот труд настолько оригинален и смел, что нельзя говорить о нем, не цитируя. Однако суровость жанра газетной рецензии не позволяет воспроизводить авторское написание строк, как у Андрея Белого и раннего
Маяковского, поэтому в дальнейшем я позволю себе некоторые фрагменты воспроизвести в прозаическом варианте. Поэзия при этом не исчезает. Это поэма:
«О поразительном развитии из водорода гелия. Домостроительная ода во славу Бога-Гения».
Не слишком ли это – применять простенький раешный стих при изложении таких открытий космологии, как расширение Вселенной от момента первовзрыва и красное смещение спектра, благодаря которому удалось документально подтвердить эту гипотезу? Конечно слишком! Поэзия всегда «слишком». Неожиданно, просто и, конечно же, иронично:
Узнав о красном, о смещении,
Не стал я красным от смущения.
Развитья мира явный факт
Не произвел во мне инфаркт.
«От агонии к космогонии» – таков путь поэта. Во время сочинения поэмы Якунин плел стальные стропы, употребляемые для переноса тяжестей. Этот изнурительный, каторжный труд для человека, всю жизнь служащего Богу и книге, оставил свой след в композиции произведения и в ее стилистике.
«О, Боже, ты меня прости, // за то, что начал я плести // словес лубочные картинки, а не стальные стропы // тропы, // не словеса — троса стальные, // чтоб ими души поднимать упавшие и остальные».
Главная заветная мысль Якунина – о грехе ферапонтовщины. Помните фанатичного монаха Ферапонта в «Братьях Карамазовых», который ворвался в келью усопшего старца Зосимы с воплями: «Пусто место сие».
Грех ферапонтовщины свойственен и католикам, и православным. Это древняя ересь. Ферапонтовщина – это "вера в то, что царство материи // навсегда для Бога потеряно, // что во власть сатаны // навсегда отданы // всякая плоть, // до человеческой вплоть». Вот почему терпели мы крепостное право, а монастыри владели, по меткому выражению Герцена, «крещеной собственностью». Отсюда наша готовность терпеть любое зло и одновременно готовность к совершению зла.
Глеб Якунин верит, что Россия преодолеет ферапонтовщину и придет к подлинному христианству, к свободе по Бердяеву. Блажен, кто верует, тепло ему на свете, даже в ыныкчанской ссылке. Да и сейчас отец Глеб, оклеветанный, оболганный, дискредитированный опытными провокаторами и помощниками КГБ, разве не пребывает в духовной ссылке? Разве знает Россия о его подвиге во славу веры, длящемся уже сорок лет?
Ныне мы узнали, что Глеб Якунин не только правозащитник и мученик за Веру, но и …а может быть, прежде всего поэт. Молитва, завершающая поэму, заставляет вспомнить «Облако в штанах» Вл. Маяковского. Поэт-богоборец и отчасти богостроитель, проповедовавший «социализма великую ересь», начинал поэзию ХХ века. Завершает ее православный священник и мученик за веру, больше многих других пострадавший от социалистической ереси.
О, мой Бог, о, мой Патрон!
Я не Гёте –
Йота только из-под гнета,
Но фауст-патрон и мой не пуст –
Его запустил
Из пустующих
Уст
Всесильный.
Восхвальный
О, Боже, Ты Сам!
(Хвалу возношу ко
святым Небесам.)
Врагу полетела в рога
О, как Господи,
Родина мне дорога!
Прочитав эти строки, я вдруг понял, что Святая Русь не умерла в незабываемом 1917-м и не исчезнет в грядущем тысячелетии. Слишком ярок и яр талант.
Евгений Ихлов
Дух Христовой свободы
Читатель устал от бесконечного повторения слова "харизма", применяемого к самым различным персонажам отечественных политических подмостков. От этого забылось, что Харизма – по-гречески благодать, нисходящая на человека от Бога, это проявление Духа, который веет, где хочет. Жизнь и судьба отца Глеба – это жизнь христианина, которого овевает Дух. Этот Дух сполна проявился в его Поэме, где виден странный сплав горького сарказма А.К. Толстого и духовная мощь М. Волошина – сквозь пунктирный рассказ о российской духовной и политической истории проливаются тончайшие вибрации метафизических сил с изнанки Мироздания. Но в сущности, его Поэма – это Катехизис Православного Реформаторства. И если за это на него вновь обрушится ярость Мосгорпатриархии, то он лишь станет первым в отечесвенной истории дважды кавалером Советской Анафемы.
Отец Глеб очень скромен и нигде не дает понять, что осознает свою истинную роль в современности – роль самородка, начинающего новый этап в жизни Православной церкви в России. Он, как любой настоящий талант, очень широк как личность, и не концентрируется на каких-либо узких, пусть и важных направлениях. Отец Глеб просто идет вперед: священнослужитель, поэт, гражданин и патриот, тонко чувствующий стоящую за ним прекрасную великую и страшную национальную трагедию. Он свободен и свободны его стихи. Ибо знает – его долг – хоть еще немного освободить свою Церковь и свою родину от напластований гнета, лжи и предательства. Отец Глеб готов повторить, и повторяет каждым своим жестом, поступком и словом Мартина Лютера: "И на том стою – и не могу иначе!" и его Поэма – это чернильница, брошенная в "лубянских рясоносцев".
Через полвека с учетом его роли в освобождении России от коммунизма и создании мирного ненасильственного демократического движения в нашей стране – историки будущего, не задумываясь, могли бы сравнить отца Глеба с преподобным Мартином Лютером Кингом – если бы одновременно и рядом с о. Г. Якуниным не было бы блестящей плеяды из десятков и сотен мужественнейших и талантливейших людей своей жизнью, свободой и здоровьем сполна заплативших за свободу России.
Читайте поэму отца Глеба. Она пронизана негасимым светом: церковных лампад ... и тюремных ламп.
Елена Волкова
Юродивый Христа ради
Блажени есте, егда поносят вам...
Собор Василия Блаженного стал символом России в мире, но обличительный голос юродивого давно не раздавался на Красной площади. Если бы Василий вышел сегодня из собора, он бы, наверное, забросал камнями мавзолей и кремлевскую стену, а Патриарху предложил бы совершать внутри мавзолея литургию, коли тому так дороги “мощи” вождя революции. Юродивого не смутили бы ни чины, ни золотые облачения: он бы смело прокричал правду в лицо и президенту и архиерею. Мы почитаем юродивых как святых, прославивщих Русь, а появись настоящий юродивый сегодня в Думе или на соборной площади Кремля, приняли бы мы его? Нет, скорее всего, вызвали бы психиатрическую скорую помощь, заперли бы в больнице или в тюрьме, или отлучили бы от Церкви, как отлучили отца Глеба, как будто можно отлучить человека от Бога. Господь молился за распинавших Его, а церковные власти лишают сана и гонят человека за то, что он им же помогает выправить свой путь через покаяние. Где же Божья правда? Опять она ходит не в царском облачении, а в лохмотьях юродивого.
Юродивые, по мнению Георгия Федотова, “вместе с князем вошли в Церковь как поборники Христовой правды в социальной жизни”: московские князья построили государство, а юродивые должны были внести в его жизнь коррективы христианской совести. Если и во времена Святой Руси голос христианской совести вызывал гнев и поношения, то чего могли ожидать священники Глеб Якунин и Николай Эшлиман в 1965 году в Советской России, когда единственные во всей стране подняли голос против гонений на Церковь со стороны анти-христианской власти и церковных иерархов?
Им не нужно было надевать на себя маску безумцев, как это делали Василий Блаженный, Никола Салос и другие юродивые – в то время государство само с готовностью объявляло сумасшедшими всех тех, кто решался открыто следовать за Христом. Театр масок стал в 20 веке уделом не святых подвижников, а больших политиков: церковное священноначалие изображает собор святых, но отрицает покаяние как путь к очищению; государственная власть изображает собрание верующих, но отрицает существование Бога. В такой ситуации безумным покажется тот, кто искренне верует в Создателя и жизнь свою превращает в служение Ему.
Поэма отца Глеба – “словесный, росный о России ладан”, возносимый во славу Творца и в поношение грехов наших. Он начинает ее подобно тому, как священник начинает литургию: сначала возжигает ладан и освящает родную землю и все мироздание, а затем прямо обращается к Богу с молитвой:
Прийми
Мой примитив
Юродивый,
И дивной станешь, Родина!
Слава Богу, Глеб Якунин не подвержен гоголевскому унынию: его не удручает роль гласа, вопиющего в пустыне. Он говорит как право имеющий, как призванный проложить путь к очищению Церкви от фальши и ферапонтовщины. В отце Глебе жив обличающий дух Иоанна Крестителя, и не сносить бы ему головы за поругание иродов, если бы не явное заступничество Божие, которое сохранило его и в руках лютых охранников, и в лютые якутские морозы. “У отца Глеба – харизма обличителя, и в этом ему надо всячески содействовать и помогать”, – завещал нам отец Александр Мень. Но мы в большинстве своем отвернулись от праведника, поверив клевете и поношению, воздвигаемым на него. Поверили лжи и злобе, и оставили отца Глеба в одиночестве на поругание. Испугались, подобно Петру, что и нас отлучат, и нас распинать станут...
Выслушай,
Всевышний,
Правоверья не нарушив,
Веру выверил,
И теперь наружу
Душу
Выверну.
Это поэма-исповедь, обо всем наболевшем и выстраданном: на тюремных нарах и в холодном карцере, в якутской ссылке и в думской битве. Исповедь абсолютно искренняя, живая, без утайки и лицемерия, что особенно важно в наше время и в нашей Церкви, где так часто под внешней пышностью и барским благополучием скрывается внутренняя пустота, где испытание властью привело к поклонению врагам. Отец Глеб, подобно ветхозаветным пророкам, прошел через поношения, истязания и клевету и
Веру
Выверкой
Не исковеркал.
Засверкает,
Не померкнет
Камень веры правой –
Для Тебя его хранил,
Для Тебя его гранил,
Оградил
Оправой.
Поэма отца Глеба – это не просто поэтическое слово, а слово-дело, слово-труд, тяжелая работа по преобразованию церковной жизни: “потрудился сивым мерином, неумеренно, как вол”. Рубленые фразы падают, как поваленные деревья; размашистые тире подобны взмаху топора: можно увидеть за строками кряжистую глыбу Глеба – крепкого, ладного, полного энергии и неиссякаемой веры в Бога и Русь. Он называет свои вирши лубочными картинками, но они
Не словеса –
Троса
Стальные,
Чтоб ими души поднимать
Упавшие и остальные.
Отец Глеб соединил в себе исконную простоту русского мужика, пламенную веру Аввакума и светлый ум интеллигента. Народ, духовенство и интеллигенция органично соединились в этой яркой личности, но никто из них не признал неистового Глеба, потому что в жизни мы еще не достигли ни такого соединения, ни столь глубокого понимания духовных ран России, которые открылись “запрещеннейшему иерею”. “Россия, не болей!”, – с болью кричит он, и, вслед за Гоголем, который верил, что его “Ревизор” приведет страну к покаянию и преображению, отец Глеб радостно восклицает:
А теперь только я, как петух,
Одиноко под утро кричу
В ночи.
Иначе,
Никто, как Петр, не заплачет.
Петух пробудил апостола Петра к покаянию, и потому издревле петушиныый крик на Руси прогоняет всякую нечисть. Была петушиная миссия и у юродивых: они сознательно выходили на борьбу с темными силами, получая от Бога дар ясновидения: вспомним, как Василий Блаженный разбил икону Божьей Матери на Кремлевских вратах, потому что увидел под ликом изображение врага человеческого. Так и отец Глеб видит темное и богоборческое в том, на что многие люди привыкли смотреть с умилением и надеждой. Мы умиляемся красотой наших обрядов, но с легкостью оскорбляем людей, пришедших в храм; кровь миллионов замученных братьев и сестер не стучит в наше сердце: мы вновь уповаем на мощь их убийц. Для отца Глеба, главными врагами православной веры являются обрядоверие без Христа (“Вера в свечке, в куличе – Русь лежит в параличе”) и сотрудничество христиан с КГБ без угрызения совести.
Автор хотел написать народную поэму, и потому выбрал раешный стих и “примитивный” стиль юродивого. Но юродивые всегда говорили загадками, намеками, разыгрывали пантомимы, мало кто мог сразу понять их темный язык. Трудна для понимания и поэма отца Глеба, что удивляет и обескураживает автора. “Хвалебный примитив юродивый” – это духовно-интеллектуальный ребус, понимание которого требует от читателя богатого духовного опыта, хорошего знания истории Церкви, богословия и русской литературы. При этом читатель должен хорошо владеть по крайней мере четырьмя стилями русской речи: церковно-славянизмами, научной и богословской терминологией, а также лагерной феней. Что за сочетание, скажете вы. Символическое для России 20 века: в которой верные Христу, а значит, и Истине, шли в лагеря, где разделяли страдания с преступниками – теми грешниками, ради которых Христос и пришел в мир.
Когда-нибудь к поэме будет написано обширное и детальное толкование, которого она заслуживает, а пока... читателю предстоит самому потрудиться и понять эту “элегию-балладу о смешанной коллегии космического лада”, а заодно и запомнить ее блистательные афоризмы, как например:
Мир развивается, как чадо,
Которое Отцом зачато.
***
Сего Завета иго –
Благо,
Оно дает и свет и влагу
***
Не в силах атеизм
Соделать атавизм
Из нерушимой веры,
Ни сжать ее размеры,
Ни превратить религию
В забытую реликвию.
Не в силах никто и лишить отца Глеба его веры, его абсолютной внутренней свободы во Христе и его счастья, ибо блаженны (то есть счастливы в Боге), "егда поносят вам, и изженут, и рекут всяк зол глагол на вы, лжуще Мене ради.
Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех!"
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
1. Теодицея (греч.) – оправдание Бога.
2. Книга Бытия (1,1-2,3) Моисея говорит о шести днях, в течении которых Бог сотворил Мир.
3.Тейяр де Шарден Пьер (1881-1955) – выдающийся католический богослов. Основные работы: «Феномен человека», «Божественная среда». Одну из главных задач своего творчества видел в утверждении эволюционной теории, призванной снять противоречия науки и религии. Католическая Церковь сначала осудила учение Т. как модернистское, однако, после широко растущей поддержки идей Т., отношение к его учению значительно улучшилось.
4.Теологумен – богосл. Мнение, учение по той или иной причине не признанное догматом церкви и след. Не входит в обязательное состовляющее вероучения христианина.
5. Сице (славянск.) – так, таким образом
7. Универсум – философский термин, обозначающий мир как целое.
8. Угобзить (славян.) – обогатить, одарить.
9. Стальные стропы – Во время сочинения поэмы автор находился в Якутской ссылке, где плел из стальных тросов стропы, употребляемые для переноса тяжелых грузов.
10. Синэргично (греч.) – богословский термин, означающий совместное действие Божественной и человеческой энергии.
11. Распространенное по славянски – «Близ есмь при дверях».
12. Парусия (греч.) – пришествие.
13. «Исполла эти Дэспота» (древнегреч.) – «Многая лета Владыке» – славословие архиерею в богослужебном чине.
14. Адамант (славянск.) – алмаз.
15. Культуры отправление – Ироничное по отношению к бюрократически-атеистическому «отправлению религиозного культа».
16. Св.Григорий Палама и Николай Кавасила – выдающиеся византийские богословы 14 века.
17. По выражению В.В.Розанова, "люди лунного света".
18. Зосима и Ферапонт – два антипода-старца в "Братьях Карамазовых"
Ф.М.Достоевского. Зосима – воплощение подлинной христианской любви к людям; Ферапонт – человеконенавистник, изувер и мракобес.
19. С понта – блефуя (лагерная уголовная лексика).
20. По фене ботать – говорить на блатном жаргоне.
21. Манихейство – религ.- философ. Учение. Возникло в III веке в Персии. М. утверждает , что материя источник зла, тьмы. Человек – творение тьмы материи дьявола.
25. Перов В.Г. – художник-передвижник, автор знаменитой картины "Сельский крестный ход на пасхе" (1861г.). На своих картинах часто изображал духовенство в неприглядном виде.
26. Преп. Максим Грек (1480-1556) – знаменитый деятель Русского просвещения – обличал обрядовое благочестие, грубое распутство и лихоимство, невежество, суеверие, царящие в обществе.
27. Ксивы (уголовный лагерный жаргон) – письма.
28. См. его "Философию свободы".
29. Вития (слав.) – оратор.
30. Иосиф Санин – преп.Иосиф Волоцкий (1440-1515) вышел победителем в борьбе с "нестяжателями", с преп.Нилом Сорским и Заволжскими старцами.
Один из идеологов применения к еретикам жестоких пыток и казней.
31. Имеются ввиду жестокие гонения на секту так называемых "жидовствующих".
32. Вскую (слав.) – почему.
33. Халкидон – IV Вселенский (Халкидонский) Собор, который состоялся в 451 году, осудил монофизитство. В догматическом определении Собора говорится о гармоническом соединении в одном лице (неслиянно и нераздельно) Иисуса Христа двух природ – Божественной и человеческой. Христос – истинный Бог и человек. По образу Христа Его Церковь тоже двухприродна. Отсюда, – в противовес монофизитству-ферапонтовщине, задача христиан с помощью Божественной благодати проявлять максимальную человеческую энергию на путях доброделания.
34. Филофей – старец Псковского Елиазарова монастыря (16 век). Развил теорию: "Москва – третий Рим".
35. Посолонь (слав.) – по солнцу.
36. Мартин Лютер (1483 - 1546) и Ян Гус (1371 - 1415) – идеологи и основатели Реформации.
37. Франсуа Рабле (1494 - 1553) – выдающийся французский писатель-гуманист эпохи Возрождения, автор романа "Гаргантюа и Пантагрюэль". Через гротескные образы своих героев раскрывал идеалы духовной свободы, обличал ханжество и предрассудки.
38. Эразм Роттердамский (1469-1536) – гуманист, писатель предреформаторской эпохи, автор “Похвалы глупости”. Боролся за возрождение идей и идеалов раннего Христианства, за “возврат к истокам”. Сущность эразмианства – свобода и ясность духа, миролюбие, воздержанность, здравый смысл, образованность, простота.
39. Епископ Антонин Грановский – один из лидеров "обновленческого раскола" в Русской Православной Церкви.
40. Ноосфера – новое эволюционное состояние биосферы, при котором разумная деятельность человека становится решающим фактором ее развития. Понятие Н. Введено французскими учеными Леруа и Тейяром де Шарденом. Для Н. Характерно тесная взаимосвязь законов природы с законами мышления и социального развития.
41. Великий Юбилей – празднование 1000-летия Крещения Руси.
42. Зело (слав.) – весьма, очень сильно.
43. Лепота (слав.) – красота, изящество.
