Вечное и временное в церковных канонах.
Доклад на Соборе АПЦ  7 сент. 2008 г.

 
   Возлюбленные отцы, братья и сестры!
    Без всякого ложного пафоса, с полной искренностью позволю себе выразить общее впечатление от происходящего: «Днесь благодать Святаго Духа нас собра!» Сегодня мы причислили к лику святых архиепископа Ермогена, который, так же, как отец Александр Мень, но другим способом, осуществлял апостольское служение в тяжкие времена вавилонского пленения России. Возможно, этим актом завершается «эмбриональный» этап развития нашего церковного объединения, длившийся почти восемь лет. Пришедший совсем недавно, как «работник одиннадцатого часа», я попытаюсь внести свой посильный вклад в дело прояснения нашего самосознания.

     Кто мы, и к чему призывает нас Господь?
     В нашей молитве к  исповеднику и святителю Ермогену есть такие слова:
    «С обновленчеством ревностно боровшийся, помоги нам содействовать Христу в непрестанном обновлении Церкви в Духе Святом».

     Не выражают ли эти слова самое главное и самое трудное в нашем призвании?
     Не состоит ли наша задача в том, чтобы вернуть столь опороченному понятию «обновления» его исконный церковный смысл? Ибо это есть понятие евангельское, новозаветное.

     Благая весть начинается со слова Иоанна Предтечи «метанойа» – «изменение», которое Евангелие раскрывает как «новое рождение», т.е. онтологическую перестройку, радикальное и глубинное обновление нашей природы.

    И апостол призывает нас:
    «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим.12:2).

     Идея непрестанного обновления Церкви коренится в догматических основах нашей веры.

     Церковный консерватизм, избегающий всяких изменений, опирается на следующее рассуждение:  
     «Бог вечен и неизменен, а потому все Его установления и заповеди также вечны и неизменны».
      И это рассуждение истинно и верно. Действительно, мы знаем, что «всякое даяние и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены» (Иак. 1:17).

      Но в то же время это есть лишь одна сторона Истины.
      Бог неизменен в вечности, однако Его творение вечно изменяется во времени. Изменяется, потому что постепенно возрастает и уподобляется своему Творцу. Изменяется вечно, потому что на любой стадии обожения никогда не может до конца отождествиться с Ним. Трансцендентное различие божественной и тварной природы открывает для творения бесконечную перспективу роста. Этот рост, пройдя стадии биологической эволюции, а затем исторического процесса, не прекратится никогда, хотя нам сейчас трудно представить себе последующие стадии. Ибо сказано в Писании:
«Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (Ис. 64:4; 1Кор. 2:9).
  
     Вечная жизнь в Боге не есть неподвижное блаженство («блаженный столбняк», по острому выражению православного философа Светланы Семеновой) – но непрестанное развитие, восхождение от славы к славе. Создав человека, Творец говорит: «Хорошо весьма» (Быт. 1:31) – но говорит Он это, созерцая Свое творение в вечности. Такое созерцание есть прерогатива божественной природы, тогда как для нас, сотворенных и живущих во времени, эти слова означают, что Бог видит в человеке возможность непрерывного возрастания и совершенствования.

     Сочетание бытия в вечности с бытием во времени наиболее ярко явлено в личности Иисуса Христа, Которого Халкидонский догмат именует «истинным Богом и истинным человеком». Как Бог, Иисус Христос вечен и неизменен. Как человек, «подобный нам во всем, кроме греха», Он живет и развивается во времени, пройдя человеческие возрасты от младенчества до зрелости и продолжая возрастать в силе и славе после Своего вознесения. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить образ Иисуса Христа как человека, в Евангелиях и в Откровении Иоанна.

     Первообразом Церкви служит Сам Бог – Святая Троица. Нетварные Энергии Святой Троицы пронизывают и  наполняют Церковь со времен Пятидесятницы, и эта божественная сущность Церкви пребывает вечной и неизменной. В каждом акте Крещения, который делает человека членом Церкви как Христова Тела, действует вся полнота Божества: Отца и Сына и Святого Духа. В этом смысле Церковь, как и Ее божественный Первообраз, является для нас предметом веры и неизменно пребывает в извечном божественном замысле.  Также и в каждой Евхаристии, совершаемой отдельной общиной, Тело Христово присутствует «раздробляемым, но не неразделяемым», как гласит евхаристический канон. И это четко подтверждается в Послании восточных патриархов от 1723 года, которое гласит:

   «Хотя в одно и то же время бывает много священнодействий во вселенной, но не много тел Христовых, а один и тот же Христос присутствует истинно и действительно, одно Тело Его и одна кровь во всех отдельных Церквах верных». (Догматические послания православных иерархов XVII – XIX веков. Свято - Троицкая Сергиева Лавра, 1995, стр. 179).

    Следовательно, в каждом акте Евхаристии таинственно присутствует и участвует вся Христова Церковь, вся совокупность крещенных верующих.

    Но если божественная Благодать в церковных таинствах дается не частями, но во всей полноте, то усвоение ее отдельным верующим, отдельной общиной или отдельной «конфессией» всегда неполно, ибо зависит от духовного состояния и свободной воли этого верующего, этой общины, этой конфессии. По своему божественному Первоисточнику есть только одна Церковь, но в силу тварной ограниченности, греховности и несовершенства человека, эта Единая Церковь раскрывает Себя в разной степени и в разном качестве во множестве церковных общин и объединений.

    Но если бы даже Церковь состояла только из святых, то и тогда она непрерывно восходила бы от одного духовного возраста к другому. И это продолжится даже тогда, когда исполнятся обетования и «Бог будет все во всем» (1 Кор.1:28).  Ибо если вечно изменяется и растет Иисус Христос, то вместе с Ним  вечно изменяется и растет, а следовательно, обновляется Церковь, которая есть Его таинственное Тело.

                                                              *   *   *
   
     Вот какие глубокие корни имеет идея, а правильнее сказать, заповедь церковного обновления!
     И эта заповедь не может быть отвергнута на том основании, что некоторые маловерные и малодушные члены Церкви забывают о Ее божественном происхождении и достоинстве и под видом обновления подчиняют Ее греховным стихиям мира. И всегда оказывается, что никакого подлинного обновления при этом не совершается, но происходит лишь возврат к старым языческим традициям. Поэтому Христос пламенно призывает нас вырваться из удушающих объятий мира, лежащего во зле.

    Но Церковь духовно отделяет себя от мира, выделяет себя из него лишь для того, чтобы спасти и привести к Богу этот самый мир. Это разделение между Церковью и миром проходит по сердцу каждого христианина, еще не достигшего полноты обожения. А многие ли достигли его?

    Господь сказал: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф.8:12).

    Поэтому Церковь во времени и в истории постоянно меняет внешние формы своего устройства в соответствии со своей задачей спасения и обожения человеческого рода. Меняясь, она не меняется. Движимая свой божественной сущностью, которая есть любовь, она «для всех делается всем, чтобы спасти хотя бы некоторых» (1 Кор.9:22). Отменяя или изменяя букву канонов, она не нарушает, но исполняет их.

    Вот один яркий и актуальный пример: отмена VI Вселенским собором (680-681 гг) апостольского правила: «Епископ да будет одной жены муж» (1 Тим. 3:2).

    Вводя новое правило безбрачия епископата, отцы Собора поясняют:
    «Сие же глаголем не к отложению или превращению апостольского законоположения, но прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее, и о том, да не допустим какого-либо нарекания на священное звание». И далее приводят известные слова апостола Павла: «С Иудеями я был как Иудей… и т.д.»  (1 Кор. 9:20-22).

    Этот канон не был произвольным измышлением, он просто узаконил сложившееся положение вещей. Когда Церковь стала государственной, тогда наряду с открывшимися небывалыми возможностями для воцерковления народных масс, возникла реальная опасность обмирщения самой Церкви. В противовес этому расцвело монашество – внешний и внутренний уход от соблазнов мира. Все лучшее, что тогда было в Церкви, сосредоточилось в монастырях. Не удивительно, что народ все чаще избирал и призывал на архиерейское служение именно монашествующих, ибо никто не подвергался имперским соблазнам в большей степени, чем епископ. Народ надеялся – и эта надежда часто оправдывалась, что епископ, связанный обетами целомудрия, нестяжания и послушания, будет успешнее противостоять этим соблазнам, чем епископ, обремененный ответственностью перед своей женой и детьми. Но, как отмечают церковные историки Болотов и Лебедев, и после введения нового канона, еще в течение нескольких веков встречаются женатые епископы, без осуждения принимаемые Церковью.

   Сегодня ситуация изменилась на противоположную. Вы все не понаслышке знаете, в каком бедственном духовном и нравственном состоянии находятся наши монастыри и монашествующий епископат. Среди семейных священников сегодня неизмеримо легче найти достойного пастыря, чем среди безбрачных епископов, религиозное и нравственное состояние которых нельзя назвать иначе, как ужасающим. На фоне таких редких исключений, как владыка Ермоген (Голубев), становится еще более очевидным это бедственное положение, сложившееся за последние советские десятилетия, и ни в малой степени не исправленное в наше время. И не пришло ли время, посредством возвращения к духу и букве апостольской традиции, исполнить соборный канон о епископате, изменив его конкретную форму? Конечно, делать это следует постепенно и только в силу жизненной необходимости, «прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее, да не допустим какого-либо нарекания на священное звание». В завершение своего краткого доклада я хочу сосредоточить Ваше внимание на другом аспекте нашей церковной жизни.

                                                      *   *   *

    Один их важнейших вопросов, который сейчас стоит перед нами – принцип формирования наших епархий и общин. Таких принципов до сих пор было известно четыре: территориальный, государственный, национальный и миссионерский.

    Под государственным принципом здесь имеется в виду совпадение епархий с границами административных районов или областей.

    Миссионерский – означает принадлежность епархии или общины к той автокефальной церкви, представители которой в свое время обратили к вере членов этой епархии или общины. Этот принцип тесно переплетается с идеей исторической традиции и преемственности. Именно так складывались епархии Российской Церкви, например, в Китае, Японии или Африке.

    Указанные четыре принципа сложно сочетаются между собой, нередко приводя к противоречиям и конфликтам. Так, епархии, сложившиеся на основе русской эмиграции, более всего отстаивают территориальный принцип, так как это позволяет им отвергнуть властные претензии Московской Патриархии, основанные на миссионерском и национальном принципах.

    Как всегда в истории Церкви, буква канона лишь выражает и узаконивает сложившееся реальное положение вещей.

    В апостольскую эпоху, когда верующие вели в основном оседлый образ жизни, естественно, доминировало представление о местных общинах, чаще всего городских.

    После принятия христианства Империей этот территориальный принцип  был приведен в соответствие с внутренним районированием государства: в крупных областях – диоцезах, возникли объединения епархий, названные митрополиями. В то же время деление на автокефальные поместные церкви в какой-то мере сохранило миссионерский принцип. Вначале их было установлено всего пять («пентархия») – и каждая из них считала своим основателем какого-либо апостола. Но еще большее значение имел столичный статус города, имя которого носила Поместная Церковь: так возникло первенство чести сначала Римской, и второй после нее – Константинопольской Церкви.

    Какой же принцип формирования и организации епархий и общин примет для себя Апостольская Православная Церковь?

    Устремленная в будущее, она, по-видимому, должна исходить из тех жизненных реалий, которые только начинают складываться и которым принадлежит завтрашний день. И здесь, несомненно, на первый план будет постепенно выходить новый принцип структурирования церковного организма: свободное самоопределение верующих. Ни один из прежних принципов не отменяется, но ни один из них уже не может претендовать на обязательность и принудительность. Любой из указанных четырех типов общности может в той или иной степени влиять на свободное формирование общин и епархий, но и любой их этих принципов может в той или иной степени преодолеваться. Развитие транспорта и средств связи позволяет сейчас без особого труда преодолевать любые расстояния и политические границы. Например, в Европе, в силу небольшого количества православных верующих и их дисперсного расселения, нередко бывает так, что члены одной евхаристической общины живут за сотни километров друг от друга, а один епископ может возглавлять множество общин, пребывающих в разных странах.

   Аналогичное положение начинает складываться и в нашем церковном объединении.
    Принцип непрестанного обновления в Духе, который мы принимаем как специфику нашего церковного служения, будет привлекать к нам верующих из самых разных уголков земли, но при этом мы не можем рассчитывать, что их будет слишком много, и что все они будут связаны между собой близким соседством. Конечно, какой-то из наших пастырей, наделенный особыми благодатными дарами, может собрать вокруг себя общину из своих единоплеменников и соседей – тогда община приобретет местный и национальный характер. С радостью принимая и такие формы церковного строительства, мы не можем закреплять их в качестве канонической нормы. Мы не случайно исключили из своего названия какое-либо государственное или национальное определение (например, Российская или Русская), хотя мы с почтением относимся к тем церковным объединениям, которые, в соответствии с волей своего церковного народа, сочли нужным эти определения сохранить. В Церкви даров много и служения различны: главное, чтобы везде и во всем был Христос.

    Если до сих пор епископ рукополагался на какую-то определенную местную кафедру, то теперь нет необходимости строго придерживаться этого принципа. Мы возвращаемся к древнему правилу: «где Епископ, там Церковь» – при этом понятие «где» постепенно теряет свой географический характер. Поскольку мы исходим из того, что епископ (и тем более пресвитер) должен сам зарабатывать себе на жизнь, т.е. иметь светскую работу, то его местопребывание определяется прежде всего его жизненными обстоятельствами. В результате «территориальная» связь Епископа с общинами, которые его выбрали или пригласили, или которые вокруг него сложились, будет становиться все более сложной и  неоднозначной.

    В связи с этим не совсем понятно, почему, например, первый епископ Апостольской Православной Церкви должен именоваться митрополитом какого-то конкретного города. Это именование не есть малозначащая формальность, ибо оно произносится во время Божественной Литургии  и в немалой степени воздействует на самосознание верующих. Я не берусь сейчас предлагать какую-то замену этим именованиям, но думаю, что каждому из нас необходимо вдуматься в эту проблему, прежде чем мы сможем выработать какие-то соборные решения. В заключение я хочу еще раз со всей силой подчеркнуть, что изменяемое, временное в церковном устройстве не есть что-то маловажное и случайное. Если вечное в Церкви есть образ Святой Троицы, то и временное в ней созидается и обновляется божественными энергиями той же Святой Троицы, в непременной синергии со свободной человеческой волей.     

Примечание:   Доклад повторяет название известной статьи Николая Афанасьева, написанной в 1937 году, и служит развитием ее основных положений.