Прошло 20 лет со дня злодейского убийства священника Александра Меня, блестящего проповедника и миссионера, пророка, призывавшего людей к духовному поиску и преображению, а церковь – к очищению от многослойных наносов язычества, суеверия и предрассудков. За два месяца до убийства о. Александра на Санкт-Петербургскую кафедру был назначен его духовный антипод – митрополит Иоанн (Снычёв), приверженец великодержавных, националистических, антисемитских убеждений, идеолог своего рода "православного талибанства". Хотя митрополит Иоанн и умер в 1995 г., его дело и учение в Русской церкви живёт и процветает. Общеизвестно, что это учение было продиктовано печально знаменитым Константином Душеновым, недавно осужденным за разжигание национальной розни. Это даже не консерватизм, а реакционная утопия, безудержная идеализация давно отживших форм церковной жизни, призывы вернуться в придуманное прошлое, которого никогда не было. В результате такой проповеди в Русской церкви широко распространился архаичный, полуязыческий тип набожности, категорическое неприятие церковных реформ, без которых невозможно возрождение истинно христианской жизни.
Несмотря на поощряемую нынешними властями клерикализацию российского государства на базе Московской патриархии, духовное возрождение России так и не состоялось. В годы крушения атеистической идеологии и распада коммунистической империи в народе на короткое время проснулось религиозное воодушевление. Однако оно было сведено на нет усилиями "митрополитбюро", напуганного перспективой ослабления своей бесконтрольной власти над церковным клиром и народом. Сам по себе церковный народ для синодальной олигархии особой ценности не представляет – доходы от него мизерные, и нужен он лишь для "декорума", для демонстрации перед государственной властью своего мифического "электорального могущества". Поэтому не было никакой реальной поддержки миссионерству или укреплению общинной жизни приходов – подобные инициативы вызывали лишь настороженное недоверие. Основной удар был направлен именно против приходской общины – той христианской семьи, внутри которой протекает вся религиозная жизнь церковного народа. Беспощадно пресекалось, прежде всего то, что является духовной скрепой этой семьи – единение священника со своей общиной. Как только возникало подобное единство, священник подвергался увольнению за штат или "переброске" в какой-нибудь удаленный и труднодоступный приход. Несмотря на то, что иерархия "прикармливает" некоторых элитных священников, в современной России нет более бесправного и социально незащищенного сословия, чем приходское духовенство. Вся неутомимая энергия церковной власти реализовалась лишь в одном направлении – максимальном расширении фонда церковной недвижимости: здесь обретались настоящие деньги и настоящее политическое влияние. При этом необходимо было избежать самой "страшной опасности" – реализации конституционного права приходской общины на владение и распоряжение своим храмом. И эти грандиозные усилия иерархии не остались втуне: цель, ради которой было пресечено духовное возрождение России, была успешно достигнута: многочисленные православные храмы были окончательно отняты у церковного народа и стали фактической собственностью синодальной олигархии.
Опыт последних двух десятилетий доказал, что христианское преображение страны, подлинная евангелизация общественной жизни не могут быть достигнуты без кардинального переустройства церковного организма, без восстановления подлинной соборности. Конечно, внутрицерковная свобода может на первых порах послужить выходу на поверхность самых дремучих взглядов и архаических настроений, но попытка бороться с ними путем бюрократического насилия абсолютно безнадежна. Более того, носители агрессивно- фундаменталистских убеждений приобретают некоторый ореол "праведности", когда оказываются жертвами притеснений со стороны жесткой и порой жестокой церковной власти. Пусть они выделятся в самостоятельные структуры и получат возможность открыто отстаивать свои взгляды – это лучше, чем терпеть их полуподпольное существование или их попытки захватить в свои руки вертикаль власти.
С великой горечью мы должны признать, что не только Русская церковь, но и вселенское православие в целом давно уже вошло в состояние застоя, законсервировалось в средневековых имперских формах. В результате православие становится маргинальным, все более сдвигается на обочину мировой истории. Причины этого духовного бедствия – не столько в проблемах вероучения, сколько в отсталости церковного строя, в его полной неадекватности требованиям эпохи. Этот кризис уходит своими корнями в те далекие времена, когда церковь, неожиданно и стремительно выйдя из катакомб, сразу же интегрировалась с имперским государством и стала частью его административной структуры. Заложенная уже Константином и закрепленная в кодексе Юстиниана модель отношения церкви и государства ставила церковную власть на почетное место, но при этом лишала церковь духовной и социальной свободы, установленной Христом и апостолами. Несмотря на то, что христианство стало идеологическим фундаментом Империи, христианские императоры полностью сохранили языческое представление о государстве как высшей ценности, дарованной свыше. Они никогда не сомневались в своем праве или даже "обязанности" властно вмешиваться во все ключевые аспекты церковной жизни. Сегодня в России опять вспомнили о средневековой "симфонии", хотя в эпоху конституционно закрепленной свободы вероисповедания это выглядит не более чем карикатура или фарс: госчиновников, усердно позирующих перед телекамерами с церковными свечками в руках, народ окрестил "подсвечниками".
Несмотря на властное государственное вмешательство, приводившее к смятениям и расколам, церковь в имперскую эпоху все же смогла совершить непреходящие духовные деяния. Многовековыми усилиями она выработала тринитарный и христологический догматы, внедрила эти вероучительные истины в литургическую практику, создала и сохранила великую исихастскую традицию обожения человека, обратила в христианскую веру многие языческие народы. Но ущербность церковной организации с неизбежностью привела к постепенному угашению духа, так что не нашлось уже сил на решающий шаг: практическое приведение общественной церковной жизни в соответствие с христианской верой. И сама эта вера законсервировалась и омертвела, почти прекратилось творческое раскрытие ее глубин, начатое в раннехристианский и святоотеческий периоды церковной истории. Одно из самых пагубных заблуждений имперской эпохи: церковное устройство стало восприниматься как что-то внешнее и случайное по отношение к вере, тогда как оно само является предметом веры. Верующие полностью потеряли осознание того, что учение Церкви о себе самой не менее важно, чем учение о Боге и о Христе. Отсутствие соборно принятого, укорененного в апостольской традиции учения о Церкви образовало гигантскую духовную брешь, в которую хлынули языческие искушения и соблазны мира.
Вопрос об отношении церкви и государства, как двух принципиально различных типов человеческой общности – был подменен вопросом об отношении духовных и светских властей. Утвердившаяся в восточном Православии идея "симфонии" приняла отношение церкви и государства по образу "души и тела", что кардинально противоречило апостольскому представлению о церкви как об особом и целостном духовно-социальном организме, наполненном благодатью Святой Троицы и имеющим своим главой Иисуса Христа. Необходимо отметить, что, в отличие от восточной церкви, Римская церковь в борьбе против государства впала в другую крайность – она сама приняла на себя имперский образ, сама стала всемирной жреческой империей. В результате своей жесткой авторитарной организации католичество также переживает сейчас состояние глубокого кризиса.
Несмотря на последовательное крушение христианских империй, сложившаяся в имперский период структура внутрицерковного строя осталась неизменной. В то время как мировое православие не смогло вырваться из пленения цезарепапизмом, а католичество осталось на позициях папоцезаризма, западные христианские общества развивались и трансформировались светским путем, постепенно воплощая христианские заповеди в социальной жизни. Первичным, базовым правом, из которого родились все остальные, была завоеванная Реформацией свобода вероисповедания – именно здесь осуществился самый радикальный разрыв с эпохой средневековья. После Английской и Французской революций и Американской войны за независимость, постепенно стали побеждать и совершенствоваться конституционные социальные устройства, основанные на принципах суверенности личности, свободы общественных объединений, верховенства закона и независимости суда. В трудной, порой драматической борьбе с пережитками средневекового политического сознания, родились и реализовали свой огромный творческий потенциал общества и государства нового типа, провозгласившие своей основой ПРАВА ЧЕЛОВЕКА.
Те самые права, которые наиболее соответствуют христианской догматике и этике. Каждый человек самостоятельно предстоит перед Богом и к нему лично обращен евангельский призыв обновления жизни. И только свободный человек способен к соборному единению с ближними для совместного служения Богу и человеческому обществу. Тот факт, что Бог воплотился не в государстве или в нации, но в конкретном Человеке, свидетельствует о том, что в иерархии творения человеческая личность поставлена выше государства или нации. Поэтому государство призвано быть на службе человека, а не наоборот, и национальная принадлежность есть не более чем один из аспектов личности. Всякая попытка тоталитарного подчинения личности интересам государства, нации или даже религиозной конфессии – есть по своей сути антихристианство.
В акте крещения каждый "рядовой" христианин приобщается к власти Иисуса Христа, по словам Апостола: "Вы – род избранный, царственное священство…" (1 Петр. 2:9). Откровение Иоанна провозглашает "славу и державу" Иисусу Христу, "соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему" (Откр. 1:6). Причём эта царская власть дана не для будущей жизни, а для жизни земной, ибо Господь Бог даёт Свои дары для их "прямого" земного воплощения, даёт те самые таланты, которые человек обязан приумножить на земле, а не закапывать в землю. Соборное сознание церкви должно ответить на ключевой вопрос: каким образом царская власть, данная при святом крещении каждому христианину, может и должна реализоваться в большом сообществе верующих? Пока можно указать самые необходимые условия такой реализации: соборное решение вопросов церковного устроения, развитая система церковного избирательного права, равновесие законодательной, исполнительной и судебной ветвей церковной власти на всех ее уровнях. Основополагающий принцип канонического устройства – право на свободное церковное самоопределение верующего христианина. И такой же свободой наделены объединения верующих – епархии и общины, которые обладают правом вступать в ту или иную церковную структуру, конфедерацию, федерацию и правом беспрепятственного выхода из них. Только в условиях организационной свободы может быть постепенно восстановлено раннехристианское единство Церкви – не как административно-бюрократического единства, но как единства веры и жизни.
Учение о Церкви – это не что иное, как проекция тринитарного и христологического догматов на повседневную церковную жизнь: как в ее мистическом, так и социальном аспектах. Краткая формула Никео-Константинопольского символа веры представляет собой духовное семя грядущего и чаемого догмата о Церкви: "Верую во единую, святую, соборную и апостольскую церковь". Но пока это всего лишь семя, которое так и не выросло в целостное учение. Смысл этой формулы ещё не раскрыт и поэтому подвергается произвольным и противоречивым толкованиям, ведущим к вражде и отчуждению между христианами, мистическое единство которых заложено в акте крещения во имя Святой Троицы и в евхаристическом таинстве приобщения к Телу и Крови Господа.
Согласно Халкидонскому догмату, Иисус Христос сочетает в своем Лице две природы: божественную и человеческую, и эта же двуприродность присуща Церкви, Главой которой Господь Он является. Если божественная природа Церкви раскрывается в ее благодатной жизни – в личных харизмах, в таинствах крещения и евхаристии, то ее человеческая природа реализует себя прежде всего в способах организации и управления церковной жизни. Божественное начало Церкви вечно и неизменно, но ее человеческое начало подлежит постоянному изменению, росту и совершенствованию. Если благодатную жизнь Церкви следует хранить в изначально данной полноте, то церковный строй необходимо реформировать по мере того, как в этом возникает практическая необходимость. Как сказано в Писании: "Преобразуйтесь обновлением ума вашего, дабы вам познавать, что есть воля Божия…" (Рим. 12:2).
Св. Киприан Карфагенский учил, что "при всем своем могущественном действии, благодать не насилует человеческой свободы". Поэтому и в своем человеческом аспекте Церковь должна стремиться к тому, чтобы избегать всякого насилия и принуждения. От абсолютной монархии, порой вырождающейся в восточную деспотию с жесточайшей вертикалью власти, Православная церковь должна вернуться к соборному устройству. Без этого невозможно надеяться на возрождение Православия, на раскрытие накопленных и сохраненных в нем духовных богатств.
Назревшая необходимость подобной реформы подтверждается всем опытом жизни Православных поместных церквей за последнее столетие. Отказ от подчинения административной церковной власти и переход к принципу свободного объединения епархий и общин – широко распространенное явление в постимперскую эпоху православия. Это обусловлено различными причинами: противостоянием государственному насилию (Русская церковь после 1917 года); различием позиций по вопросам, еще не ставшими предметом соборного вероучительного суждения (проблемы календаря, экуменизм и т.п.); изменением государственных границ; проблемами национального и социального самоопределения в эмиграции и т.д. Яркие примеры таких малых церковных объединений: греческие "старостильные церкви" и многочисленные "осколки" Русской православной церкви за рубежом.
Сам по себе этот процесс является естественным и органичным, отвечающим реальным условиям жизни и служения Церкви в современном мире. Беда лишь в том, что непонимание изначального принципа церковной свободы ведет к бесконечным раздорам и взаимным осуждениям. Поскольку каноническое право имперской эпохи признает лишь одно основание для "отделения" от центральной церковной власти: впадение носителей этой власти в ересь – то возникают надуманные и необоснованные взаимные обвинения во всевозможных "ересях". Самое тяжкое преступление, наносящее глубокие раны христианской совести и отталкивающее от веры и Церкви множество живых человеческих душ – это кощунственная претензия бюрократической администрации на "распоряжение" благодатью. Такая претензия выражается в заявлениях той или иной церковной "власти" о якобы "безблагодатности" всех общин и объединений, отказавших этой власти в административном подчинении. Утверждение о недействительности и "неспасительности" таинств в таких неподчиняющихся церковных объединениях есть средство запугивания верующих, попытка насилия над их совестью, а по своему богословскому содержанию является в прямом смысле "хулой на Святого Духа". Лишенные страха Божия, церковные чиновники сами не верят в свои анафемы и тут же забывают о них, когда этого требует церковно-политическая ситуация. Яркий пример: установление Московской Патриархией полноты общения с многократно ею же осужденной Русской церковью за рубежом. При этом даже не сочли нужным все эти отлучения и запрещения отменить – видимо не желая лишний раз напоминать об этих недостойных и нечестивых актах. Смертельная язва церковного бюрократизма – это главная преграда на пути возрождения полнокровной христианской жизни.
Провозглашая необходимость глубокой реформы церковного строя, мы не призываем к разрушению сложившихся традиционных форм управления, мы призываем к наполнению их соборным христианским духом. Церковный строй не может быть основан на духовном принуждении, запугивании и насилии – во всех своих звеньях, во всей своей повседневной реализации он должен опираться на свободное и сознательное избрание и волеизъявление церковного народа. Из неограниченной авторитарной монархии, возглавляемой Папой в католицизме или своего рода "минипапами" в православии, церковный строй должен трансформироваться в "конституционную монархию", в которой свято соблюдаются суверенные права каждого верующего, каждой церковной общины, каждой церковной епархии. Заметим по этому поводу: уж не был ли связан недавний официальный визит Папы в Великобританию с попыткой привлечь внимание католиков к столь успешному историческому опыту конституционной монархии? И не в этом ли направлении действует духовный импульс, приданный католицизму II Ватиканским собором?
В православии на путь внутренней трансформации при сохранении традиционных форм встала Российская церковь сразу после крушения Империи. Этот путь был соборно избран и ясно обозначен в решениях Собора 1917-18 гг., но в дальнейшем церковная власть полностью изменила духу и букве этого великого собора. При этом надо отметить, что формально решения Собора никогда не были пересмотрены и отменены, так что эти решения остаются в составе действующего права для всех церковных объединений, которые считают себя наследниками исторической Православной Российской Церкви. В современном православии тенденция к углублению соборности в наибольшей степени реализуется в Константинопольской Вселенской церкви, которая традиционно служит авторитетным примером для других Поместных церквей.
История учит, что вероучительные догматы всегда вырабатывались в борьбе с ложными учениями, грозившими исказить и обессилить изначальное евангельское благовестие. В противоборстве с гностицизмом, манихейством, арианством Церковь не раз стояла на краю гибели – но каждый раз побеждала, благодаря усилиям ревнителей веры, в конечном счете, поддержанных соборным сознанием. Также мучительно в наши дни рождается и догмат о Церкви. Ибо сегодня мы имеем дело не только с отсутствием ясного и общепринятого учения о Церкви, но с агрессивным натиском и с повсеместным господством ложных, антихристианских по своей сути учений о принципах организации церковной жизни.
В связи со всем вышесказанным мы провозглашаем следующие семь базовых принципов предстоящей церковной реформы:
1. Православный христианин имеет право свободно объединяться со своими единоверцами в церковные общины для осуществления совместной евхаристической жизни и социального служения.
2. Каждая община имеет право избирать священника для совершения таинств и духовного руководства и выдвигать из своей среды кандидатов на иерейское рукоположение.
3. Община или совокупность общин имеет право избирать себе епископа и выдвигать кандидатов на архиерейскую хиротонию.
4. Православные епархии имеют право объединяться между собой и соборно избирать предстоятеля (Первоиерарха) или коллегиальный орган (Синод) для осуществления управленческих функций. Все объединения общин и епархий являются добровольными, при сохранении права свободного выхода из этих объединений.
5. Традиционные формы объединения епархий: территориальный, миссионерский, национальный или государственный – являются возможными, но не обязательными. Ни одна из этих форм не может быть принудительной или исключающей другие принципы объединения.
6. Ввиду отмены принципа принудительной церковной власти, понятие "раскол" теряет традиционный смысл и применимо лишь к общинам, открыто отвергающим вероучительные определения Вселенских соборов.
7. Присвоение той или иной церковной администрацией права раздавать анафемы и отлучения, так что все не подчиняющиеся ей общины и верующие объявляются "безблагодатными" – есть церковный бюрократизм, губительное лжеучение, ведущее к духовному подавлению церковной жизни и тем самым – к попытке внутреннего разрушения Церкви.
Памятуя о том, как в прошлом преодолевались глубочайшие кризисы церковной истории, мы верим, что и нынешний кризис будет не к смерти, но к жизни и возрождению. Но это станет возможным лишь тогда, когда искренняя ревность о Христовой Церкви заново возгорится в верующих сердцах.
Глеб Якунин, священник
Лев Регельсон, церковный историк
Москва, 1 ноября 2010 г.
http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=80595&type=view
Несмотря на поощряемую нынешними властями клерикализацию российского государства на базе Московской патриархии, духовное возрождение России так и не состоялось. В годы крушения атеистической идеологии и распада коммунистической империи в народе на короткое время проснулось религиозное воодушевление. Однако оно было сведено на нет усилиями "митрополитбюро", напуганного перспективой ослабления своей бесконтрольной власти над церковным клиром и народом. Сам по себе церковный народ для синодальной олигархии особой ценности не представляет – доходы от него мизерные, и нужен он лишь для "декорума", для демонстрации перед государственной властью своего мифического "электорального могущества". Поэтому не было никакой реальной поддержки миссионерству или укреплению общинной жизни приходов – подобные инициативы вызывали лишь настороженное недоверие. Основной удар был направлен именно против приходской общины – той христианской семьи, внутри которой протекает вся религиозная жизнь церковного народа. Беспощадно пресекалось, прежде всего то, что является духовной скрепой этой семьи – единение священника со своей общиной. Как только возникало подобное единство, священник подвергался увольнению за штат или "переброске" в какой-нибудь удаленный и труднодоступный приход. Несмотря на то, что иерархия "прикармливает" некоторых элитных священников, в современной России нет более бесправного и социально незащищенного сословия, чем приходское духовенство. Вся неутомимая энергия церковной власти реализовалась лишь в одном направлении – максимальном расширении фонда церковной недвижимости: здесь обретались настоящие деньги и настоящее политическое влияние. При этом необходимо было избежать самой "страшной опасности" – реализации конституционного права приходской общины на владение и распоряжение своим храмом. И эти грандиозные усилия иерархии не остались втуне: цель, ради которой было пресечено духовное возрождение России, была успешно достигнута: многочисленные православные храмы были окончательно отняты у церковного народа и стали фактической собственностью синодальной олигархии.
Опыт последних двух десятилетий доказал, что христианское преображение страны, подлинная евангелизация общественной жизни не могут быть достигнуты без кардинального переустройства церковного организма, без восстановления подлинной соборности. Конечно, внутрицерковная свобода может на первых порах послужить выходу на поверхность самых дремучих взглядов и архаических настроений, но попытка бороться с ними путем бюрократического насилия абсолютно безнадежна. Более того, носители агрессивно- фундаменталистских убеждений приобретают некоторый ореол "праведности", когда оказываются жертвами притеснений со стороны жесткой и порой жестокой церковной власти. Пусть они выделятся в самостоятельные структуры и получат возможность открыто отстаивать свои взгляды – это лучше, чем терпеть их полуподпольное существование или их попытки захватить в свои руки вертикаль власти.
С великой горечью мы должны признать, что не только Русская церковь, но и вселенское православие в целом давно уже вошло в состояние застоя, законсервировалось в средневековых имперских формах. В результате православие становится маргинальным, все более сдвигается на обочину мировой истории. Причины этого духовного бедствия – не столько в проблемах вероучения, сколько в отсталости церковного строя, в его полной неадекватности требованиям эпохи. Этот кризис уходит своими корнями в те далекие времена, когда церковь, неожиданно и стремительно выйдя из катакомб, сразу же интегрировалась с имперским государством и стала частью его административной структуры. Заложенная уже Константином и закрепленная в кодексе Юстиниана модель отношения церкви и государства ставила церковную власть на почетное место, но при этом лишала церковь духовной и социальной свободы, установленной Христом и апостолами. Несмотря на то, что христианство стало идеологическим фундаментом Империи, христианские императоры полностью сохранили языческое представление о государстве как высшей ценности, дарованной свыше. Они никогда не сомневались в своем праве или даже "обязанности" властно вмешиваться во все ключевые аспекты церковной жизни. Сегодня в России опять вспомнили о средневековой "симфонии", хотя в эпоху конституционно закрепленной свободы вероисповедания это выглядит не более чем карикатура или фарс: госчиновников, усердно позирующих перед телекамерами с церковными свечками в руках, народ окрестил "подсвечниками".
Несмотря на властное государственное вмешательство, приводившее к смятениям и расколам, церковь в имперскую эпоху все же смогла совершить непреходящие духовные деяния. Многовековыми усилиями она выработала тринитарный и христологический догматы, внедрила эти вероучительные истины в литургическую практику, создала и сохранила великую исихастскую традицию обожения человека, обратила в христианскую веру многие языческие народы. Но ущербность церковной организации с неизбежностью привела к постепенному угашению духа, так что не нашлось уже сил на решающий шаг: практическое приведение общественной церковной жизни в соответствие с христианской верой. И сама эта вера законсервировалась и омертвела, почти прекратилось творческое раскрытие ее глубин, начатое в раннехристианский и святоотеческий периоды церковной истории. Одно из самых пагубных заблуждений имперской эпохи: церковное устройство стало восприниматься как что-то внешнее и случайное по отношение к вере, тогда как оно само является предметом веры. Верующие полностью потеряли осознание того, что учение Церкви о себе самой не менее важно, чем учение о Боге и о Христе. Отсутствие соборно принятого, укорененного в апостольской традиции учения о Церкви образовало гигантскую духовную брешь, в которую хлынули языческие искушения и соблазны мира.
Вопрос об отношении церкви и государства, как двух принципиально различных типов человеческой общности – был подменен вопросом об отношении духовных и светских властей. Утвердившаяся в восточном Православии идея "симфонии" приняла отношение церкви и государства по образу "души и тела", что кардинально противоречило апостольскому представлению о церкви как об особом и целостном духовно-социальном организме, наполненном благодатью Святой Троицы и имеющим своим главой Иисуса Христа. Необходимо отметить, что, в отличие от восточной церкви, Римская церковь в борьбе против государства впала в другую крайность – она сама приняла на себя имперский образ, сама стала всемирной жреческой империей. В результате своей жесткой авторитарной организации католичество также переживает сейчас состояние глубокого кризиса.
Несмотря на последовательное крушение христианских империй, сложившаяся в имперский период структура внутрицерковного строя осталась неизменной. В то время как мировое православие не смогло вырваться из пленения цезарепапизмом, а католичество осталось на позициях папоцезаризма, западные христианские общества развивались и трансформировались светским путем, постепенно воплощая христианские заповеди в социальной жизни. Первичным, базовым правом, из которого родились все остальные, была завоеванная Реформацией свобода вероисповедания – именно здесь осуществился самый радикальный разрыв с эпохой средневековья. После Английской и Французской революций и Американской войны за независимость, постепенно стали побеждать и совершенствоваться конституционные социальные устройства, основанные на принципах суверенности личности, свободы общественных объединений, верховенства закона и независимости суда. В трудной, порой драматической борьбе с пережитками средневекового политического сознания, родились и реализовали свой огромный творческий потенциал общества и государства нового типа, провозгласившие своей основой ПРАВА ЧЕЛОВЕКА.
Те самые права, которые наиболее соответствуют христианской догматике и этике. Каждый человек самостоятельно предстоит перед Богом и к нему лично обращен евангельский призыв обновления жизни. И только свободный человек способен к соборному единению с ближними для совместного служения Богу и человеческому обществу. Тот факт, что Бог воплотился не в государстве или в нации, но в конкретном Человеке, свидетельствует о том, что в иерархии творения человеческая личность поставлена выше государства или нации. Поэтому государство призвано быть на службе человека, а не наоборот, и национальная принадлежность есть не более чем один из аспектов личности. Всякая попытка тоталитарного подчинения личности интересам государства, нации или даже религиозной конфессии – есть по своей сути антихристианство.
В акте крещения каждый "рядовой" христианин приобщается к власти Иисуса Христа, по словам Апостола: "Вы – род избранный, царственное священство…" (1 Петр. 2:9). Откровение Иоанна провозглашает "славу и державу" Иисусу Христу, "соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему" (Откр. 1:6). Причём эта царская власть дана не для будущей жизни, а для жизни земной, ибо Господь Бог даёт Свои дары для их "прямого" земного воплощения, даёт те самые таланты, которые человек обязан приумножить на земле, а не закапывать в землю. Соборное сознание церкви должно ответить на ключевой вопрос: каким образом царская власть, данная при святом крещении каждому христианину, может и должна реализоваться в большом сообществе верующих? Пока можно указать самые необходимые условия такой реализации: соборное решение вопросов церковного устроения, развитая система церковного избирательного права, равновесие законодательной, исполнительной и судебной ветвей церковной власти на всех ее уровнях. Основополагающий принцип канонического устройства – право на свободное церковное самоопределение верующего христианина. И такой же свободой наделены объединения верующих – епархии и общины, которые обладают правом вступать в ту или иную церковную структуру, конфедерацию, федерацию и правом беспрепятственного выхода из них. Только в условиях организационной свободы может быть постепенно восстановлено раннехристианское единство Церкви – не как административно-бюрократического единства, но как единства веры и жизни.
Учение о Церкви – это не что иное, как проекция тринитарного и христологического догматов на повседневную церковную жизнь: как в ее мистическом, так и социальном аспектах. Краткая формула Никео-Константинопольского символа веры представляет собой духовное семя грядущего и чаемого догмата о Церкви: "Верую во единую, святую, соборную и апостольскую церковь". Но пока это всего лишь семя, которое так и не выросло в целостное учение. Смысл этой формулы ещё не раскрыт и поэтому подвергается произвольным и противоречивым толкованиям, ведущим к вражде и отчуждению между христианами, мистическое единство которых заложено в акте крещения во имя Святой Троицы и в евхаристическом таинстве приобщения к Телу и Крови Господа.
Согласно Халкидонскому догмату, Иисус Христос сочетает в своем Лице две природы: божественную и человеческую, и эта же двуприродность присуща Церкви, Главой которой Господь Он является. Если божественная природа Церкви раскрывается в ее благодатной жизни – в личных харизмах, в таинствах крещения и евхаристии, то ее человеческая природа реализует себя прежде всего в способах организации и управления церковной жизни. Божественное начало Церкви вечно и неизменно, но ее человеческое начало подлежит постоянному изменению, росту и совершенствованию. Если благодатную жизнь Церкви следует хранить в изначально данной полноте, то церковный строй необходимо реформировать по мере того, как в этом возникает практическая необходимость. Как сказано в Писании: "Преобразуйтесь обновлением ума вашего, дабы вам познавать, что есть воля Божия…" (Рим. 12:2).
Св. Киприан Карфагенский учил, что "при всем своем могущественном действии, благодать не насилует человеческой свободы". Поэтому и в своем человеческом аспекте Церковь должна стремиться к тому, чтобы избегать всякого насилия и принуждения. От абсолютной монархии, порой вырождающейся в восточную деспотию с жесточайшей вертикалью власти, Православная церковь должна вернуться к соборному устройству. Без этого невозможно надеяться на возрождение Православия, на раскрытие накопленных и сохраненных в нем духовных богатств.
Назревшая необходимость подобной реформы подтверждается всем опытом жизни Православных поместных церквей за последнее столетие. Отказ от подчинения административной церковной власти и переход к принципу свободного объединения епархий и общин – широко распространенное явление в постимперскую эпоху православия. Это обусловлено различными причинами: противостоянием государственному насилию (Русская церковь после 1917 года); различием позиций по вопросам, еще не ставшими предметом соборного вероучительного суждения (проблемы календаря, экуменизм и т.п.); изменением государственных границ; проблемами национального и социального самоопределения в эмиграции и т.д. Яркие примеры таких малых церковных объединений: греческие "старостильные церкви" и многочисленные "осколки" Русской православной церкви за рубежом.
Сам по себе этот процесс является естественным и органичным, отвечающим реальным условиям жизни и служения Церкви в современном мире. Беда лишь в том, что непонимание изначального принципа церковной свободы ведет к бесконечным раздорам и взаимным осуждениям. Поскольку каноническое право имперской эпохи признает лишь одно основание для "отделения" от центральной церковной власти: впадение носителей этой власти в ересь – то возникают надуманные и необоснованные взаимные обвинения во всевозможных "ересях". Самое тяжкое преступление, наносящее глубокие раны христианской совести и отталкивающее от веры и Церкви множество живых человеческих душ – это кощунственная претензия бюрократической администрации на "распоряжение" благодатью. Такая претензия выражается в заявлениях той или иной церковной "власти" о якобы "безблагодатности" всех общин и объединений, отказавших этой власти в административном подчинении. Утверждение о недействительности и "неспасительности" таинств в таких неподчиняющихся церковных объединениях есть средство запугивания верующих, попытка насилия над их совестью, а по своему богословскому содержанию является в прямом смысле "хулой на Святого Духа". Лишенные страха Божия, церковные чиновники сами не верят в свои анафемы и тут же забывают о них, когда этого требует церковно-политическая ситуация. Яркий пример: установление Московской Патриархией полноты общения с многократно ею же осужденной Русской церковью за рубежом. При этом даже не сочли нужным все эти отлучения и запрещения отменить – видимо не желая лишний раз напоминать об этих недостойных и нечестивых актах. Смертельная язва церковного бюрократизма – это главная преграда на пути возрождения полнокровной христианской жизни.
Провозглашая необходимость глубокой реформы церковного строя, мы не призываем к разрушению сложившихся традиционных форм управления, мы призываем к наполнению их соборным христианским духом. Церковный строй не может быть основан на духовном принуждении, запугивании и насилии – во всех своих звеньях, во всей своей повседневной реализации он должен опираться на свободное и сознательное избрание и волеизъявление церковного народа. Из неограниченной авторитарной монархии, возглавляемой Папой в католицизме или своего рода "минипапами" в православии, церковный строй должен трансформироваться в "конституционную монархию", в которой свято соблюдаются суверенные права каждого верующего, каждой церковной общины, каждой церковной епархии. Заметим по этому поводу: уж не был ли связан недавний официальный визит Папы в Великобританию с попыткой привлечь внимание католиков к столь успешному историческому опыту конституционной монархии? И не в этом ли направлении действует духовный импульс, приданный католицизму II Ватиканским собором?
В православии на путь внутренней трансформации при сохранении традиционных форм встала Российская церковь сразу после крушения Империи. Этот путь был соборно избран и ясно обозначен в решениях Собора 1917-18 гг., но в дальнейшем церковная власть полностью изменила духу и букве этого великого собора. При этом надо отметить, что формально решения Собора никогда не были пересмотрены и отменены, так что эти решения остаются в составе действующего права для всех церковных объединений, которые считают себя наследниками исторической Православной Российской Церкви. В современном православии тенденция к углублению соборности в наибольшей степени реализуется в Константинопольской Вселенской церкви, которая традиционно служит авторитетным примером для других Поместных церквей.
История учит, что вероучительные догматы всегда вырабатывались в борьбе с ложными учениями, грозившими исказить и обессилить изначальное евангельское благовестие. В противоборстве с гностицизмом, манихейством, арианством Церковь не раз стояла на краю гибели – но каждый раз побеждала, благодаря усилиям ревнителей веры, в конечном счете, поддержанных соборным сознанием. Также мучительно в наши дни рождается и догмат о Церкви. Ибо сегодня мы имеем дело не только с отсутствием ясного и общепринятого учения о Церкви, но с агрессивным натиском и с повсеместным господством ложных, антихристианских по своей сути учений о принципах организации церковной жизни.
В связи со всем вышесказанным мы провозглашаем следующие семь базовых принципов предстоящей церковной реформы:
1. Православный христианин имеет право свободно объединяться со своими единоверцами в церковные общины для осуществления совместной евхаристической жизни и социального служения.
2. Каждая община имеет право избирать священника для совершения таинств и духовного руководства и выдвигать из своей среды кандидатов на иерейское рукоположение.
3. Община или совокупность общин имеет право избирать себе епископа и выдвигать кандидатов на архиерейскую хиротонию.
4. Православные епархии имеют право объединяться между собой и соборно избирать предстоятеля (Первоиерарха) или коллегиальный орган (Синод) для осуществления управленческих функций. Все объединения общин и епархий являются добровольными, при сохранении права свободного выхода из этих объединений.
5. Традиционные формы объединения епархий: территориальный, миссионерский, национальный или государственный – являются возможными, но не обязательными. Ни одна из этих форм не может быть принудительной или исключающей другие принципы объединения.
6. Ввиду отмены принципа принудительной церковной власти, понятие "раскол" теряет традиционный смысл и применимо лишь к общинам, открыто отвергающим вероучительные определения Вселенских соборов.
7. Присвоение той или иной церковной администрацией права раздавать анафемы и отлучения, так что все не подчиняющиеся ей общины и верующие объявляются "безблагодатными" – есть церковный бюрократизм, губительное лжеучение, ведущее к духовному подавлению церковной жизни и тем самым – к попытке внутреннего разрушения Церкви.
Памятуя о том, как в прошлом преодолевались глубочайшие кризисы церковной истории, мы верим, что и нынешний кризис будет не к смерти, но к жизни и возрождению. Но это станет возможным лишь тогда, когда искренняя ревность о Христовой Церкви заново возгорится в верующих сердцах.
Глеб Якунин, священник
Лев Регельсон, церковный историк
Москва, 1 ноября 2010 г.
http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=80595&type=view