В 1970 году Борис Георгиевич Режабек (тогда – начинающий исследователь, ныне – кандидат биологических наук, директор Института Ноосферных Разработок и Исследований), проведя исследования на изолированной нервной клетке, доказал, что одиночная нервная клетка обладает способностью к поиску оптимального поведения, элементами памяти и обучения. До этой работы в нейрофизиологии господствовало мнение, что способность к обучению и памяти – это свойства, относящиеся к большим ансамблям нейронов или к целому мозгу.

Результаты этих экспериментов наводят на мысль, что память не только человека, но и любого существа, – не может быть сведена к синапсам, что проводником в сокровищницу памяти может быть одиночная нервная клетка.

Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, в книге "Дух, душа и тело", приводит следующие наблюдения из своей врачебной практики:

"У молодого раненого я вскрыл огромный абсцесс (около 50 кубич. см, гноя), который несомненно разрушил всю левую лобную долю, и решительно никаких дефектов психики после этой операции я не наблюдал.

То же самое я могу сказать о другом больном, оперированном по поводу огромной кисты мозговых оболочек. При широком вскрытии черепа я с удивлением увидел, что почти вся правая половина его пуста, а все правое полушарие мозга сдавлено почти до невозможности его различить".

В душе каждого человека живёт уверенность в том, что память хранит в неизменной форме всю воспринятую индивидом информацию, что вспоминая, мы взаимодействуем не с неким туманным и удаляющимся от нас "прошлым", а с данным нам "здесь и сейчас" фрагментом вечно пребывающего в настоящем континуума памяти, существующим в каких-то "параллельных" видимому мiру измерениях. Память – не есть нечто внешнее (добавочное) по отношению к жизни, а само содержание жизни, остающееся живым и после прекращения видимого существования предмета в вещественном мiре. Однажды воспринятое впечатление, будь то впечатление от сгоревшего ныне храма, слышанного когда-то музыкального произведения, название и фамилия автора которого давно забыто, фотографии из пропавшего семейного альбома, – не пропали, и могут быть воссозданы из "небытия".

"Телесными очами" мы видим не сам мiр, а лишь происходящие в нём изменения. Видимый мiр представляет собой поверхность (оболочку), в которой происходит формирование и наращивание мiра невидимого. То, что привычно называют "прошлым", всегда присутствует в настоящем, правильнее было бы именовать "происшедшим", "состоявшимся", "наставшим", или даже применять именно к нему понятие "настоящего".

Лучше всего об этом сказал блаженный Августин: "Совершенно ясно теперь одно – ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трёх времён: прошедшего, настоящего и будущего. Есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего – это память; настоящее настоящего – это непосредственное созерцание; настоящее будущего – его ожидание. Все годы Бога одновременны и недвижны: они стоят; приходящие не вытесняют идущих, ибо они не проходят. То, что было произнесено, не исчезает, чтобы произнести всё, не надо говорить одно вслед за другим: всё извечно и одновременно".

"Августиновское" представление о времени приводит к признанию справедливости латинской формулы "Deus conservat omnia" ("Господь сохраняет все"). Согласно "закону сохранения прошлого", сформулированному Николаем Васильевичем Бугаевым, "прошлое не исчезает, а накопляется". На современном языке этот Закон можно было бы назвать и "законом неуничтожимости информации".

В невидимом мiре сохраняются и физический мiр "яви", и мiр сновидений (неизмеримо более объёмный), и мiр музыки. Всем известен феномен, когда повторное прослушивание музыкального произведения дает слушателю больше, чем первое. Сознание слушателя продолжает обогащать музыкальное произведение, хранящееся в памяти, не только во время слушания, но и в промежутках между прослушиваниями, и эта совместная жизнь слушателя и музыкального произведения никогда не прекращается. Прослушивание музыкального произведения – это не механическая передача "эмоций" композитора слушателю, а реальное общение их душ, при котором произведение выполняет функцию "канала связи" между душами, некоего "кода", сродни коду генетическому, делающему воспоминания композитора нашими воспоминаниями. Душа композитора продолжает жить в душе слушателя (в том числе, так как этим ея жизнь не исчерпывается). И это – не лирическая метафора, а несомненная реальность!

Возникают яркие зрительные образы, которые, казалось бы, никак не соотносятся с самой музыкальной тканью. Внезапно разрешаются проблемы, казалось бы, не имеющие никакого отношения к теме прослушиваемого произведения, проблемы чисто математические! Неожиданно становятся ясными пути разрешения вопросов, неразрешимых "на словесном уровне". При этом их зачастую так и не удаётся сформулировать вербально, но слушатель начинает интуитивно делать именно то, что нужно!

Слова, сказанные Алексеем Фёдоровичем Лосевым о музыкальном времени, полностью применимы и к мiру в целом: "…В музыкальном времени нет прошлого. Прошлое ведь создавалось бы полным уничтожением предмета, который пережил свое настоящее. Только уничтоживши предмет до его абсолютного корня и уничтоживши все вообще возможные виды проявления его бытия, мы могли бы говорить о прошлом этого предмета… Это громадной важности вывод, гласящий, что всякое музыкальное произведение, пока оно живет и слышится, есть сплошное настоящее, преисполненное всяческих изменений и процессов, но, тем не менее, не уходящее в прошлое и не убывающее в своем абсолютном бытии. Это есть сплошное «теперь», живое и творческое – однако не уничтожающееся в своей жизни и творчестве. Музыкальное время есть не форма или вид протекания событий и явлений музыки, но есть самые эти события и явления в их наиболее подлинной онтологической основе" [Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. Из ранних произведений. М., Правда, 1990. С. 239].

В книге "Кибернетика" Норберт Винер приводит следующее рассуждение о двух противоположно направленных потоках времени:

"Очень интересный мысленный опыт – вообразить разумное существо, время которого течёт в обратном направлении по отношению к нашему времени. Для такого существа никакая связь с нами не была бы возможна. Сигнал, который оно послало бы нам, дошёл бы к нам в логическом потоке следствий – с его точки зрения, и причин – с нашей точки зрения. Эти причины уже содержались в нашем опыте и служили бы нам естественным объяснением его сигнала без предположения о том, что разумное существо послало сигнал. Если бы оно нарисовало квадрат, остатки квадрата представились бы нам предвестниками последнего и квадрат представился бы нам любопытной кристаллизацией этих остатков, всегда вполне объяснимой. Его значение казалось бы нам столь же случайным, как те лица, которые представляются нам при созерцании гор и утёсов. Рисование квадрата показалось бы нам катастрофической гибелью квадрата – внезапной, но объяснимой естественными законами. У этого существа были бы такие же представления о нас. Мы можем сообщаться только с мирами, имеющими такое же направление" [Н. Винер, Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. Второе издание. М.: Наука, 1983, С. 87 – 88].

Весь мiр можно представить как взаимопроникновение и взаимодействие двух противоположно направленных потоков времени. Будущее мы видим в потоке "встречного времени" – телеологической причинности. Но мiр "встречного времени" не следует представлять себе как мiр, который представляется на при просмотре киноплёнки "задом наперёд", так как это был бы мiр убывающей информации, что противоречило бы закону неуничтожимости совершившегося. Именно взаимодействие "прямого" и "встречного" времён производит сохранение и наращивание памяти о всех совершившихся и совершающихся событиях, и это справедливо для обоих направлений времени.

Финальное состояние мiра так не является целью и смыслом его существования, как не являются целью и смыслом существования музыкального произведения его последний такт или последняя нота. Смыслом существования мiра во времени можно считать "послезвучание", то есть, – и после окончания физического существования мiра он будет продолжать жить в Вечности, в памяти Божией, подобно тому, как музыкальное произведение продолжает жить в памяти слушателя после того, как "отзвучал последний аккорд".

Но с наибольшей силой реальность невидимого мiра открывается в православном богослужении. "Последние истины", невыразимые обычным языком, приспособленным для выражения реалий видимого мiра, становятся явными.

Со времён античности роль науки принято сводить к изучению изменений, происходящих в видимом мiре, в "точечном моменте" "настоящего". Эти изменения можно сравнить с "рябью" на трёхмерной поверхности физического пространства. При этом память представляется неким "следом" происшедших событий, сохраняющимся некоторое время на этой поверхности. Эта трехмерность даже скорее двумерна, это лишь образы на стене платоновской пещеры, этом прототипе экрана ТВ или компьютера. В этой модели объем – лишь спецэффект двумерного мiровидения. Это совершенно подобно тому, как если бы изучение реального исторического события подменялось изучением киноплёнки, на которую это событие было заснято, а смена кадров этой киноплёнки выдавалась бы за реальное течение этого события. При этом утверждалось бы, будто само событие, если и имело место, то "кануло в Лету", а единственное, что от него осталось – это как раз предъявленная киноплёнка, а когда киноплёнка сгорит, то от него не останется совершенно ничего, и будет совершенно безразлично, происходило оно вообще когда-нибудь, или нет!

Восходящее к этому античному наследию "научное" мiровоззрение поверхностно не в переносном, а в самом прямом смысле слова. Необходимо покаяние ("изменение ума") не только в этике, но и в мiровоззрении, в частности – в понимании задач науки.

В частности, до сих пор преобладающее направление математики представляет собой спекулятивную конструкцию, принятую "мiровым научным сообществом" для удобства самого этого сообщества. Но это "удобство" продолжается лишь до того момента, пока пользователи не оказываются в тупике. Ограничив область своего применения лишь мiром вещественным, современная математика не способна адекватно представить даже этот вещественный мiр. Фактически она занимается не Реальностью, а мiром порожденных ею самой иллюзий. Эта "иллюзорная математика", доведенная до крайних пределов иллюзорности в интуиционистской модели Брауэра, оказалась непригодной для моделирования процессов запоминания и воспроизведения информации, а также – "обратной задачи" – возсоздания из памяти (воспринятых некогда индивидом впечатлений) – самих предметов, вызвавших эти впечатления. Ведь обиталищем душ является не трёхмерная поверхность Гиперсферы, а весь заключённый в ней объем. Можно ли, не пытаясь редуцировать эти процессы к господствующим ныне математическим методам, – наоборот, поднять математику до возможности моделировать эти процессы?

Должна быть создана совершенно новая математика, отражающая не только изменения, происходящие на трёхмерной поверхности видимого мiра, но и реальное взаимодействие видимого и невидимого мiров, осуществляющееся во всём объёме пространства Состоявшегося.

Согласно Пифагору, "числовые отношения лежат в основе как природных процессов, так и жизни человеческой души". Пифагорейцы понимали под математикой (от греческого μάθημα "изучение через размышление"), не отдельную предметную область знаний, а "точное выражение чего-либо, достигнутое путём размышления". При этом математика оставалась для них неотъемлемой частью философии. Выделение математики в отдельную от философии предметную область привело, сначала – к превращению её в изощрённую игру по придуманной игроками правилам (подобным шахматным или шашечным), причём вопрос о соответствии математических объектов объектам реального мiра даже не принято стало ставить, а затем, уже в Новое время – к изменению смысла этого понятия на прямо противоположный, когда математика стала ассоциироваться даже не с опытной наукой, а с экспериментальной технологией – "допрашиванием" природы путём эксперимента.

Но именно выход за пределы чувственного опыта, как это ни парадоксально, даёт возможность приобретения точного знания о реальном мiре. Вместе с тем, музыка гениальных композиторов, точно передавая содержание их душ, а через это содержание – и их восприятие Главнейших Истин – тем самым является и математикой в пифагорейском смысле этого понятия, но расширяет область ея применения с "точечных" мгновений на весь объём Становящегося и Ставшего.

В работе "Размышления над теоремой Гёделя" выдающийся русский математик академик А.Н. Паршин [Паршин А.Н. Путь. Математика и другие миры. Москва, Добросвет, 2002. С. 70 – 71, 85, 118 – 119]. убедительно показал: память имеет природу континуума. И, тем не менее, все методы записи и хранения информации, которые до сих пор используются, пытаются представлять ее в виде счетного множества.

"Если бы не было теоремы Гёделя, то жизнь не только не была бы приятнее, ее просто не было бы". "Теорема Гёделя показывает не просто ограниченность логических средств, она говорит о каком-то фундаментальном, глубинном свойстве мышления и, может быть, жизни вообще. Если мы что-то хотим понять в мышлении человека, то это возможно не вопреки теореме Гёделя, а благодаря ей". "Для того, чтобы мышление было возможным, – писал Паршин, – для того, чтобы существовала интуиция, вспышка озарения, …необходимо, чтобы мысль могла двигаться по пространству, не просто бесконечному, но по пространству, имеющему структуру континуума".

Как известно, свойствами континуума обладает волновой пакет. Физическое же пространство (образуемое, по существу, наполняющими его волновыми пакетами) обычно представляют дискретным и в силу этого – имеющим мощность лишь счетного множества. Но не может ли процесс запоминания живым существом информации, ее хранения и последующей актуализации быть все же каким-то образом математически промоделирован?

Прежде всего: детерминирован ли он внешними событиями, или переработка поступающей информации допускает свободу, порождающую новую информацию? (Свобода – это не мера хаотичности, а мера конкретности событий, которые не детерминированы предшествующими событиями и не выводимы из них дедуктивно).

В главе "Поворот в физике" цитированного издания А.Н. Паршин показывает, как понятия умозрительного мiра в XX столетии неожиданно проникли в так называемую "научную картину мiра":

"Говоря о физике, стоит остановиться подробнее на том, что принципиально нового внесла квантовая теория в научное мировоззрение. Поворот в точном естествознании происходил в нашем веке в то самое время, когда в науки, считавшиеся традиционно гуманитарными, стали проникать идеи и методы точных наук. Принцип точности, объективности теоретических построений и обязательности эксперимента, как замена «отживших свое» традиционных методов в психологии, а затем и в языкознании и даже литературоведении, изгнание из этих наук личностного начала, стали рассматриваться как синонимы прогресса в науке.

И вот в то время, когда из научной психологии, казалось бы, навсегда были изгнаны «душа», «сознание» и многое другое, именно физики заговорили о «свободе воли» у электрона, о роли сознания наблюдателя в физическом эксперименте.

Попытки понять ни на что не похожую реальность, открывшуюся перед физиками, вынуждали их на поистине отчаянные действия. Таким был и ничего не давший отказ от закона сохранения энергии. В 1919 г. английский физик Ч.Г. Дарвин, внук знаменитого натуралиста, пришел к мысли, что, может быть, придется «в качестве последней возможности приписать электрону свободу воли». Зная теперь дальнейшее развитие квантовой теории, устоявшейся в своих основах к концу 20-х годов, можно интерпретировать эту идею так.

Предсказания в квантовой теории носят существенно вероятностный характер. Говоря о распаде атома в результате какого-либо процесса, мы можем найти лишь вероятность этого события, которая подтверждается на большой совокупности распадающихся атомов. Предсказать, когда данный, конкретный атом распадется, квантовая теория не может. Более того: она не допускает, что в будущем появится более полная теория, которая ответит на этот вопрос. Этим вероятностный мир квантовой теории принципиально отличается от обычных представлений о вероятности (бросание монет, лотерея), когда считают, что вероятностный исход объясняется нашим незнанием подлинной ситуации.

Разумеется, этот основополагающий принцип квантовой теории тоже основан на каких-то допущениях, и формально можно пытаться его обойти. Что неоднократно – и безуспешно, поскольку опровергалось экспериментом, – и делалось. В этих «неудачах» и есть, если угодно, своеволие электрона, его свобода.

Психологическая подоплека всех попыток опровергнуть квантовую теорию – в том, что революционный характер новой философии является революционным не в расхожем, а в буквальном смысле этого слова. Она возвращает (или, скажем помягче, намекает на возможность возвращения) к тем представлениям о мире (прежде всего, о его одушевленности), с которыми наука упорно боролась столетиями.

И неудивительно, что психологам - приверженцам точных методов – не пришло в голову воспользоваться в качестве модели поведением электрона, когда они оказались полностью неспособными понять феномен свободы воли. Проще было подчиниться духу времени и признать свободу воли чем-то вроде артефакта.

Намного большую известность получила введенная Нильсом Бором концепция дополнительности. Как в одной и той же непротиворечивой теории соединить две явно противоречащие друг другу картины мира: корпускулярную (когда реальность выступает в виде частиц) и волновую (когда та же самая реальность воспринимается как волны)? Бор постоянно подчеркивал, что эта ситуация встречается не только в физике, но и в других науках и вообще в жизни".

Но возможно ли представление о реальности, не сводящееся ни частицам, ни к волнам, – и, вместе с тем, точно выразимое на языке математики? Такое представление и есть континуум памяти.

В работе "Время и пространство православного богослужения" А.Н. Паршин и Т.Н. Резвых раскрывают истинный смысл памяти, утерянный естествознанием "Нового времени": "Всё православие стоит на воспоминании, и здесь должно сказать, что в естествознании память если и рассматривается, то как эпифеномен, как нечто вторичное и производное от основных структур бытия. Почти никогда не ставился вопрос о памяти как фундаментальной структуре, определяющей строение космоса" [В издании: "Семинар «Русская философия (традиция и современность)» : М.: Русский путь. 2011. С. 467].

Известный французский физик Леон Бриллюэн писал: "Детерминизм предполагает «долженствование»: причина должна порождать такое-то и такое-то следствие (и очень часто добавляется «сразу же!»). Причинность принимает утверждение, содержащее «может»: определенная причина может вызвать такие-то и такие-то следствия с некоторыми вероятностями и некоторыми запаздываниями. Различие очень важно. Закон строгого детерминизма может основываться (или опровергаться) одним единственным экспериментом: следствие есть или его нет. Это ответ типа «да или нет» и содержит лишь один бит информации. Такая ситуация может иногда встречаться, но она есть исключение. Вероятностная причинность требует множества экспериментов, прежде чем закон вероятности как функцию запаздывания времени t удастся сформулировать приблизительно. <…> Вместо строгого детерминизма мы получаем некоторый закон корреляции, некий более тонкий тип определения, который можно применить к великому многообразию проблем" Бриллюэн Л. Научная неопределённость и информация. М., 1966. С. 111.

.

По мнению Бриллюэна, закон корреляции позволяет вообще отказаться от понятия причинности. Каузальной зависимости противостоит не статистическая зависимость (которая может быть приближенным представлением все той же каузальной зависимости), а зависимость корреляционная. Корреляция может быть как ретроскопической (прозрение совершившегося), так и проскопической (прозрение грядущего).

Конструируемые математиками числовые пространства должны отражать свойства реально существующего физического пространства, иметь, подобно ему, "измерение памяти", а сами числа – обладать теми же самыми квантовыми свойствами, которыми обладают физические объекты.

Подобно тому, как физическое пространство не существует без вещества, а представляет собой поле определенной кривизны, – так и реальное числовое пространство не может существовать без образующих его чисел. При этом пространство рациональных чисел – лишь координатная сетка, наброшенная на физический мiр, и большой ошибкой было бы отождествление её с самим мiром.

А.Н. Паршин так сформулировал актуальную задачу научного сообщества: "Учитывая исторический опыт естествознания (а это тоже опыт, к которому мы должны прислушаться), можно было бы начать с построения умопостигаемого мира как некоторого пространства. Причем возможно понимать такое пространство только как философскую категорию или же сделать следующий шаг и представить его более конкретно как математическую конструкцию. И затем соединить два мира или два пространства – физическое и умопостигаемое в одно целое, как и должно быть… И если мы примем на время, что есть не просто умопостигаемый мир, но и отвечающее ему пространство, то это пространство и будет, среди прочего, вместилищем для языка" [Паршин А.Н. Цит. Изд., С. 222 – 223].

Еще в первых работах по философии математики А.Ф. Лосевым введено понятие гилетического числа (от греческого слова ὑλή = hyle). Может показаться странным противопоставление понятий "гилетический" и "вещественный": ведь ὑλή как раз и означает вещество, а вещественные числа успешно применяются в математике уже более пяти тысяч лет! Но значения этих слов имеют существенные оттенки, позволяющие строго их различать. Греческое понятие ὑλή, в отличие от латинского materia, включает в себя и материю умопостигаемого мiра, сакральную материю, или, выражаясь словами Гуссерля, "материю переживаний", тогда как materia – это вещество лишь физической оболочки мiра, видимого мiра. Гилетическое число можно понимать как уникальную совокупность всех моментов существования вещественного числа.

Гилетическое число – это число, осуществившееся во времени и, тем самым, – осуществившееся в Вечности. Вещественное число – это мгновенная временная координата гилетического числа в числовом пространстве. Hyle – вещество памяти, тогда как materia – вещество мгновения, вещество "стоп-кадра".

В одной из завершающих глав "Диалектических основ математики" Лосев писал: "Четырехмерное пространство является первым полным пространством с точки зрения диалектики". Первым полным числом является число гилетическое, – не результат абстрагирования от мiра вещей, а то многомерное Целое, проекции которого в трёхмерный мiр являются нам в виде отдельных предметов. Гилетическое число – это число, осуществившееся во времени и, тем самым – осуществившееся в Вечности.

Геометрическое представление гилетического числа есть объемное тело, по крайней мере, – четырехмерное, – в качестве четвертого измерения выступает "опространственное" время. Каждое из этих измерений имеет мощность континуума. Именно то, что гилетические числа представляют собой континуум, даёт возможность творить в том же самом пространстве новые математические объекты и структуры, не опасаясь того, что им будет "тесно". Математик не гадает о том, сколько измерений имеет реальное пространство, а строит новые многомерные объекты и, тем самым, – творит новые измерения!

В замысле Божием уже существуют все эти объекты и структуры, как существуют и все события. Свободно вспоминая эти объекты и структуры, мы тем самым творим их. Так преодолевается видимый парадокс между предвидением Божием и нашей свободой: всё уже сотворено Богом, но Им же нам дана свобода, по Его образу и подобию, соучаствовать в Его творчестве.

Пространство гилетических чисел отличается от "пространства Минковского" (и ещё более ранней модели пространства, предложенной Митрофаном Семеновичем Аксеновым) с их "времениподобными линиями" тем, что в гилетическом пространстве сохраняется память обо всех совершившихся событиях. Если в общей теории относительности пространство создается массами, то гилетическое пространство формируется сохраняющейся в нем памятью об этих событиях. (Перемещения масс – лишь один из видов событий). В пространстве Минковского все события уже совершились, четырёхмерные "гипертела" сформировались, никаких новых событий не происходит. В гилетическом пространстве завершены лишь физические события, но продолжается деятельность памяти: хранение и воспроизводство информации. Уже происшедшие события никто не отменяет, но их переосмысление (формирование новых событий духовного мiра) непрерывно продолжается. Эта деятельность тоже может быть математизирована, так как в гилетическом пространстве выполняются все математические операции.

Находясь в определённых областях трёхмерного пространства, мы воспринимаем не только видимую его часть, но и невидимую, простирающуюся в иные измерения, для которых трёхмерный "участок" – лишь участок поверхности многомерного пространства. И, каким то непостижимым образом, осуществляется реальная связь с людьми, покинувшими уже "видимый мiр", но продолжающими жить в иных измерениях. Именно поэтому ценность того или иного участка пространства не может сводиться к ценности его трёхмерного "разреза", и место, внешне неприметное и не обладающее никакими "достопримечательностями", может обладать неизмеримо большим содержанием, чем всемiрно прославленное и облюбованное туристами. И именно поэтому посещение "мест детства" даёт больше, чем любая туристская поездка в модное, но обладающее малым внутренним содержанием место. В каком-то смысле мы продолжаем жить и в тех домах своего детства, которые в видимом мiре уже снесены или перестроены. В сновидениях мы можем мгновенно переноситься в эти "параллельные участки".

В классической теории информации, базирующейся на классической математике и "доквантовой" физике, рассматривается передача информации "из точки A в точку B", но не ея рождение и пребывание в пространстве Совершившегося. Все до сих пор применявшиеся и применяющиеся сегодня средства хранения и передачи информации имели дело лишь с препарированной информацией – копиями совершившихся событий на традиционных носителях – бумаге, лазерных дисках, в электронных файлах. Но воспроизведение памяти ("вспоминание") – это не "проигрывание" или "считывание" информация, а новая локализация события, придание ему геометрической формы, реализованной в пространстве (предмет изобразительного искусства, письменный текст) или во времени (музыка, устная речь).

Широко известны нашумевшие в 60-х годах XX столетия опыты Уайлдера Пенфилда, актуализировавшего давние воспоминания пациентов путем активизации открытого мозга электродом. Пенфилд интерпретировал результаты своих опытов как извлечение информации из "участков памяти" мозга пациента, соответствующих определённым отрезкам его жизни. В опытах Пенфилда активизация была спонтанной, а не направленной. Но активизировать надо не "участки памяти", а коды каналов связи – "универсальные ключи", связывающие мозг с нелокальным хранилищем памяти, не ограниченным трёхмерным объёмом мозга. Тогда активизация станет направленной. Именно эту задачу и решает всякое истинное произведение искусства. И именно нахождение этих универсальных кодов должно стать истинной задачей математики.

Подобно тому, как физическое пространство не существует без вещества, а представляет собой поле определенной кривизны, – так и реальное числовое пространство не может существовать без образующих его чисел. При этом пространство рациональных чисел – лишь координатная сетка, наброшенная на физический мiр, и большой ошибкой было бы отождествление её с самим мiром.

Любое событие можно рассматривать как сохранение памяти в несепарабельном (нелокализованном) состоянии гилетического числа. Память о каждом событии, в несепарабельном (нелокализованном) состоянии гилетического числа, присутствует во всём объёме пространственно-временного континуума.

Истинной "элементарным объектом" вещества (как бы он не назывался – "частицей или волной") является именно число.

От Вернера Гейзенберга и Макса Борна берёт начало идея представления физических величин операторами, не обладающими свойством коммутативного умножения; собственные значения этих операторов названы "квантовыми числами". При этом мало кто заметил, что эта замена с самого начала упразднила возможность однозначного представления численного результата реального измерения физической величины в виде произведения простых чисел, так как существенное имеет не только величина сомножителей, но и их порядок. Именно этот порядок определяет реальную память любого числа и его индивидуальность. Память любого числа – не простое произведение сомножителей, а уникальная совокупность всех произведённых над ним операций (умножение – лишь одна из них) и всех участвующих в этих операциях исходных чисел. Результат операции не сводится к произведению в виде "обычного" итогового числа, записанного цифрой или рядом цифр, так как, наряду с этим итоговым числом, в памяти гилетического числа продолжают жить и все исходные числа, участвовавшие в операции.

Интуиция подсказывает, что именно так устроена память любого живого существа. Процессы запоминания, мышления и воспроизведения памяти не могут быть полностью сведены к элементарным арифметическим операциям: мощность несводимых операций неизмеримо превосходит счётное множество сводимых, до сих пор являющихся базой современной информатики.

"Математика несводимых операций", математика "кодов души" станет точным выражением реального мiра – не мiра "исчезающих мгновений", а мiра Вечности, в которой реальны все события, восприятия, чувства, мысли и молитвы.

Записью конечного числа является конечный ряд цифр. Записью иррационального числа – алгоритм его вычисления. Записью гилетического числа можно считать и партитуру музыкального произведения, через восприятие которого происходит общение души композитора с душами слушателей, то есть передача им гилетического числа. Нотная запись – это не запись самого числа, а запись алгоритма его "вычисления" на языке музыки.

Точность (математичность) таким же образом не противоречит тончайшим аспектам Бытия, как разум не противостоит вере, а находится с ней в неразрывном синтезе (в отличие от "лжеименного разума"). Недаром Лосеву принадлежат знаменитые афоризмы: "Верую, потому что максимально разумно" и "Вера есть требование максимально развитого разума".

Став точным выражением формирования, сохранения и воскрешения памяти, математика сможет выполнить своё предназначение = ἀνάμνησις ("припоминание" в платоновском смысле), которое и есть Истинное Познание. Отпадёт необходимость "проигрывать запись", как это делают сегодняшние воспроизводящие устройства, так как Совершившееся уже вечно пребывает в памяти, и нам надлежит лишь вспомнить Его. Гилетическая информационная технология сделает излишним создание вещественных копий совершившихся событий (дополнительное сохранение уже сохраненной информации на традиционных носителях).

Возсоздание "прошедшего" явится подтверждением разумом нашего упования, выраженного в Символе Веры: "Чаю воскресения мертвых и жизни Будущего Века"!