Так озаглавлена трилогия А.Л.Янова «Россия и Европа. 1462-1921» (Москва: Новый Хронограф, 2007-2009). Острую актуальность этой работы для становления нашего исторического самосознания прекрасно выразил Дмитрий Борисович Зимин (из старообрядческого рода, создатель фирмы «Билайн», президент благотворительного фонда «Династия»): «Интеллигентный человек, который не читал Янова – это нонсенс».

Полностью присоединяюсь к этой оценке. Что бывает крайне редко, автор сочетает владение громадным объемом фактического материала с масштабностью историософских обобщений.

Полторы тысячи страницы читаются на одном дыхании, русская история предстает как великая «драма идей», причем таких идей, которые и сейчас борются в нашей душе.
Основная идея (дальше всё излагаю своими словами):

РОССИЯ – ЭТО ЕВРОПА, глубинно, сущностно, традиционно Европа.

Иными словами, России нет необходимости, на петровский манер, прорубать разные окна и насаждать иноземные порядки. Надо просто решиться быть собой, вернуться к себе – и мы окажемся в Европе, в русской Европе, а не в какой-то химерической Евразии (или в Азиопе).

Три тома Александра Янова посвящены доказательству этого тезиса. Половину жизни вынужденно проведя за рубежом, он все это время страстно боролся против западной русофобии, против расхожего стереотипа, что Россия – изначально, архетипически холопская страна, в которой не может прижиться никакой строй, кроме деспотического.

При этом все знают, что до монгольского ига Русь была страной вольных дружинников и вечевой демократии.

Существует, однако, расхожее мнение, что русская государственность якобы заимствована у монголов.

Это мнение не имеет ничего общего с исторической действительностью.

Монголы ведь не колонизировали покоренные земли, они лишь собирали с них дань и для устрашения совершали эпизодические набеги. Разве так строилась Московия?

Конечно, Москва умело использовала свое привилегированное положение собирателя ханской дани – для собирания вокруг себя русских земель. Также и Церковь, которая усердно молилась на литургии о благоденствии «нашего царя» (т.е. ордынского хана) и была свободна от ханских поборов, содействовала московским князьям в этом собирании и заодно наращивала свои земельные владения.

Решающее значение придает А.Янов становлению московской государственности именно в послеордынский период. Его любимый герой – великий князь Иван III, который был типичным европейским государем своей эпохи. Он терпеливо и целеустремленно строил сильную централизованную монархию, но при этом никогда не покушался на прочно установившиеся традиции – неписаную конституцию того времени. При необходимости он был жесток и решителен – ни одно европейское государство без этого не строилось, но он всегда опирался на существующие общественные силы и сословия, искусно лавировал между ними, создавая систему сдержек и противовесов – и ему никогда не приходило в голову, как впоследствии его внуку, своевольно порушить все традиции, создать банду личных головорезов и с ее помощью раздавить все сословия и всех уравнять в бесправии перед своей личной властью.

Для строительства централизованного государства нужно было сформировать сословие служилых людей, полностью зависимых от этого государства. Но чем с ними расплачиваться? Денежное налогообложение было еще только в зачатке, главное средство оплаты было одно – земля. А где ее взять? Причем сама по себе земля ничего не стоила, ценность представляла земля с работающими на ней крестьянами.

А такая земля делилась на три категории: боярская (вотчинная), церковная и свободно-общинная.

У кого отобрать землю, чтобы наделить ею государственных служащих – помещиков (то есть «по месту» службы)?

У бояр? Это значило войти в жестокий конфликт со сложившимся сословным строем – что за монархия без сильной аристократии?

Раздать помещикам землю свободных крестьян? Но это было самое прогрессивное и производительное сословие, которое платило самые большие налоги. А попробуй взять денежный налог с бояр или монастырей! Именно из свободных крестьян стала выделяться «предбуржуазия» («кулачество»), из него вербовались торговцы и ремесленники, люди вольного духа. Да и наемная профессиональная армия (стрелецкое войско), тоже формировалось в основном из них же.

Иван III понимал: для строительства сильного и процветающего государство чьи-то земельные интересы придется ущемить, и ущемить очень сильно.

Наименее болезненным, самым рациональным решением было одно – секуляризации церковных земель. На этот путь вскоре вступили северные соседи Руси: Дания и Швеция – и это привело к их стремительному росту – духовному, экономическому и военному. Но это произошло после, а перед Иваном III никаких прецедентов еще не было – ему приходилось впервые и самостоятельно нащупывать этот нехоженый путь.

Но он не был бы европейским монархом и великим стратегом, если бы решил просто взять и силовым образом «переломить через колено» церковных землевладельцев (а он мог – у них ведь, в отличие от бояр, своего войска не было). Медленно и осторожно он нащупывает опору для своей земельной реформы внутри самой церкви, и находит ее – в виде духовного движения против церковных латифундий – надо было только поддержать его государственными методами, придать ему легальный статус.

Речь, конечно, идет о могучем движении «нестяжателей» (тут я не согласен с Яновым, который называет его «тонкой струйкой»). Это были наследники всероссийского Сергиева Братства, творцы «золотого века русской святости» (Георгий Федотов), их авторитет в православном народе был огромен.

Именно они были главными носителями «субъектности» (Валерий Скурлатов) в русле православной традиции, продолжателями византийского исихазма и паламизма.

В чем выражалась их субъектность?

Прежде всего – в самом главном – в личном, без посредников, предстоянии перед Богом.
Уйдя из многолюдных монастырей с их жесткой дисциплиной (впрочем, необходимой для новоначальных), они жили в скитах по два-три человека, питаясь трудами рук своих или скромным подаянием, пребывая в молитвах, духовных беседах, и – что очень важно – в чтении, переписывании и переводе церковной литературы. То есть они были грамотеями, книжниками, интеллектуалами своего времени.

Их очень тревожило нарастающее материальное богатство монастырей и епархий, которое строилось даровым крестьянским трудом на церковных землях. Иосиф Волоцкий аргументировал это необходимостью подготовки «крепких архиереев». Но если речь шла о повышении образовательного уровня духовенства, то для этого нужно было создавать духовные академии и университеты, как в Европе. И преподавать там могли как раз книжники-нестяжатели. А при тогдашних монастырях можно было открывать разве что сельскохозяйственные академии.

На доводы «стяжателей», что, мол, каждый монах лично ничем не владеет, а монастырское богатство лишь общее, старец Артемий (из четвертого поколения нестяжателей) язвительно им отвечал: «Если ты один пользуешься блудницей, то это грех, а если вы сообща ею пользуетесь – то это, по-вашему, уже не грех?»

Вообще, нестяжатели были блестящими полемистами, как и положено настоящим интеллигентам.

Вот пример из полемики Нила Сорского с Иосифом Волоцким (пересказываю смысл своими словами).

Оправдывая казни еретиков, Иосиф ссылался на пример библейского пророка Елисея, который напустил на детей свирепую медведицу за то, что они его дразнили «плешивым». «Вот видишь – говорит Иосиф – за какую малость Бог наказывает детей смертью – а ты хочешь простить такой страшный грех, как жидовскую ересь».

И вот как Нил ему отвечает: «Ты, брат, сам субботствуешь [Нил явно не хочет употреблять оскорбительное выражение «жидовствуешь»]. То, что было в Ветхом Завете, Господь наш Иисус Христос отменил Своей благодатью. Зачем же ты нас зовешь обратно? А еретики – они дети малые, неразумные, их надо не огнем жечь, а милостиво вразумлять светом Христовой истины».

Немного возражая Валерию Скурлатову («ибо надлежит быть и разномыслиям между вами»), я думаю, что реальная перспектива обретения субъектности в то время лежала не через ересь «жидовствующих», а через истинно-православное движение нестяжателей. Кстати, такой авторитет, как Скрынников, вообще сомневается в причастности евреев к этой ереси /жидовствующих/. Хорошо известно, что евреи миссионерством принципиально не занимались. Другое дело, что это была эпоха рационалистического брожения умов во всем христианском мире, которое не могло миновать Новгород и Москву.

Первое, что подвергает сомнению проснувшееся самостоятельное мышление, это главные христианские догматы: о Троице и о двух природах Иисуса Христа.

Да разве может быть иначе?

Эти догматы настолько высоки и сверхразумны, настолько превышают обычный человеческий опыт, что рациональное сомнение говорит только о честности ума и об искренности богоискательства. На пути к автономной вере (Иван Ильин) этот этап миновать невозможно. И преодолеть эти законные сомнения можно только путем личного усвоения традиции богообщения, в процессе которого разум соприкасается с вещами прежде ему неведомыми.

Не надо забывать и о том глубоком духовном потрясении, которое было вызвано несбывшимися хилиастическими ожиданиями пришествия Христа в 7000 году от сотворения мира (1492 от Р.Х.). Предыдущее столетие жило под знаком этого ожидания, а теперь всё, связанное с верой и церковью, было поставлено под сомнение.

Скорее всего, термином «жидовская ересь» были обозначены предреформационные унитаристские течения, пришедшие из Польши и Литвы. Но для русского православного человека понятно: раз не верит в Троицу, значит – «шерше ля жид». Казалось бы, куда проще было на магометан сослаться: их-то на Руси полно было! У них ведь тоже «Аллах не нуждается в сотоварищах», а также Иисус – просто пророк, пусть даже и самый великий.

Но тут вот в чем дело: «скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты».

Не пристало Третьему Риму с какими-то «агарянами» тягаться.

У Третьего Рима если враг, так уж непременно «богоизбранный».

«Богоизбранный, но падший, а мы теперь от него весь мир спасаем».

Ничего не скажешь, сильная, эффективная идея, точнее, даже, не идея, а формула, лозунг.

До сих пор работает.

И тем она успешнее работает, что для ее принятия одной извилины в мозгу более чем достаточно.

А когда на эту формулу работают люди с несколько большим числом извилин, тогда уж просто хоть святых выноси…

Так вот, на Руси эту формулу впервые применил Иосиф Волоцкий, личная праведность которого сомнений не вызывает. А еретиков при этом жег и топил. Пена на губах ангела… А еще говорят, у нас инквизиции не было. Была, была. Масштабы не те? Ничего, со староверами догнали и в масштабах.

Ивану III свирепость иосифлян не нравилась. Не потому, что он был таким уж гуманистом, и не потому, что хотел отобрать церковные земли, но потому, что понимал – так сильную страну не построишь, так ее можно только разрушить.

Поэтому он долго не давал в обиду ни еретиков, ни тех, кто с ними «якшался» (среди них – видные придворные), ни тех, кто их укрывал от преследований (нестяжатели в своих скитах).

Но в конце своего правления запутался в семейных интригах, ослабел (говорят даже, что запил), и отдал на расправу лучших своих союзников, огульно обвиненных в ереси, после чего их публично сожгли, «по примеру благочестивого гишпанского короля», как писал в то время новгородский архиепископ Геннадий.

Но борьба за становление европейкой монархии продолжилась при Василии III и достигла апогея в начальный период царствования Ивана IV. Что значит «европейскую»? Это значит – сильную, централизованную, но с влиятельной аристократией, с мощными традиционными ограничениями произвола власти, с гарантированным правом крестьян ежегодного перехода на другую землю (Юрьев день как крестьянская конституция), с сословием свободных крестьян и нарождающейся предбуржуазией, с денежным налогообложением и регулярным стрелецким войском.

Четвертое поколение нестяжателей во времена Избранной Рады приобрело немалый политический опыт и влияние, вопрос о секуляризации церковных земель был уже практически предрешен, и в целом Московия того времени была процветающим государством, на которое с почтительным изумлением взирали европейские соседи. В Московском государстве Европа увидела своего мощного собрата, с конкуренцией которого отныне придется считаться, но с которым так выгодно торговать, и в союзе с которым можно, наконец, остановить ошеломляющий натиск Блистательной Порты, а со временем и перейти в антиисламское наступление по всему фронту!

Именно во времена Избранной Рады были покорены Казань и Астрахань, а глава Рады воевода Адашев даже совершил успешный набег на сильное Крымское ханство.

Иван IV был умен и талантлив, он был даже энергичнее и сильнее своего великого деда: церковные олигархи дрожали от страха, понимая, что дни их землевладельческого могущества сочтены.

И вот тут произошло нечто неслыханное и немыслимое на Руси, да и во всем христианском мире.

Иосифлянские идеологи в сущности продали Православие за чечевичную похлебку своих латифундий.

Они предложили царю страшную сделку: оставь нам наши земли, а мы тебя за это сделаем земным богом.

Мы имеем на это власть, народ нам поверит, мы соблазним его величием Третьего Рима, мы поставим его выше всех народов земли. Ты будешь его богом, а он будет твоим народом.

Один Бог на небе, один Царь на земле.

Один Бог – но он на небе, один Царь – и вот он здесь, на земле.

И нет на него никакого закона и управы. Он сам себе закон. Он – закон для всех. Весь народ – его верные холопы.

Иван пережил глубочайший личный кризис: убийство любимой жены, собственную смертельную болезнь.

Он выжил физически, но принял смертельный духовный яд, предложенный ему иосифлянами.

И он «совершил то, чего не делали отцы его и отцы отцов его» (Книга пророка Даниила 11:24): вековые традиции были безоглядно порушены. Произошло то, что Янов справедливо называет «самодержавной революцией» Грозного.

И закрутился жуткий смерч, образовалась черная дыра в самом сердце России.

Она потом стала размножаться, дала метастазы, неизжитые и поныне.

К концу правления Грозного из процветающей, сильной, уважаемой в Европе страны Россия превратилась в страну нищую, слабую, презираемую всеми народами, разодранную внутренними смутами и церковными нестроениями. Вместо продолжения начатого успешного наступления против татарщины, Иван IV затеял долгую, изнурительную, безнадежную Ливонскую войну – по существу, войну против Европы. И при этом оставил Русь беззащитной против возобновившихся татарских набегов.

Если до самодержавной революции бояре из Литовской Руси стремились присоединиться к Московии, поселиться в ней и служить ей, то после смерча – сломя голову бежали из нее. А то, что казаки при Иване Сибирь освоили – так ведь они тоже бежали подальше от мерзости царевой. Хотя он потом прибрал к рукам их завоевания, его заслуги тут нет.

Россия после Грозного не перестала быть европейской страной, но она стала европейской страной с тяжкой, хронической болезнью, какой не бывало в Европе, которой даже подходящего названия не придумано. Деспотизм? А в Европе деспотизма не было? Людодерство, как говорит Янов? А разве мало людодерства было в Европе?

Нет, здесь что-то другое, более глубокое.

Синдром человекобожия?

Это ближе. Но земными богами были и фараоны, и римские императоры, и персидские сатрапы. Обычное дело в языческие времена.

Вот здесь и разгадка!

В христианскую эпоху земных богов всё же не было!

До Ивана Грозного не было.

Чтобы князья Церкви, да притом Церкви Православной, претендующей на первенство (даже на единственность) в сохранении Христовой Истины, да притом с согласия церковного народа – чтобы они сами предложили, сами навязали Царю роль земного бога, полновластного заместителя Бога на земле!

Нет, такого не было!

Это – за пределами христианского и вообще человеческого сознания.

Пророческую параллель можно найти только в Священном Писании:

«Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот /день Христов/ не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2-ое Послание к Фессалоникийцам святого апостола Павла 2:3-4). Или у Даниила: «И будет поступать царь тот по своему произволу, и вознесется и возвеличится выше всякого божества, и о Боге богов будет говорить хульное и будет иметь успех, доколе не совершится грех; ибо, что предопределено, то исполнится… И он совершит то, чего не делали отцы его и отцы отцов его» (Книга пророка Даниила 11:36;24)»

Конечно, Иван Грозный делает только первый шаг. Но он его делает.

Он еще признает, что Небесному Богу он всё-таки подотчетен. Отсюда приступы «покаяния» и «молитвы» после вспышек людодерства и похоти. Чего стоит такое покаяние и такая молитва – судить его будет Бог. Но какое глубокое извращение веры на глазах всего честного народа! Какая глубокая деморализация народного сознания!

Вот чем больна душа России.

Назовем эту болезнь «синдром антихриста». Пусть кто-нибудь, если сможет, даст более точный диагноз.

Все-таки интуиция не подвела старообрядцев (хотя они так называли Петра, но именно за те качества, которые роднят его с Иваном Грозным).

И не эту ли тему ставили в центр внимания такие наши мыслители, как Достоевский, Соловьев, Федотов, Даниил Андреев, в наше время даже Сергей Залыгин?

Со времен Ивана Грозного русская история носит ломаный, двойственный характер.

У нас (да и на Западе) любят повторять: в России всегда побеждает деспотизм.
Но ведь с таким же правом можно сказать обратное: деспотизм у нас всегда терпит поражение.

Верно, что европейские реформы никогда не доводятся у нас до конца, но сменяются приступами деспотизма. И это приводит в отчаяние наших либералов.

Но верно также и то, что каждый приступ деспотизма неизменно сменяется либеральной (европейской) реакцией. И это постоянно приводит в отчаяние «стальных соловьев» нашего деспотизма.

Надо сказать, что простой симметрии здесь нет.

Тирания носит характер приступа, пароксизма, конвульсии, она насаждается с непомерными усилиями, с надрывом, с предельным напряжением сил и всегда заканчивается истощением этих сил, приводя страну на грань катастрофы.

То, что можно назвать европейской либеральной реакцией, напротив, происходит как бы само собой, естественно, подобно реакции выздоравливающего организма, сопровождается пробуждением живых сил и повсеместным расцветом инициативы. Как у нас говорят в таких случаях, «откуда что взялось».

Петр Великий глубоко исказил русское национальное самосознание тем, что начал принудительно насаждать европеизм как что-то внешнее, чуждое, иноземное, ломающее наши традиции. В результате ни мы сами, ни европейцы до сих пор не можем от этой ложной идеи избавиться.

Против этого стереотипа я хочу выдвинуть утверждение, которое лишь на первый взгляд кажется парадоксальным:

НАШИ ПОЧВЕННЫЕ ЕВРОПЕЙЦЫ – ЭТО СТАРООБРЯДЦЫ.

Уж как они боролись против всякой иностранщины, греческой и латинской при Никоне, немецкой и голландской при Петре. Какие же они европейцы? Тёмные фанатики, которые за свою веру позволяли себя в срубах сжигать, а потом стали сжигать себя сами, не дожидаясь приговора никониан.

Всё так.

Но они сделали самое трудное – оторвались от власти, отказались от привычного патернализма и зависимости, стали хозяевами своей жизни и судьбы. Прошло время - и возникло такое грандиозное явление, как старообрядческий капитализм, ничем не уступающий европейскому или американскому. Вчерашние фанатики стали самым прогрессивным, самым предприимчивым, самым независимым сословием в России. А какая у них была книжная культура! А потом пошли старообрядческие больницы, школы, музеи, библиотеки…

И началось это значительно раньше, чем мы думаем.

Уже во времена Петра процветала Выговская община: образцовое раннекапиталистическое предприятие. Кстати, именно там получил начальное образование Михайло Ломоносов, о чем у нас почему-то никогда не пишут. Так вот, Петр самолично эту общину посетил, все дотошно осмотрел и в итоге оставил ее в покое: никому бороды не рубил и европейскую одежду не навязывал. Потому что увидел: вот она, Европа, и никаких голландцев выписывать не надо.

А мы можем добавить – вот она, низовая субъектность. Если бы кто-то из царей сделал ставку на старообрядцев, другой стала бы Россия – сильная, процветающая и без всяких безумных революций. Но это означало пойти на конфликт с опорой режима – государственной церковью.

Старообрядческий раскол и был нашей Реформацией, тогда как движение нестяжателей скорее напоминало попытку (в те же годы) реформы в Католической церкви – соборного ограничения власти Папы: Базельский и Констанцский соборы. Неудача этой реформы с неизбежностью привела к драматической и кровавой Реформации. Кстати, первые протестанты были ничуть не меньшими фанатиками, чем наши староверы. А уж о ранних христианах и говорить нечего! Как без фанатизма мобилизовать силы для противостояния свирепым гонениям?

Петровские реформы не прижились бы даже в дворянстве, если бы не отвечали каким-то глубинным свойствам народного духа. Но они прижились и привели к расцвету русской дворянской культуры. Через сто лет после Петра - русские казаки в Париже, и вся Европа принимает Александра Благословенного с восторгом и благодарностью. И никто «огромности нашей» тогда не боялся, и было у нас много союзников, кроме «нашей армии и нашего флота» (перефразирую слова Александра .III). Священный Союз был, по существу, прообразом нынешнего ОБСЕ: международный договор, который служил гарантией от попыток произвола со стороны самого сильного члена альянса (России или Англии, которая тоже каким-то боком к этому Союзу примыкала).

Кстати, Екатерина с опозданием на триста лет все же проводит программу Ивана III – секуляризацию церковных земель. Причем, заметим, отнята была только земля с крепостными крестьянами – с «крещеной собственностью» (А. Герцен), тогда как «безлюдные земли» были монастырям и епархиям оставлены. Пожалуйста, возделывайте своими ручками… Но к этому наши «молитвенники» не привыкли – три четверти монастырей тут же закрылись. Невольно Екатерина оказала Церкви великую услугу: именно с этого времени русское православие начало выходить из трехсотлетнего духовного оцепенения. Вспомнили устав Нила Сорского, Паисий Величковский возродил нестяжательскую книжную традицию, отсюда выросла Оптина пустынь, явились такие светочи духа, как Серафим Саровский и Феофан Затворник. Началось мощное религиозное движение в обществе и духовенстве, и оно завершилось Великим Собором 1917-1918 гг., который задал импульс всему будущему развитию Православия. Конечно, очередной приступ деспотизма подрубил эти живые ростки, но, как всегда, корни остались и ещё дадут новые побеги.

Но вернемся в славные времена Александра I, в золотой век русской культуры, когда никому и в голову не пришла бы дикая мысль, что Россия – это не Европа, а какая-то Азиопа.

Беда была в том, что черная дыра в народной душе – «иосифлянское заклятье» (А. Янов) всё ещё сохранялась (в основном в церковной среде). Сохранялось самовластье, которое так грозно о себе напомнило в короткое царствование Павла. И главное – сохранялось крепостное право, которое раскалывало народ на две неравные и взаимно чуждые половины. Европейская динамика неизбежно вела к отмене этих нетерпимых пережитков холопства и деспотизма. Декабристы выдвинули европейскую конституционную программу, и они имели вполне реальные шансы на победу. Лучшая часть дворянства была готова к этой реформе. Правда, они были «бесконечно далеки от народа»? А кто к нему тогда был близок?

И в ответ на эту угрозу, тридцатилетнее правление Николая I – пароксизм самовластья, реанимация иосифлянского заклятья в новых условиях, нарушение условий Священного Союза. Как в свое время церковные латифундисты, продав Православие, сделали ставку на самовластье Ивана Грозного, так теперь дворяне-крепостники сделали отчаянную ставку на Николая I, ради имений продав свою европейскую идентичность. Именно тогда началась складываться идеология «русского особнячества», от которой мы до сих пор не можем избавиться.

И что же было положено в основу этого радикального отличия от Европы? Сергий Радонежский, Андрей Рублев, Нил Сорский и Максим Грек, о которых тогда почти забыли? Нет, все то же самодержавие – единоличная власть Императора, никакими законами и правилами не ограниченная. Все тот же земной бог. Нашли чем гордиться! А ведь гордились без всякой меры! И какие люди гордились! Не только Уваров, Шевырев и Погодин, но Аксаковы, Тютчев, Достоевский! И опять, как при Иване, глубокое извращение религиозного сознания. «Мы самые смиренные» и поэтому «покоритесь нам, все народы земли». «Мы знаем и любим Христа», а все остальные не знают и не любят, поэтому мы просто обязаны их всех покорить и научить, естественно, для их же спасения.

Известно, к чему привела попытка обернуться к Европе задом: к политической стагнации, экономической и военной слабости и в итоге к позорному поражению в Крымской войне. Именно во времена Николая I в Европе впервые родилась русофобия, которая до конца не изжита и поныне. Ну что ж, за что боролись…

Конечно, как всегда, после приступа деспотизма началась либеральная реакция: отмена крепостного права, свобода печати, суд присяжных, рост экономики и науки. А еще позже был Октябрьский манифест 1906 г., свобода совести, расцвет капитализма (того самого, старообрядческого), рождение нового, почти конституционного строя – Думской Монархии. Россия возвращалась в родную европейскую семью и была там с радостью принята. Предвоенные десятилетия были временем победного шествия русской культуры.

Столыпин просил 20 лет мира для строительства Великой России. Не дали.

Вместо вооруженного нейтралитета, как предлагали все ответственные политики, Россия ввязалась в бессмысленную, неподготовленную, непопулярную войну. И решающую роль в этом самоубийственном решении сыграла национал-православная истерия, которой тогда было охвачено всё общество: от черносотенцев до кадетов. Приближенные буквально угрожали Николаю потерей трона, если он не начнет войну. И он поддался этому давлению, а заодно и фальшивому воодушевлению.

«Константинополь должен быть наш» – и все тут! А русским мужикам этот Константинополь и даром был не нужен. Им нужна была земля и воля. Что из всего этого получилось, мы слишком хорошо знаем…

Не так давно (в исторических масштабах) была снова реанимирована славянофильская идея: Россия – особая, ни на что не похожая цивилизация, призванная овладеть всем миром (разумеется, чтобы спасти его – от него самого). Всеправославное Совещание 1948 года выдвинуло идеологему объединения славянства (благо теперь оно все было под сталинской пятой) против католического и протестанско-масонского западного мира (разумеется, «прогнившего», но «враждебного и агрессивного»). Именно из этого источника подпитывается сегодняшнее национал-православие – озлобленное на весь мир, враждебное любому культурному развитию. Более всего оно враждебно самому Православию – оно оставляет Иисуса Христа лишь как абстрактный символ и вместо Него страстно вожделеет другого бога – имперского, земного, языческого… Сейчас именно оно узурпировало право быть выразителем народной традиции. Но если оно что-то и выражает, то лишь традицию национальной духовной болезни, восходящей ко временам Ивана Грозного. Для этого духовного течения истинное, нестяжательское Православие числится по разряду либеральных «ересей», а вместе с ним подозрение падает на всю великую русскую культуру – как золотого, так и серебряного века.

После окончания очередного (самого мощного в русской истории) рецидива «самодержавной революции», начался неуклонный, хотя и неравномерный процесс национального выздоровления, одним из этапов которого была естественная и органичная «десоветизация», движение к нормальному обществу европейского типа, где права и собственность человека защищены, меньшинство ограждено от агрессии большинства, а произвол власти надежно ограничен. При этом власть должна быть достаточно сильна, чтобы защитить общество от анархии и внешней агрессии. А будет это Монархия или Республика – вопрос второй, хотя тоже немаловажный: Монархия для России гораздо органичнее, но ее надо заслужить, как дар от Бога. Что мешает России стать, наконец, великой европейской державой? И если первенствовать среди народов, то в творчестве, духовности и любви (кто станет возражать против такого первенства?) А если придется, то вместе с Европой поднять меч против нового мирового варварства.

Сейчас как будто бы риторика власти стала более вразумительной, а рывка модернизации всё нет.

Не хватает общенационального энтузиазма, который в свое время позволил совершить такой рывок Германии и Японии, а теперь – Сингапуру, Малайзии, Китаю, Индии, Бразилии.

Все то же затмение ума мешает воспринимать европейскую модернизацию как развитие своей собственной коренной традиции – а без этого никакой национальный энтузиазм возникнуть не может.

Глава государства призывает: «Россия, вперед!», но какое-то упорное и мрачное сопротивление, вязкая обструкция на всех уровнях делает это движение невыносимо медленным, тогда как мир вокруг стремительно несется в будущее. Значит, опять безнадежное отставание, а вместе с ним – экономическая и военная слабость и агрессивный комплекс неполноценности.

К несчастью, не только национал-православие, но и все общественно сознание, включая «западников», по-прежнему отравлено ложной идеологемой: Россия и Европа – два чуждых, инородных друг другу мира.

Поэтому, когда либералы в России неожиданно для всех (прежде всего неожиданно для Запада) на короткое время пришли к власти, они почувствовали себя чужаками в родной стране, и народ их воспринял как чужаков. Реформы были поданы (и восприняты) как заграничные новшества, чуждые народному духу. Можно ли было при этом рассчитывать на прочный успех? Ведь хорошо известно: самое трудное – не провести реформы, самое трудное – укоренить их в традиции.

Пришло время осознать: чтобы оказаться в Европе, не надо быть «западником», надо быть «почвенником».

Но при этом жизненно необходимо усвоить великий исторический урок: «самодержавная революция» в России изначально беспочвенна, химерична, антиправославна, враждебна обществу и разрушительна для государства.

Даже те, кто чужд религиозной сфере жизни, инстинктивно чувствуют: всё ещё нет гарантий от пришествия очередного земного бога, который разом порушит все наши усилия по строительству своего дома и своей страны. Тем более, кто-то его так страстно призывает. Стоит ли тогда целиком, со всей энергией вкладываться в это строительство?

Так что движется Россия вперед осторожно, с оглядкой, короткими перебежками.

Лишь тогда она выйдет на мировой простор и раскроет свой громадный потенциал, когда её вековая духовная болезнь будет, наконец, изжита, когда будет снято с нее древнее иосифлянское заклятье.

Дай только Бог, чтобы это заклятье не было ещё раз реанимировано и не случился очередной приступ самодержавной болезни. Россия переживёт и это, но цена может быть слишком высока».