А. Можно ли оспорить факт, что существует не только одна, а множество церквей? Только к одному Всемирному совету церквей (ВСЦ) принадлежит свыше 200 церквей. В 2010 году насчитывалось 349 церквей - членов ВСЦ из более чем 100 стран мира, причем в этот Совет не вступили Католическая церковь и некоторые протестантские церкви строгого лютеранского, реформатского или баптистского чина. Всемирному совету удалось произвести сильное впечатление, собрав большинство некатолических церквей (ранее знавших друг о друге разве что по названиям) для совместного братского совещания и взаимопомощи.

 

В Совет вошли православные и до-халкидонские церкви (от Греческой и Русской до Коптской и других автокефальных церквей), вместе с лютеранами и реформатами, англиканским объединением, старокатоликами и большим числом так называемых свободных церквей (методистов, баптистов, «Учеников Христа» и т.д.). Тем самым решительно облегчилась совместная деятельность разделенных церквей: учеба, решение задачи всемирной евангелизации, углубление экуменического сознания христиан. Всемирный совет церквей, безусловно, заслуживает активной поддержки всех христианских церквей.

 

Но при всей достойной восхищения работе ВСЦ не является единой церковью, да он и не собирается быть ею! Первый параграф конституции ВСЦ гласит, что он является «содружеством (fellowship) церквей, исповедующих Господа Иисуса Христа Богом и Спасителем согласно Писанию и потому стремящихся совместно исполнять их общее призвание во славу единого Бога, Отца, Сына и Святого Духа». Это «больше чем просто формула согласия», однако «меньше чем вероисповедание» (разъяснение Эванстона). Между церквами, входящими в ВСЦ, пролегает глубокая пропасть в исповедании веры, в богослужении, в церковном устройстве; по сути, речь идет о церквах иноверцев. ВСЦ не яляется слиянием церквей или церковных объединений, таких как Всеправославная конференция, Международный лютеранский совет, Союз евангелическо-реформатских церквей, Ламбетская конференция, Всемирный методистский совет, Всемирный баптистский альянс и т.д. ВСЦ не является «всемирной церковью» или «сверх-церковыо». Его заявления и решения не имеют обязательной силы для церквей-членов. Они могут принимать эти решения, а могут отклонять или игнорировать. Всемирный совет церквей не должен основываться на каком-либо особом понимании церкви, признавать исключительное право за каким-либо определенным учением о сущности церковного единства. Однако все церкви, которые входят в ВСЦ, верят, что церковь Христова едина. Короче говоря, множество этих очень разных церквей ищут единства церкви! К тому же ВСЦ не имеет права служить застрельщиком переговоров об объединении церквей, но должен способствовать их живому контакту и поощрять исследования и дискуссии по проблемам церковного единства.

 

На этом пути (в последнее время – в сотрудничестве и с Католической церковью тоже) ВСЦ достиг исключительных результатов. Можно обижаться на вопрос непредубежденных наблюдателей: не свидетельствует ли ВСЦ самим своим существованием о расколе не только христианства, но и церкви Иисуса Христа? Очевидные последствия антагонистичной множественности церквей весьма неприятны: в значительной неудаче христианской миссии в мире, особенно в Азии, не в последнюю очередь виновата разобщенность и взаимная вражда христианских церквей. Не только в полемике с древними религиями, но и в конфронтации с современными квазирелигиями и секуляризмом конкурирующие друг с другом церкви находятся в тяжелой ситуации. Сторону какой из них следует принять? Кроме того, насущно необходимые внутри-церковные реформы блокированы устаревшей конфронтацией с иными христианскими конфессиями. Так, из-за параллельного существования антагонистических церквей неописуемо пострадала репутация церкви и ее провозвестия. Из-за церковного раскола пострадали миллионы семей, которые не могут сообща посещать одно богослужение и вместе причащаться. Несчетное количество людей отдалилось от церкви в результате церковного разделения.

 

Отвлекаясь от конкретных причин этого разделения, скажем: по завету и воле Божьей церковь должна быть непротиворечиво единой. Исток церкви – в едином спасительном событии и единой вести; она должна быть единой общностью учеников, свидетелей и служителей. Христос упразднил не только противоречие между человеком и Богом, но и вражду среди людей. Он –  основание единства своей церкви. Разве единая экклесия Божья может быть пестрым сосуществованием больших и малых экклесий, придерживающихся взаимоисключающих верований, богослужений и устройств? Может ли великий народ Божий быть расколот на непроглядное множество больших и малых народцев, которые сомневаются друг в друге, находятся в состоянии конкурентной борьбы и даже холодной войны – открытой или замаскированной? Допустимо ли единому телу Христову однажды распасться на составные члены, которые ныне влачат невозможное существование в рассеянии? Может ли прекрасно сложенный храм Духа Святого однажды быть расщеплен на множество церквушек, часовенок и святилищ всякого рода, между которыми проложены рвы? Ведь они переманивают друг у друга верующих и дискредитируют веру в единого и единственного Бога и Отца? В документах Второго Ватиканского собора говорится:

 

 

Нет! Церковь –  поместная и вселенская –  существенно единая, экклесия, единый народ Божий, единое тело Христово, единое творение Духа 2.   Новозаветная весть свидетельствует об этом. Все, что мы сообщили об основополагающей структуре церкви, подтверждается в четырех аспектах. Вряд ли стоит опять повторять их здесь. Классические новозаветные тексты о единстве церкви известны: это 1 Кор 1:10-30 (предостережение от разделений и призыв к единству во Христе); 1 Кор 12 (единство Духа в многообразии даров, одно тело из многих членов); Гал 3: 27-28 (все без различения расы, пола и социальной роли – одно во Христе); Рим 12:3-8 (многие составляют одно тело во Христе); Деян 2:42 (постоянное пребывание в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах); Деян 4:32 (множество уверовавших есть одно сердце и одна душа); Ин 10:16 (одно стадо и один Пастырь); Ин 17:20-26 (все едины как Отец и Сын). Весьма подходящим обобщением всего того, на чем, согласно Новому Завету, основывается единство церкви, является цитата из Еф 4:1-6: «Итак я... умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны, со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью, стараясь сохранять единство духа в союзе мира. Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, который над всеми, и через всех, и во всех нас».

 

Единство церкви не имеет ничего общего с мифологической магией числа один, с чарами единства как такового. Оно не просто естественная величина, не просто моральное единодушие и согласие, и уж никак не социологическая однородность и однообразие. Оно с самого начала будет ложно истолковано, если его рассматривать в формализованном плане (церковное право, церковный язык, церковное управление и т.д.). Единство церкви -духовная величина, а не просто единство ее членов между собой. Оно опирается на единство Божье, проявляемое Иисусом Христом в Духе. Один и тот же Бог собирает единый народ Божий, рассеянный по всем местам и всем временам. Один и тот же Христос соединяет всех своим словом в одной общности посредством своего Духа. Одно и то же крещение сочетает всех в том же самом теле Христовом. Единит всех со Христом и друг с другом одна и та же евхаристия, одно и то же исповедание веры в Господа Иисуса, одна и та же надежда и слава, одна и та же сердечная любовь, одно и то же служение миру. Церковь одна и потому должна быть едина.

 

 

 

Б. Если каждая поместная церковь по-своему есть экклесия, творение Духа, тело Христово, то может ли множественность церквей сама по себе быть чем-то предосудительным? Недопустимо искать единство церкви вне конкретной общины. Именно наличие поместной церкви подразумевает множественность церквей, так как поместная церковь заведомо не является единственной. Итак, единство церкви предполагает сосуществование многих церквей. Так, слово «экклесия» совершенно естественно используется в Новом Завете во множественном числе и связывается с местными названиями, которые при известных условиях могут означать разные миры: Иерусалим и Коринф, Антиохию и Рим.

 

Итак, существует множество местных церквей (церкви Эфеса, Филипп, Фессалоник – отдельных городов и деревень), в которых манифестируется единая церковь. И существует множество региональных церквей (церкви в Иудее, Галилее и Самарии, в Галатии, Македонии, Асии – церкви отдельных провинций, диоцезов, стран, наций, континентов), в которых опять-таки присутствует единая церковь. Наконец, существует множество типологических церквей (эллинистические, иудеохристианские, церкви отдельных обрядов и деноминаций), часто совпадающие с региональными церквами из-за переселений народов.

 

Так, единство церкви предполагает множественность церквей, которым нужно помнить, откуда они пришли и где сейчас находятся. Их язык, их история, их нравы и обычаи, их образ жизни и мысли, их национальный состав с самого начала были различны. Никто не имеет права отнять это у них. Никоим образом не может быть всегда и везде одно и то же. Единство церкви не только предполагает множественность церквей, но и порождает ее вновь и вновь – в силу различных призваний Божьих, в силу многообразия ниспосылаемых им духовных даров, а также различия членов тела Христова и их функций. То, что говорится о различных людях, может аналогично быть сказано о различных церквах – в понятиях «народ Божий», «тело Христово», «творение Духа». Никто не имеет права суживать призвания, заглушать Дух, нивелировать церкви-члены.

 

Церковь Христова, согласно Новому Завету, не является церковью централистской, эгалитарной или даже тоталитарной унификации. Она не знает безрадостного и несвободного единообразия некоей унифицированной организации. К сущности церкви не имеет отношения ни единообразное богослужение, ни единообразное церковное устройство, ни единообразное богословие. Присоединяясь к Еф 4:4-6, скорее можно сформулировать обратное. Многообразие в богослужении: один Бог, один Господь, одно крещение и одна евхаристия, – но различные народы, различные общины, различные языки, различные обряды и формы благочестия, различные молитвы, песнопения и облачения, различные стили искусства; в этом смысле – различные церкви! Многообразие и в богословии: один Бог, один Господь, одна надежда и одна вера, – но различные системы и стили мысли, различные понятийные аппараты и терминологии, различные школы, предания и направления исследований, различные университеты и различные богословы; в этом смысле – опять-таки различные церкви! Наконец, многообразие в церковном устройстве: один Бог, один Господь, один Дух и одно тело, – но различные уклады жизни и правопорядки, различные нации и народности, различные нравы, обычаи и системы управления; в этом смысле –  тоже различные церкви!

 

Здесь везде могут сохраняться «единство духа» и «союз мира», «со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью» (Еф 4:2-3). При всей этой множественности и различности нигде не должны царить конфликты, вражда и раздор. Здесь ради любви и мира можно отказаться от определенного своеобразия и в чем-то согласиться друг с другом. Все в порядке, пока вес исповедуют одного и того же Бога, Господа, Духа и одну веру, а не своего собственного Бога и свою веру.

 

Так, в Новом Завете существуют принципиально разные исторические формы единой церкви, которые могут быть вполне законны: это ее различно структурированные проявления и формообразования. Пока эти разные церкви взаимно признают друг друга, пока они сохраняют богослужебную и евхаристическую общность, подставляя друг другу плечо в нужде и гонениях, до тех пор ничего нельзя возразить против их множественности. Все глубокие отличия между разными церквами не могут тогда поколебать уверенности, что все церкви Христовы едины. Тогда эти отличия, явно бросающиеся в глаза и глубоко укорененные, не ведут к разделению церкви. Они не означают никакого церковного раскола!

 

Итак, не всякое сосуществование различных церквей подвергает сомнению единство церкви, а лишь их глубокий антагонизм. Итак, не различия сами по себе являются злом, а лишь исключающие друг друга эксклюзивистские различия, которые заявляют о себе как notae Ecclesiae*. Тогда эти различия приобретают особую значимость и другие церкви уже не могут рассматриваться как законные проявления единой церкви, а считаются искажением церкви Христовой. Такие различия исключают друг друга и делают церковную общность невозможной. Тогда различные крестные церкви, региональные церкви, деноминационные церкви становятся антагонистическими конфессиями. Противоположны их вероисповедания, а также богослужения и уставы, так что разрывается общность веры, крещения и евхаристии.

 

Виноваты ли в церковных расколах лишь ограниченность, малодушие, несговорчивость людей? Зачастую это так, но отнюдь не всегда. Раскол может произойти и в силу честного убеждения, что иначе совершится предательство по отношению к Евангелию Иисуса Христа. Тогда кажется неизбежным раскол, который нельзя описать с помощью пары понятий «церковь – ересь». Тогда речь идет уже не об обособлении относительно маленьких групп от одной большой церкви (не о сектах, обычно существующих недолго), а о разделении самой большой церкви. Такой характер имеет раскол между Западной и Восточной церквами и раскол между Католической церковью и реформационными церквами.

 

 

 

Возможно ли хотя бы ограниченное примирение разделенных христианских церквей? Мы посреди доселе неслыханного и, по-видимому, неудержимого движения к единству не только в мире, но и в церкви. Деятельность Всемирного совета церквей, с одной стороны, и Второго Ватиканского собора, с другой стороны, приносит свои плоды. Стали реальностью новые взаимоотношения между крупными церковными центрами христианства – Римом, Константинополем, Москвой, Женевой, Кентербери.Ряд церквей, которые раньше вынуждены были взаимно не признавать друг друга в силу различной «конфессиональноcти», ныне осуществили унию или по крайней мере планируют ее. Однако еще не скоро совершится объединение между Восточной и Западной церквами и особенно – между Католической церковью и протестантскими церквами.

 

А. Именно эти основные расколы наводят нас на размышления, выходящие за рамки сказанного ранее о церкви и еретиках. И здесь нам следует говорить не абстрактно, а постоянно учитывая исторический фон таких расколов. Примирение разделенных христианских церквей невозможно без критической рефлексии, не закрывающей глаза на вину собственной церкви. Систематическое богословие должно принять за основу своих дальнейших рассуждений непредубежденное церковно-историческое исследование.

 

Что спровоцировало схизму между Восточной и Западной церквами Сложно установить, какую именно роль играли в этом расколе политические, культурные и богословские факторы. Одно можно сказать уверенно: происходил в высшей степени комплексный многовековой процесс отчуждения между этими церквами. Как уже до знаменитой даты 1054 года, когда папский легат положил на алтарь собора Святой Софии в Константинополе буллу, анафематствующую патриарха Михаила Керулария, так и после этого года многие связи между Римом и Константинополем вовсе не были разорваны. Какие факторы способствовали схизме и наконец привели к ней? Мы можем указать на них лишь тезисно 1.

 

1.Церковно-политические факторы. Прежде всего, это перемещение столицы империи из Рима в «новый Рим» (Константи-  нополь). Кроме того, это «цезарепапизм» – весьма далеко идущая идентификация Восточных церквей с Византийской империей во главе с василевсом как властителем и законодателем церкви (особенно при Юстиниане). Одновременно на Западе сложилась единообразно организованная латинская церковная система под приматом римского епископа («папоцезаризм»). Затем произошло обращение в христианство варварских народов, на поддержку которых все более опиралась Западная церковь. Свою роль сыграла также базирующаяся на фальшивке идея Donatio Constantim * папе Римскому. Кроме того, в 800 году состоялась коронация Карла Великого, который получил статус римского императора; это произошло вопреки уже царствующему римскому императору –византийскому (что усилило на Востоке впечатление о «предательстве» латинян).

 

С другой стороны, начался систематический демонтаж властных полномочий патриарха Константинополя, ныне именуемого «вселенским». Потом исламские завоевания способствовали национализму отдельных церквей, что осложнило связи между Восточной и Западной церквами и привело в Византии к политической и церковной стагнации. Наконец, злосчастные крестовые походы привели в 1182 году к кровопролитию среди латинян в Константинополе. А в 1204 году столица Византии была захвачена латинянами, был назначен латинский император, патриарх и архиепископ, произошла широкая латинизация захваченных областей, установилось подчинение всего греческого духовенства Римской церкви. С 1204 года утверждается схизма и подрывается идея о воссоединении Восточной и Западной церквей. Позднейшие политически ориентированные попытки унии (II Лионский собор 1274 года, Флорентийский собор 1439 года) ничего не изменили. Когда же в 1453 году Константинополь попал в руки турок, подозрительность и антипатия восточных христиан по отношению к латинянам достигли апогея. Касательно латинского прозелитизма в последующие столетия сложилась поговорка: лучше смерть, чем Рим! Лучше тюрбан султана, чем папская митра!

 

2. Культурно-религиозные факторы. Различные языки Западной и Восточной церкви неоднократно приводили к их духовно-культурному отрыву друг от друга. Возникали многочисленные недоразумения из-за разного понимания богословской терминологии. Греки казались латинянам хитроумными и коварными, а латиняне грекам –  необразованными варварами. Различались и «обряды», которые для восточных христиан включали не только литургический церемониал, но и всю совокупность церковной жизни (устав и организацию церкви, богословие, богослужение, благочестие).

 

3. Богословские факторы. В противовес восточному платонизму и традиционализму на Западе, особенно с конца XI столетия, произошло обращение к тварному и эмпирическому миру, к рациональному анализу и научному исследованию. В отличие от созерцательно-монашеского богословия Востока – университетское богословие (схоластика) на Западе. В отличие от восточной неопределенности и сдержанности в вероучительных высказываниях – западное стремление к формулированию точных определений, к догматизации. В отличие от восточного многообразия в богословии и церкви – резко усилившаяся со времени падения империи (и особенно с XII века) унификация и централизация Западной церкви и ее богословия.

 

Все более акцентировавшееся учение о примате и непогрешимости папы (в теории и на практике) стало апогеем всех разногласий между Восточной и Западной церквами. Православная церковь понимает себя как истинную церковь Христову, по сей день нерушимо сохраняющую веру, данную Христом в Откровении; именно об этой вере свидетельствовали апостолы и истолковывали отцы церкви (православный – правильно верующий). Права ли в этом Восточная церковь? Огромная дистанция и латинской, и греческой патристики от изначальной вести Нового Завета замечается в Восточной церкви меньше, чем в Западной. Хваленая преемственность восточной традиции от Нового Завета не выдерживает критической проверки во многих важных моментах. Во всяком случае, и Западная, и Восточная церкви имеют достаточно оснований самокритично относиться к себе и искать пути к новой общности. «Декрет об экуменизме» Второго Ватиканского собора включает главу «Об особом уважении к Восточным церквам», где говорится об уникальной истории церковного Востока.1

 

Не менее насущна критическая рефлексия над протестантской Реформацией (в своих основаниях и по последствиям более радикальная). Несмотря на всю внутреннюю раздробленность, Реформация привела к возникновению новой, третьей основной формы христианства и церкви (наряду с восточной и западно-латинской формой).

 

1. В общеисторическом контексте Реформация должна рассматриваться на фоне того преобразования Европы, которое развернулось в XVI веке. В этом плане Реформацию определяли различные факторы – политические, экономические, культурные. Прежде всего, произошло разрушение средневековой империи, крушение папского мирового господства и возвышение самостоятельных национальных государств и местных князей. Кроме того, усилилось неслыханное доселе расширение пространственного горизонта в результате новых географических открытий. Завершился переход от натурального хозяйства к монетарной экономике. Началось бурное развитие светской жизни в процветающих городах благодаря отказу от аскетизма и развитию искусства книгопечатания. Возник новый образ мира, ощущение великих перемен, превалирование философского монотеизма над наивным Практическим идолопоклонством. Однако в центре широкомасштабного перелома находился религиозно-церковный конфликт между Католической церковью и революцией в духовной жизни Мартина Лютера. Приведу лишь несколько реплик по этому поводу.

 

2. Об упадке папства свидетельствовали: западная схизма, три наши одновременно (антипапы), обмирщение, моральное разложение и непонимание своего служения папами эпохи Ренессанса, их итальянская политика, абсолютистский централизм, роскошь и безнравственность курии, ее сопротивление любым реформам.

 

Безрадостная ситуация характеризовала Католическую церковь в целом: безрезультатность соборов с их попытками реформ, отсталость церковного устройства (свобода церкви от уплаты па-Лога, ее неподсудность, учебная монополия, поощрение нищенства, изобилие церковных праздников и т.д.). Возникла гипертрофия канонического права в церкви, чудовищное обмирщение богатых князей-епископов и монастырей, слишком многочисленный необразованный и бедный пролетариат духовенства, для которого литургия была непонятна. В результате процветали ужасающие суеверия, религиозная истерия (зачастую в фанатично апокалиптических формах), законническое благочестие народа. Проявились многочисленные признаки упадка богословия: бесконечные академические пререкания позднесредневековой схоластики, пренебрежение важнейшими богословскими вопросами (Христос и оправдание грешников, слово и таинство, закон и Киаигслие). Возникло немало заблуждений пелагианского типа о Природе человека, отпущении грехов, причастии.

 

Такое общее разложение Католической церкви спровоцировало волну критики в доселе невиданных масштабах, в которой приняли участие радикальные мыслители XIV века (Оккам, Маренлни Падуанский, спиритуалисты); Парижский университет как конкурент папской преподавательской корпорации. Состоялось Соединение номинализма и галликанизма, возникла индивидуалистическая мистика, проявилось безразличие или даже скепсис гуманистов, начался их критический анализ источников. Особую роль сыграли последствия деятельности сект Уиклифа и гуситов и, наконец, общая критическая установка по отношению к папе и церкви – как со стороны городского образованного общества, так и жестоко угнетаемого крестьянского сословия. На имперском сейме в Нюрнберге в 1523 году папа Адриан VI через своих легатов открыто признал свою вину, чего последующие папы, к сожалению, столь внятно уже не делали.

 

3. Произошла настоящая реформациониая революция. Гениальный Лютер подхватил, облагородил и с непревзойденной силой слова сформулировал религиозные устремления позднего Средневековья, используя мощные позитивные силы в мистике, номинализме и народном благочестии. Для него речь шла не только о борьбе против явных церковных нестроений, но и о полном освобождении из-под папской власти. Его личный реформаторский пыл был направлен на возвращение церкви к Евангелию Иисуса Христа, как о нем изначально засвидетельствовало Священное Писание. Однако отправной точкой Лютера был вопрос о том, может ли человек быть уверен в своем спасении. Лютер нашел ответ прежде всего в Послании к Римлянам: человек может быть спасен посредством праведности, ниспосылаемой Богом по Его свободной благодати; спасение нельзя заслужить благочестивыми деяниями, а можно лишь принять по вере в Бога. Из учения апостола Павла об оправдании верой проистекало новое понимание Лютером церкви.

 

С этого началась радикальная критика учения и практики Католической церкви, ее клира (замещающего Христа), ее концепции таинств, ее традиции (не основывающейся на Писании), ее благочестивой набожности (культ святых, мощей и т.д.). Спор об индульгенциях был только внешним поводом для моментально обострившегося конфликта Лютера с Римом, что привело к отлучению реформатора. Но уже невозможно было остановить реформационное движение с его радикальным переустройством всей церковной жизни согласно Евангелию. Дальнейший ход этого движения, связанный скорее с политическими, чем с богословско-церковньши факторами, нет смысла здесь как-то расписывать.

 

Лютер (а затем и другие реформаторы) вновь обратил внимание церкви на нормы Евангелия, на веру в Христа и Его исключительное посредничество. Он всем своим богословием способствовал реанимации исконных новозаветных перспектив. Вновь ожили понятия: господство благодати, всеобщее священство верующих, церковный сан как служение, значение слова, противоположность Закона и Евангелия, духовный склад повседневности. Лютер внес решительный вклад в церковную реформу, повлияв и па католичество. Все это неоспоримо и признается сегодня всеми добросовестными историками и богословами.

 

Но единство Западной церкви, реформировать которую стремился Лютер, было разрушено! И за этим великим расколом в самом евангелическом стане последовали один за другим все новые и новые расколы, конца которым не видать. Это была ужасная по цене закладная, а порожденные Реформацией церкви даже не удосужились задаться вопросом об их части вины за происходящее! Стал ли раскол неизбежным лишь благодаря необузданному темпераменту Лютера? Не упускали ли из виду все реформаторы подлинную соборность? Не односторонне ли подчеркивались ими определенные измерения Нового Завета, тогда как другие просто не замечались? Не было ли почти везде утрировано понятие «только», само по себе оправданное («только» Писание, «только» благодать, «только» вера)? Ведь в результате это «только» вскоре стало вызывать недоразумения, как и католическое «и» («и» предание, «и» свободная воля, «и» дела).

 

При всех правильных посылках реформаторов были сделаны поспешные выводы относительно всеобщего священства и церковного клира, свободы совести и consensus Ecclesiae*. Да и относительно самой Реформации у всех церквей есть достаточно поводов для самокритики и нового осмысления.

 

Б. Ситуация разделенного христианства кажется столь аномальной, противоречивой и сомнительной, что вполне понятен поиск отговорок и оправданий того, что оправдать нельзя.

 

Первая отговорка заключается в богословском бегстве от разделенной зримой церкви к неразделенной невидимой. Но допустимо ли платонически раздваивать действительную церковь на зримо-эмпирическую и невидимо-идеальную? Разве действительная церковь – это навсегда «два в одном»? И не будет ли оправданно такое высказывание: если видимая церковь разделилась, то так же разделилась и невидимая, составляющая одно целое с ней? Разве единство церкви может «переживаться» только внутренне, а не «практиковаться» еще и перед лицом мира? Нет, недооценка раскола, поверхностная и дуалистическая, создает осложнения для его преодоления; ведь если раскол не воспринимается во всей его глубине, единство церкви изгоняется в область невидимого. Конечно, единство церкви невозможно продемонстрировать неверующему, но это единство может и должно стать действенным в мире.

 

Вторая отговорка заключается в истолковании церковных расколов как желанного Богом нормального развития церкви. Некоторые полагают, что примирения церкви следует ожидать в лучшем случае при эсхатологическом завершении мира. Но допустимо ли в контексте Нового Завета говорить о некоем органическом движении к расколу? Не следует ли, исходя из Нового Завета, скорее назвать все это в высшей степени неорганичным, неестественным, абсурдным, неправильным развитием? Наконец, не является ли просто дешевым утешением относить заповедь единства к эсхатологическому будущему? Как если бы церковь Христова началась с расколов и естественно дошла до нынешнего ее состояния! Как если бы все это не шло вразрез с задачей церкви и с ее начальным состоянием! Церковь определенно не была основана в состоянии разделенности, которое не было и ее временным состоянием между эпохами. Нельзя найти богословского оправдания ложным человеческим решениям! Не следует увековечивать раскол церкви ни с помощью историко-богословских спекуляций, ни с помощью эсхатологических надежд. Именно в перспективе эсхатологической полноты и единства церкви нам поручено ныне всерьез воспринять нашу задачу преодоления расколов.

 

Третья отговорка сродни второй. Она объясняет возникшие в результате церковного раскола разные церкви как три или четыре большие ветви на одном дереве – «тропы» (по Цинцендорфу) или «ветви» единой церкви (по терминологии большинства англикан). В этой концепции определенно немало истинного, пока церкви состоят в братском общении друг с другом. Но могут ли быть ветвями на одном и том же дереве такие церкви, которые взаимно исключают друг друга, да, пожалуй, и должны исключать во имя истины Евангелия? Разве могут в одной и той же церкви одновременно быть истинными существенно разные подходы к вероисповеданию, богослужению, основополагающему церковному порядку? Разве может то, что здесь истинно, там быть заблуждением, то, что здесь догмат, там – ересь? Разве может церковь, не желающая просто раствориться в мире, обойтись без размежевания (пусть в довольно широком и подвижном диапазоне), без границ, за которыми уже нет истинной церкви? Где царит различный дух, там не может быть истинного мира, а только безразличие! Только там, где вместе молятся, вместе слушают слово Божье и вместе могут причащаться, есть единая церковь. Наконец, она есть только там, где исповедуют не многих владык, а единого Господа, не многих духов, а единого Духа, не многих богов, а единого Бога!

 

Четвертая отговорка состоит в том, что только одна эмпирическая церковь идентифицируется с церковью Христовой, а все остальные церкви церквами не считаются. Решительный протест против равнодушной уравниловки различных церквей, безусловно, необходим – именно ради истинной церкви Христовой. Но достаточно ли обоснован такой протест? Будет ли любая церковь, претендующая на абсолютную идентичность, справедлива по отношению к другим христианским церквам? Можно ли походя отрицать у них не только истинное крещение и причастие к телу Христову, но также и многое другое? Будет ли справедлива такая исключительная церковь по отношению к самой себе, если она охотно закрывает глаза на то, что и в ней кое-что не является экклесией, а лишь vestigium Ecclesiae * Может быть, именно то, что в ней присутствует только в виде «следов», в других церквах может быть действительно реализованным? Итак, не переоценивает ли себя такая церковь в фарисейской самоуверенности и нераскаянности? Когда разбита тарелка с монограммой «П» (папа), может ли тот, кто ухватил ее осколок, утверждать, что он обладает всей тарелкой! Так звучит англиканский упрек католикам, который легко можно переслать и православным. Тот, кто не хочет считаться с расколом и выдает себя..за.целое, тоже виновен в сохранении схизмы.

 

Второй Ватиканский собор пересмотрел отношение Католической церкви к другим христианским церквам в главных моментах.

 

1. Хотя раньше Католическая церковь говорила лишь о еретиках и схизматиках (по сути злонамеренных), теперь она обращается к другим христианам как к отделенным братьям.

2. Хотя раньше Католическая церковь принимала во внимание существование лишь отдельных христиан вне церкви, теперь она признает наличие и некатолических христианских общин (“christianae communions”1)

3. Католическая церковь считает эти общины не только социологическими величинами, но и «церковными общинами» или «церквами» («Ecclesiae velcommwiitatesecclesiasticae» 2 СЕ 15; ср. DOe 3).

4. Католическая церковь признает объединение других церквей между собой в экуменическом движении. При этом цитируется базовая формула Всемирного совета церквей:

 

 

 

Если мы хотим избежать всех этих отговорок и уловок, то не остается ничего иного, как перестать богословски оправдывать церковный раскол. Ведь не оправдывают грех, но «терпят» его существование как мрачной загадки, абсурдного, бессмысленного факта, противоречащего воле Божьей и спасению человека. А поскольку церковный раскол тоже противоречит воле Божьей, то он по своей сути есть отступничество, вина, грех (каждого христианина, каждой общины, а не только какой-то одной «партии»). Пусть разногласия пока столь велики, пусть историческое происхождение и обстоятельства раскола довольно понятны, но все это не должно было зайти столь далеко – вплоть до схизмы в церкви!

 

Церковный раскол – скандал и позор! Тот, кто не старался ему воспрепятствовать, кто постоянно подливал масло в огонь раскола, тот тоже виновен в нем. Нет смысла говорить здесь о мере вины! Разумеется, надо учитывать личные ошибки и тогдашних церковных деятелей, а не только нынешних. Разумеется, коллективная вина не затрагивает всех равным образом. Но есть общая ответственность и общая вина за сохранение состояния раскола. Эта вина лежит на разделенных церквах, подобно тому как лежит она на разделенных семьях, которые не примирились. В декрете об экуменизме того же собора говорится:

 

 

Конечно, от вины пред Богом церкви не могут освободиться сами, но могут быть лишь освобождены: все зависит от прощения. А потому первым шагом к прекращению раскола всегда будет исповедание вины и просьба о прощении, обращенная к Богу, Господу церкви, а вместе с тем и к братьям: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!» Когда мы молим о прощении, мы показываем свою готовность к борьбе с расколом в соответствии с волей Божьей. Речь идет о метанойе!

 

 

В. Из самокритичного осознания глубин раскола и общего исповедания совместной вины рождается задача нашей деятельности. Это не значит, что мы должны сотворить единство своими собственными силами – нашей волей и стараниями, нашими дискуссиями, комиссиями, конференциями, конгрессами, соборами, церковными союзами, всемирными альянсами и униями, нашей толерантностью и дружеской открытостью. Если уж существует церковное единство, которое должно вновь и вновь реализовываться, то это коренным образом Божье дело. Единство дано нам от Бога во Христе, и об этом мы не должны ни на секунду забывать при самых необходимых собственных усилиях во имя единства! Мы будем доверчиво исходить из этой веры, не думая о том, будут ли иметь успех все наши усилия. Попытаемся сейчас кратко сформулировать некоторые богословские тезисы по поводу экуменического пути всех церквей.

 

1. Следует признать, что общая церковная действительность существует. Наперекор всей противоречивой множественности церквей, во Христе мы уже едины. Это мы знаем, исходя из веры. Единство церкви – это единство верующих. Все церкви, пусть даже они продолжают спорить между собой, единым Духом верят в единого Господа и единого Его Отца. По вере всем церквам даровано одно Евангелие – Благая весть Христа, пусть даже они все еще по-разному понимают ее. И если крещение в этих церквах правомерно (чего никто не оспаривает), то все крещеные должны становиться членами единой экклесии Христа. И если эти церкви также правомерно совершают евхаристию (что некоторыми оспаривается), какому же Телу должны они тогда причащаться, как не единому Его Телу? И не существует ли в таких разных верах и надеждах церкви много больше общего, чем разделяющего? И не может ли любовь, животворящая различные церкви, если уж не изгладить различность веры, то хотя бы заключить ее в свои объятья? Итак, если различные церкви ищут единство церкви, то это единство в широком смысле уже найденное, а лучше сказать, ниспосланное свыше. Итак, единство церкви не только цель, но и корень необходимых усилий во имя этого единства. Поэтому воистину не без основания различные христианские церкви именуются церквами. И именно в связи с этим именованием перед ними всеми стоит задача единства церкви (по вере во Христа).

 

 

Отделенные от Рима православные церкви всегда именовались на языке римской курии церквами (Декрет об экуменизме «Unitatis redintegration, 1, 3 ссылается на IV Латеранский собор 1215 года, II Лионский собор 1274 года, Флорентийский собор 1439 года). Второй Ватиканский собор, к счастью, не назвал критерием титулования «церковью» епископальную структуру церкви и связанное с этим совершение евхаристии. Этот критерий был бы, по сути, произвольным и несправедливым по отношению к протестантской Реформации. С другой стороны, многие церковные сообщества с епископальной структурой (например, Англиканская церковь, Лютеранская церковь Швеции) стоило бы именовать не «церквами», а только «церковными общинами». Остается спорным вопрос о том, является ли недействительным англиканское рукоположение в сан, даже после отрицательного вердикта папы Льва XIII (вовсе не непогрешимого). Сложно богословски доказать недействительность евхаристического причастия вне Католической и Православной церквей (как это выглядит в церковном праве). В дефиницию того, что есть церковь, нельзя вставить произвольное множество элементов и условий, если мы не хотим пасть жертвой небиблейского сужения этого понятия. Именно это произошло, когда кардинал Беллармин ввел в определение церкви еще и признание примата папы, вследствие чего православные церкви уже никак нельзя было признать церквами.

 

После нашего рассуждения о базовой структуре церкви будет богословски правильно и экуменически плодотворно исходить из минимального, но основополагающего рамочного понятия «церковь». В этом случае церковью может быть названа всякая упорядоченная община крещеных христиан, верующих в Господа Иисуса Христа, алчущих совершать евхаристию, стремящихся жить по Евангелию, желающих называться церковью. Не все протестантские сообщества желают этого, поэтому будет правильно различать между «церквами» и «церковными общинами». В силу основополагающего сходства церквей настоятельно требуется углубление экклесийного характера христианских общин.

 

2. Следует искать общую церковную действительность. Именно признание уже существующего во Христе единства призывает к поискам реального единства. Но так как мы не способны найти его своими собственными силами, следует постоянно в ходе этих поисков молиться Тому, Кто дарует нам как волю, так и исполнение. Нужна совместная молитва об избавлении от зла раскола, от всяческих предрассудков и разногласий, всякого недоверия и взаимного отталкивания... Нужно ли сегодня еще раз напоминать церквам о молитве не против друг друга (за собственную победу!), а друг за друга (во имя взаимной любви!)? Ради исполнения не нашей собственной, а божественной воли должны мы молиться: да свершится единство церкви, но не так, как его представляем мы, а какова воля Божья об этом единстве.

 

 

 

Из oratio* проистекает истинное actio**. Это не то действие, которое все еще полагает возможным достижение единства с помощью грубого насилия. Это и не действие посредством легаль ного принуждения (единство религии во имя единства нации!), политического или социального давления. Как будто государство не вредит достижению церковного единства; как будто церковь, Пользующаяся во имя единства государственными средствами принуждения, не делает саму веру сомнительной! Тактико-практические действия из внецерковных побуждений и интересов в конце концов сведут на нет все потуги к достижению церковного единства. Уже многие попытки воссоединения церквей, инспирированные политически, потерпели крах (как заключавшие унии Лионский и Флорентийский соборы, так и различные протестантские религиозные собеседования).

 

Единение церквей вообще не может состояться постановлением сверху, но должно расти внутри самих христианских общин. Поэтому единение христиан зависит от проявления терпения и уважения друг к другу (это уже немало, хотя только недавно стало чем-то само собой разумеющимся). Наше единение зависит от желания познавать и слушать друг друга (причем именно в существенных аспектах веры). Только когда проявляется наша ответственность за происходящее, становится возможным совместное свидетельство миру о Христе. Это actio (действие), конечно, не бывает без passio (страдания) – совершенно конкретного страдания из-за церковного раскола, новых отступников в собственной церкви и других церквах. Именно это кажущееся напрасным страдание, честно перенесенное, преобразуется в плодотворное действие. На основании общих элементов в разных церквах (которые важнее всего разделяющего!) мы должны  настойчиво искать то единство, которое может реализоваться.

 

 

По поводу необходимости знакомства друг с другом и диалога с позиций равенства см. Декрет об экуменизме «Unitatis redintegration II, 9. По поводу экуменической ориентации богословия и практического обучения см. Декрет об экуменизме «Unitatis redintegration II, 10. По поводу совместного свидетельства христиан миру и практического сотрудничества в социальной жизни см. Декрет об экуменизме «Unitatis redintegration II, 12.

 

3. Общие церковные принципы следует претворять в жизнь в своей собственной церкви. Раскол не воспринимается всерьез, если в поисках общего люди не ориентируются на ту церковь, к которой они присоединены крещением и в которой обрели веру. Однако следует не застывать на особенном, а обнаруживать в нем общее. Было бы иллюзией надеяться послужить единству церкви, выйдя из своей церкви и примкнув к другой. Конечно, отдельные переходы в другую веру или в другую церковь могут быть результатом тяжелого конфликта со своей совестью, но они не приведут к долгожданному единству церкви Христовой. Это доказывает многовековой опыт. Но было бы иллюзией надеяться претворить в жизнь единство церкви вне всех церквей, выйдя из своей собственной. С такой «нейтральной» точки зрения можно только говорить ни к чему не обязывающие речи, которые вовсе не способствуют церковному единству. Эта нейтральная позиция так и останется ничейной землей, где не найти единства церкви. Если же всерьез берутся за эту задачу, тогда рано или поздно от нейтралитета придется отказаться. Это означает, что складывается некое новое вероисповедание или структура, похожая на церковь. Поэтому при всей ныне существующей множественности церквей не остается ничего иного, как скромно, непритязательно, трезво и объективно искать общее для церкви в своей собственной церкви, однако без излишней самоуверенности. Стремление к единству церкви требует не менее серьезного отношения к своей церкви, а даже еще более серьезного, чем к другим. Нужно возвращаться к ее благим истокам, переоткрывая для себя ее истинный смысл и следуя ее лучшим замыслам.

 

Именно когда мы совершенно серьезно относимся к нашей собственной церкви, мы неизбежно будем вновь и вновь вспоминать, что наряду с ней существуют и другие церкви. Нам не следует столь слепо любить нашу собственную церковь, чтобы уже не вспоминать о существовании других церквей, также притязающих быть истинной церковью Христовой (возможно, с полным правом). Ведь в том или ином случае они могут оказаться лучшими слушателями Евангелия, более верными исполнителями благовестил! А потому существование других церквей ставит под вопрос те или иные устои нашей собственной церкви. Эта ситуация громко или беззвучно требует подражать другим в том или ином отношении и идти им навстречу. Может ли церковь, желающая единства церкви Христовой, не считать себя обязанной выполнять справедливые запросы и требования других церквей? В экуменических трудах фокусироваться на своей церкви – это и есть решающее испытание для воли к единству. Речь идет об обновлении своей церкви через претворение в жизнь справедливых требований других церквей! Если это будет постоянно осуществляться всеми сторонами, неизбежно произойдет их сближение. При всем уважении к прошлому, которое никак нельзя отменить, единение невозможно, если постоянно оглядываться назад. Единение возможно только для устремленных вперед! В будущем, навстречу которому церковь должна быть постоянно открыта, распахнутся двери новых возможностей. Если каждая церковь будет претворять в жизнь справедливые запросы и требования других церквей, тогда никакая церковь не останется в будущем той же самой, какой была. При этом вреден энтузиазм, не замечающий трудностей, но необходим решительный отказ от всякого конфессионального равнодушия и лености. В процессе самоотверженного дарения и приобретения проявится и усилится то общее, что есть в истинной церкви.

 

 

 

4. Недопустимо жертвовать истиной, ее необходимо вновь отыскивать. До единения церквей невозможно дойти в результате безразличия к вере или недостатка понимания. Дипломатические соглашения и догматические компромиссы не путь к единению. Следует остерегаться единых формул, лишь скрывающих, но не преодолевающих разлад. Если происходит единение в подлинном смысле этого слова, догматические противоречия должны быть решены богословски. Умалчивать о них столь же бесперспективно, как и преуменьшать их серьезность. Если не преодолеть их по-настоящему, то заболевание останется недолеченным, а оно тем опаснее, чем глубже скрыто. Нет единению любой ценой! Церковь, отрекающаяся от истины, отрекается от самой себя.

 

 

Не по «теплохладной», а лишь по крепкой вере, не по туманному, а лишь по четкому пониманию и критичному различении мы вправе стремиться к единению. Но именно это означает, что ж может быть и речи о повторении одних и тех же положений. Каждый раз истину приходится познавать по-новому, вновь и зноаь овладевать ею. Истины - не кирпичи, они не могут передаваться в максимально запакованном состоянии. Раз истина –  это дух. то чтобы его не утратить, нельзя превращать его в ископаемое! Догматы и вероисповедные тексты не представляют собой закостенелые, окаменевшие формулы, отрешенные от истории и всего) человеческого. И они тоже родом из определенной исторической ситуации. Они должны вновь и вновь освобождаться от своей временной исторической упаковки и встраиваться в более широкую историческую перспективу, чтобы лучше быть понятыми,

 

В особенности это касается текстов, представляющих собой полемические останки битв с ересью, баррикады против определенных заблуждений. Мы должны освобождаться от своей историко-полемической конфронтации и ограниченности. Такие тексты следует сбалансировеннее, адекватнее, точнее интерпретировать в контексте освобождающей новозаветной вести, которую невозможно исчерпать никакой церковной формулой. Поскольку все это должно совершаться вновь и вновь, не существует таких сфер, для которых не требовалось бы постоянного обновления. Таж, Халкидонский Вселенский собор по отношению к Эфесскому, а Второй Ватиканский собор по отношению к Первому Ватикаискому уточнили, скорректировали и улучшили их определения.

 

Каждая истина нуждается в переводе! Внутри различных формулировок, манер мышления и представления содержатся неизменные константы истины, данные в Откровении Божьем, которые должны вновь и вновь распознаваться. Именно в связи с этим не может существовать никаких неизменных церковных формул. Истина веры остается для человека распознаваемой. Именно в связи с этим при переменах времен должно меняться временное облачение веры. Лишь церковь, совершенно серьезно относящаяся к истине, совершенно правдивая и смиренно сознающая, что она не реализует полноту истины, сможет воистину найти единство с другими церквами. Каждая церковь вправе и обязана жертвовать ради единения церквей весьма многим, а именно всем тем, что стало ее искушением и послужило к падению. Однако церковь не смеет жертвовать истиной, но должна вновь и вновь искать ее, всякий раз вновь находить ее.

 

 

Согласно Декрету об экуменизме "Unitatis redintegration" (II, 6), способ изложения учения следует принципу "Ecclesia semper reformanda" *.

 

Нужны продолжительные экзегетические, догматические и церковно-исторические исследования, чтобы вновь достигнуть мирного сосуществования богословских систем, которые в течение столетий жили порознь, в противопоставлении друг другу.

 

Это необходимо, чтобы открылось одинаковое, скрывающееся под разными словами, чтобы адекватно перевести свои понятия в чужие, а чужие – в свои. При этом нужно критически откорректировать и те и другие, исходя из взвешенной нормы. Не должно быть никакого замалчивания противоречий и забеливания истины «любовью»! Необходимо прислушивание к другим, осмотрительная неспешность в суждениях, настойчивое вопрошание и чуткое истолкование, а тем самым открытие истины посредством любви! Помехи, препятствующие экуменическому согласию в богословии, должны отсеиваться и преодолеваться. Среди этих помех – духовная вялость, аффективная заряженность в силу негативных личных, церковно-политических или богословских мотивов. Среди них – личная или церковная гордость, инстинктивный страх перед сомнениями в собственной православности, неспособность вырваться из золотой клетки некоей богословской системы. Мешает также идентификация обязательного вероучения с необязательными школьными мнениями: не в школьном богословии, а в вере необходимо искать единения церквей!1

 

5. Ориентиром для единения должно служить Евангелие Иисуса Христа, причем все в целом. Что должно быть руководством для всех церквей, масштабом для их справедливых устремлений, путеводной нитью для определения истинного (и неистинного) в их теории и практике? Таким ориентиром и нормой для единения церквей не может служить ни одна из них. Не может быть никакого единения посредством эклектического сложения отдельных элементов, выделенных из каждой церкви, чтобы затем совместить их в новой совокупности. Тогда самопонимание церквей осталось бы, как и прежде, принципиально противоречивым! Но так же не может быть единения посредством вычитания, просто исключающего те элементы, которые разделяют церкви, чтобы довольствоваться одним остатком. Этот остаток был бы весьма жидким и невещественным дистиллятом! Нет, о различных церквах следует судить по программе, по которой все они выстроены и на которую ссылаются. Ведь основой их собственного существования является исконная весть Иисуса Христа, как она засвидетельствована в Писании.

 

В послушании этой единой вести единого Господа –  основание единства церкви и единения церквей. Если же в поисках единства кто-то решается выйти из своей церкви, ему следует не возводить в абсолют ситуацию в иной церкви, а соразмерить ее с исконной и основополагающей вестью. И если в собственной церкви нам следует ответить на справедливые запросы и требования других церквей, то только потому, что после критической проверки за ними придется признать правомочность в контексте самой евангельской вести. В своей церкви, а не вне ее человек должен вслушиваться в подлинные слова Христа. Поэтому он будет прислушиваться и к голосам извне: не звучит ли и в них Христова весть? Ни в коем случае ни в своей, ни в другой церкви нельзя апеллировать к Господу церкви, как если бы сложившаяся ситуация уже была Им оправдана. При учете подлинной традиции церкви в контексте Евангелия необходимо отказаться от ложного традиционализма церквей, которые относятся к собственным традициям пристрастно – с учетом «национального своеобразия», особых исторических условий, авторитета своих церковных лидеров. Однако, согласно нашей собственной традиции и конфессии, мы должны прислушиваться не к себе, а к Христу и Его вести.

 

Именно их голос должен стать основой суждения о том, что в традиции правомочно, а что нет, что имеет безусловное, а что лишь относительное значение, где уместно полное единодушие, а где – великодушная терпимость. Тогда произойдет не «возвращение» одной церкви в лоно другой, не «извлечение» из одной церкви в другую, а совместное «поворачивание» всех церквей к Христу – и тем самым друг к другу. Произойдет не подчинение одной церкви другой, но их обоюдное преображение и взаимное признание в совместном принесении и принятии даров Божьих.

 

Итак, в контексте исконного и основополагающего свидетельства Священного Писания можно достичь не различной, а единодушной оценки своей и других церквей. Но это возможно лишь в том случае, если всерьез воспринимается Евангелие как целое. Уже в начале наших рассуждений мы указали на то, что Новый Завет не представляет собой систематического единства. В силу различных богословских установок составителей Евангелия оно включает в себя различные, иногда прямо-таки противоположные точки зрения. Известнейший пример: согласно апостолу Павлу, есть оправдание только верой, вне зависимости от дел, тогда как, согласно апостолу Иакову, есть оправдание делами. Поэтому возникает вопрос: нельзя ли в контексте Нового Завета оправдать любое понимание церкви? Так говорят некоторые католики, делая из этого вывод о необходимости церковной традиции, которая может дать справку о наиболее предпочтительной новозаветной точке зрения. Так говорят некоторые протестанты, делая из этого вывод о правомочности большого числа конфессий, по праву апеллирующих к Новому Завету.

 

Однако как те, так и другие не замечают следующего.

1. В контексте Нового Завета отнюдь нельзя оправдать любое понимание церкви. При всех разночтениях существует единство Нового Завета, по крайней мере в апофатическом плане! Всякая церковь, проповедующая вместо владычества Божьего земное царство, вместо Господа Иисуса Христа – другого господа (или еще одного), вместо благодати Божьей – самостоятельное спасение, вместо свободы – кабалу человека, вместо истины-ложь, вместо любви – эгоизм, осуждается всеми новозаветными Писаниями.

 

2. Новый Завет – не параллельное сосуществование текстов с противоположными точками зрения, а историческая последовательность текстов; при всех их изменениях и несходстве они единодушно свидетельствуют об одном и том же решающем спасительном событии во Христе Иисусе. При всех противоположностях существует единство Нового Завета в тех положениях, которые могут служить основанием для единства церкви.

 

С другой стороны, церковь, которая намеревается внедрить пелагианское понимание святости как благочестивого законничества, ссылаясь на «оправдание делами» в Послании Иакова, не замечает того, что этот апостол говорит и о заповеди любви. Кроме того, Послание Иакова следует понимать как производное христианское свидетельство. Это подтверждается такими аргументами.

 

1. Послание Иакова, столетиями неизвестное церкви, написанное на литературном греческом языке с библейскими цитатами не из древнееврейского первоисточника, а из греческой Септуагинты, уже с самого начала представлялось не вполне достоверным (в отличие, например, от Первого Послания к Коринфянам апостола Павла). По отношению к подлинным апостольским посланиям текст Иакова может претендовать только на относительный авторитет.

 

2. Послание Иакова написано эллинистически образованным иудеем, предположительно, несколько десятилетий спустя после смерти брата Господня Иакова (в 62 г.) и отражает ситуацию в общине второго поколения христиан. Итак, по временным параметрам оно не принадлежит к первичным текстам Нового Завета.

 

3. Послание Иакова содержит чрезвычайно много ветхозаветного, иудейского этоса. В этом послании лишь с трудом можно было бы распознать специфически христианское умонастроение (снова в отличие от Первого Послания к Коринфянам).

 

Из этого следует, что, хотя Послание Иакова надо всерьез принимать как свидетельство внутри новозаветного канона, оно представляет собой производное свидетельство как по аутентичности, так и по временной и содержательной близости к первоначальной вести. Поэтому церковь, которая делает основанием своего существования именно содержание Послания Иакова, противопоставляет себя почти всем другим христианским церквам. Она ставит под вопрос единство Нового Завета, а также единство церкви.

 

Но верно и обратное: церковь, которая пропагандирует «харизматическую» вольность и церковный произвол, ссылаясь на Первое Послание к Коринфянам, не замечает, что именно говорит в нем апостол Павел по поводу апостольского авторитета и порядка в церкви. Она также не заметит весьма выразительных предупреждений Послания Иакова, да и других свидетельств внутри новозаветного канона. Деяния Апостолов и Пастырские послания ввиду определенного исторического опыта церкви особо подчеркивают церковный порядок и церковные служения. Поэтому церковь, которая именно весть Первого Послания к Коринфянам принципиально или фактически делает основанием собственного существования, тоже противопоставляет себя многим другим церквам. И она тоже ставит под вопрос единство церкви.

 

Несомненно, именно Деяния Апостолов очень сильно идеализируют единство ранней церкви. По другим новозаветным текстам мы неплохо ориентируемся в противоречиях и спорах, неоднократно обострявшихся в этой церкви (между Иерусалимом и диаспорой, христианами из иудеев и христианами из язычников). Известно и о формировании группировок внутри одной и той же общины (например, в Коринфе, Иерусалиме), и о сложных отношениях между самими апостолами (Гал 2:11-16). Ранняя церковь не была единообразной, она с необычайным размахом охватывала собой многообразные учительные и практические подходы. Однако противоречия внутри ранней церкви утрируются и преувеличиваются, если из них конструируется правомерность появления разных конфессиональных церквей.

 

Тогда не замечают, что Иерусалим и диаспора, иудеохристиане и христиане из язычников, Павел и Петр, да и различные группы в Коринфе сохраняли общность. Все эти церкви были связаны исповеданием единого Иисуса Христа и отделены от тех, кто Его не признает. На основании одного и того же крещения они сохраняли евхаристическое общение, которое, насколько мы знаем, нигде не оспаривалось и ме упразднялось. Павел  вместе с иерусалимскими «столпами» – Иаковом, Петром и Иоанном – не только подавали друг другу «руку общения» (Гал 2:9), но и совместно совершали причастие. Все эти церкви составляли единую «церковь Божью», находящуюся в Коринфе и в других местах! Апостол Павел упоминает именно эту церковь – «освященную во Христе Иисусе, призванных святых, со всеми призывающими имя Господа нашего Иисуса Христа, во всяком месте, у них и у нас» (1 Кор 1:2). Церкви Нового Завета знают единство и практикуют его, вплоть до великой складчины общин апостола Павла для подаяния бедным в Иерусалиме. Собранные деньги Павел лично приносит и раздает членам этой первой христианской общины, чтобы выразить единство и взаимопомощь всех христиан (ср. Рим 15:25-28). Любовь, центральное требование всех новозаветных Писаний, несмотря на все споры и разногласия, не является пустым словом: именно любовь связывает всех в братской общности.

 

Это единство посреди всех противоречий и далее сохранялось в первые столетия. Об этом свидетельствует, например, оживленная переписка св. Игнатия с церквами в Сирии, Малой Азии, Греции и Италии, а также переговоры церковных провинций по вопросу о ересях. Все тогдашние расколы оказались преходящими. Даже набирающие с третьего столетия силу языковые барьеры тогда не вредили единству вселенской церкви. Только в V и VI веках дело дошло до образования монофизитских национальных церквей Армении, Египта, Сирии и Абиссинии.

 

Итак, невозможно ссылаться на Новый Завет, чтобы объяснить множественность христианских конфессий. При всех разногласиях Новый Завет свидетельствует об основополагающем единстве церкви. Нужно всерьез относиться к Новому Завету как к единому целому, а не просто выдергивать из него отдельные цитаты. Нужно не нивелировать противоположные точки зрения в новозаветных Писаниях, не расчленять их и не отфильтровывать, но интерпретировать их в синхронном контексте. Тогда именно из Нового Завета как единого целого выявится истинное единство церкви: единство в напряженной множественности и многообразии – в противовес всякому униформизму и уравниловке, но также и всякой избирательности и разделенности.